– Знают, конечно.

– Слышал, в Новгороде стена упала, замковая?

– Во Пскове.

– А точно, во Пскове. Да какая разница. Там быстро восстановят. Там ребята из «Памяти» такой вой подымут.

– Эти могут.

– А наш город – такое ощущение, что он как посторонний предмет в лавке старьевщика. Или непереваренная пища, которую нужно отрыгнуть этому безумному змею имперскому.

– Ну, чужой, конечно.

– Посмотри, нигде в России таких городов нет. Калининград – но там не уцелела так городская архитектура. Это же чисто западноевропейское чудо.

– Чудо, точно.

– И всем наплевать и перед европейцами не стыдно. Я был на последнем совещании городском. Они мне в лицо кричали: «Нам пох…» – «Это газета „Хельсинки Саномат!“» – «Нам пох…»

– Им действительно пох…

– Говорят, Выборг в какое-то утраченное наследие европейское занесли.

– Ну а толку?

– Юра, помоги.

– Ну, артисты, предположим, согласятся подработать. Но где деньги на интерьеры взять?

– Ну ты же на театр нашел.

– Андрей, ну ты же вроде умный человек.

– Ну представь. Сколько туристических автобусов. Как только мы создадим этот театр ужасов, они же все потянутся туда. И деньги потекут рекой. В Гамбурге очередь нужно с утра занимать. Я вот на немецком ни черта не понимаю, а и то так увлекся, что чувство времени потерял. Вышел, думал час. А нет, представление длилось три часа.

– Андрей, не будь наивным. Негде мне денег взять. Этот мой театр я через минкульт протягивал, там хитрожопые фонды и одноклассники по театральному училищу. А здесь что? Ты хоть понимаешь, что денег на одну постановку столько нужно, на весь этот свет, костюмы. Ты что, думаешь, этими билетиками все покрывается? Ха-ха-ха. Да у меня столько театральных премий международных, и все равно, если бы не этот дотационный насос, давно бы все по миру. Красивая идея. Театр ужасов в средневековом Замке. Постановочное действие, городская история злодейств. Трупы, встающие из гроба, наводнения, туристы мокрые. Да, наверное, само-то представление и окупилось бы. Но где взять начальный капитал? Ты к местным-то обращался нуворишам?

– Да, обращался. Они вот ресторан напротив Замка решили построить на месте бывших пороховых. Тоже идея неплохая. Еле уговорил двух манекенов посадить у входа. Русского солдата и шведского, с кружками пива. Не хотели. «Дорого», – говорят. Еле уговорил. Теперь это культурно притягательный объект. Автобусы с финнами постоянно. Оттуда хороший вид на выборгский Замок. Пусть любуются на ржавую кровлю с дырой.

– Говорят, на следующей неделе президент приедет, будет там ужинать.

– Да, я тоже слышал. Даже знаю, что корюшку заказал.

– А вот ты к президенту-то и подойди: «Господин президент, вон на ресторане какая кровля, с пластиком, вечная, а на Замке крыша провалилась. Вам же, наверное, стыдно?» Послушаешь, что ответит.

– Да кто меня-то подпустит к нему? Вон местный депутат, владелец этого заведения, вторую неделю кандидатуру согласовывает, чтобы поприветствовать.

– Ладно, Андрей, давай-ка ты посмотри мой моноспектакль. Думаю, тебе понравится.

– Когда?

– А прямо сейчас.

Внезапно свет погас, и Андрей оказался в полной темноте. И длилась темнота долго. Он уже стал дремать под тоскливые размышления о бесполезности своих усилий, когда в темноте появилась точка света. Она стала расти, набухать, как в замедленной съемке про растущий бутон цветка. Андрей увидел белое лицо человека, на которое падала тень от черной широкополой шляпы. Потом проступила из темноты вся фигура человека, одетого в забытую одежду – смокинг. Только рубашка на человеке была не белая, а черная. Двумя руками фигура опиралась на белую палку, с которой обычно ходят слепые, только ручка у палки была из желтого металла, скорее всего из золота. Человек, не поднимая головы, произнес:

– Вот и встретились.

– Кто вы? – неожиданно хриплым голосом выдохнул Андрей.

Он хоть и не видел лица полностью, но что-то неуловимо говорило ему, что лицо знакомо.

