– Варюша! Девочка моя! Тебя в школе не мучили?

– Да не! Клара только вызывала, ссучиться просила. А ты мне ириски принес?

– Принес. Слушай, если ты столько будешь есть ирисок, испортишь свою обалденную фигуру.

Варе было наплевать на фигуру, она твердо решила, что когда она станет, наконец, взрослой, то будет питаться исключительно ирисками. Супы там, каши пусть другие едят!

– Варя, уезжаю я, меня из института выгнали. Если бы ты только знала, как тяжело уезжать от тебя!

– Вить, а куда же ты поедешь? Ну, все, теперь мне ирисок не видать, мне их не дают, у меня от них дырки в зубьях, – обречено проговорила Варя.

– Бедная, бедная Варвара! – грустно смеясь сказал Виктор, – В зубьях у нее дырки, ирисок ей не дают, да еще и ссучиться просят!

– Вить, а ты меня с собой возьмешь? – спросила Варька, радуясь неожиданно пришедшей ей в голову мысли. Она была готова поехать куда угодно, лишь бы не ходить больше в школу. А родителям можно потом написать, у них есть Сережка, она им уже не нужна. Виктор застонал и обхватил руками свою кудлатую без шапки голову, потер лицо руками и посмотрел на нее повлажневшими глазами.

– Нет, Варя, не возьму. Я сам еще не знаю, где устроюсь. Я потом тебе письмо напишу с адресом, если не забудешь меня, ответишь. Ну, ладно, беги домой, а то мне для полного счастья не хватало еще с твоими родителями объясняться.

Варя отложила ириски на скамейку и в последний раз обняла и поцеловала Виктора так, как он учил ее всю осень. Она не могла себе представить, как она теперь будет ходить в школу, зная, что он уже не будет ее ждать под лесенкой между швабрами и ведрами. Зайдя в подъезд, Варя сообразила, что если она сейчас явится домой с пакетом ирисок, то у нее опять начнутся всякие неприятности. После телефонного звонка Клары мама сбегала в школу и провела затем с Варькой беседу о половом воспитании, больно побив веником. Потом она заплакала и взяла с Вари честное слово немедленно сообщать ей, если кто-то еще будет ее целовать.

Ящик для газет у них открывался и гвоздиком, газеты Валька вынимала только вечером. Поэтому утром, по дороге в школу, Варя могла бы тайком захватить пакет. Она спрятала ириски в ящик, и мысль, что ей их хватит теперь надолго, немного утешила ее. А утром она ирисок в ящике для газет не обнаружила, кто-то вынул их до нее. Она не подумала о том, что в дырочках внизу дверки видно, что ящик не пустой. По этой причине Варя пришла в школу вся зареванная. Но размышления об обещанном Виктором письме позволили ей примириться с трагедией. Девочки у них в классе получали настоящие письма от мальчиков, с которыми познакомились в пионерском лагере. Кроме того, им часто писали и одноклассники. Варе никто еще ничего такого не писал. Только однажды ей пришло письмо без подписи с просьбой прислать по десяти перечисленным ниже адресам по рублю. После этого ей должно было прийти целых сто рублей. Десяти рублей для переписки у Варьки, конечно, не было, но она долго еще мечтала, что же она купит на такую огромную сумму – сто рублей! Варя ждала писем от Виктора, даже начала сочинять ему ответ. Писать ей, правда, было особо нечего, в школе у них было все как обычно, просто ее отсадили от мальчиков, и она теперь сидела одна у окна. Лозунги ей теперь тоже писать не доверяли, а пришедшая после Виктора учительница рисования презрительно морщилась на ее рисунки и ставила четверки. Но поставленных Виктором пятерок было так много, что за четверть у нее все равно вышла пятерка. Писем все не было, и Варя начала потихоньку забывать своего морского художника.

Весной от ее родителей съезжала Валька. Она закончила институт, и папа сделал две теплотрассы, чтобы только Вальке дали маленькую комнатку гостиничного типа. Он говорил, что уже не может терпеть эту прошмандовку у себя в доме, иначе Варвара вырастет такой же. Валька радостно перетаскивала вещи, которых, за годы ее учебы, у них накопилось очень много, перебирала и выкидывала старые конспекты, записи. Варя выносила к мусорной машине наполненные Валькиной писаниной ведра. Варя любила ходить к мусорке