– Юра, ты, что ли?

Человек поднял голову, и они встретились глазами. Это был артист из клипа «Короля и Шута», известный артист, много играет в кино.

– Нет, это не я, – произнес человек.

Резкий свет белой лампы делал лицо его пронзительно белым, и оно как-то медленно, тягуче менялось. И Андрей понял: это не он, не тот носатый актер. Человек смотрел ему прямо в глаза и опять повторил:

– Вот и встретились.

– Да кто же вы? – почти спокойно произнес Андрей.

Он помнил, что находится в театре и смотрит моноспектакль, но лицо человека, артиста, было как-то удивительно и почему-то болезненно ему знакомо. Хотелось немедленно это понять.

– А ты помнишь то раннее летнее утро? Родители не разрешали тебе кататься на велосипеде далеко от дома, а ты укатился. Нарушил запрет. И укатился прямо по набережной и прямо к мосту, где и увидел меня. Помнишь?

– Да кто же вы?

– А сейчас поймешь. Помнишь эту отметину, эту дыру в крыше Замка, ты меня еще пожалел тогда.

– Помню, – срывающимся голосом ответил Андрей. – Помню.

Воспоминания шестилетнего ребенка властно вторглись в него. Боль от увиденного. Жалость к Замку как к раненому живому существу. Он весь задрожал и покрылся испариной. В голове пульсировала одна мысль: «Этого не может быть». Удар сердца, и опять: «Этого не может быть». И удар сердца. Это бред. Это может помнить только он, Андрей Новотерский, и никто другой. Это его воспоминания. Его, и никого другого.

– Кто вы?

– Кто? Известно кто.

Человек медленно стащил с головы шляпу, и на голове его обнажилась рана: в обрамлении темно-коричневой засохшей крови зияла черная дыра.

– Кто? – повторил человек с ужасной раной на голове. – Замок, кто же еще.

Андрей закричал и вскочил, роняя стул. Он бросился бежать, спотыкаясь о какие-то предметы, путаясь в кулисах или занавесках. Он чудом отыскал входную дверь и выскочил в белый свет. Он не помнил, как добрался до Крепостной улицы, как шел по ее центру, не опасаясь машин, которые давно уже здесь не ездили. Остановился он только у памятника Кнутссону и только здесь смог перевести дух и привести мысли в порядок.

Он купил чашку кофе в небольшом кафе нового типа – щель в доме. Сел на одинокий незанятый стул и произнес вслух, ни к кому не обращаясь:

– Я сделаю это.

Потом его мысли ушли куда-то вбок. Он вспомнил историю, точнее историческую байку. Как меняли друг друга памятники. Пришли русские в первую финскую войну и убрали Кнутссона, но водрузили Петра. Потом вернулись финны, убрали Петра и водрузили Кнутссона. Затем опять советские пришли, убрали рыцаря, первого правителя города, и вернули русского царя, победителя и захватчика города. И наконец, наступило время и они оба с расстояния в километр смотрят друг на друга, два памятника, которые чудом, и ведь точно чудом, уцелели, которые не переплавили. Новые времена, они наступили.

– Крепче закрепи. Человеку с километр лететь. И ты, Андрей, в полете не шевелись. Лишнее все из карманов. Даже ключи. И пусть в туалет сходит, и жрать ему не давайте.

– Но курить-то можно?

– Кури. Хотя в твоем «Норде» смолы с килограмм.

– Нормальные сигареты.

Молодые парни суетились вокруг него, как муравьи над добычей, упавшей в муравейник с неба. Они обвязывали его тугими пластмассовыми веревками, легкими, но очень прочными. Нужно было так обвязать тело архитектора Андрея, чтобы по прибытии на место он смог быстро освободиться от этой чудо-машины. Дрон с грузоподъемностью в шестьдесят килограмм – это было то, что составляло основной капитал компании молодых блогеров-журналистов. С недавних пор дела пошли в гору. Кто же знал еще год назад, что так можно неплохо зарабатывать. Рекламодатели стали слетаться как мухи на говно. Эта брутальная фраза почти точно отображала то, что стало твориться в пространстве Интернета, в новой реальности, созданной людьми. А еще сомневались, есть ли параллельные вселенные.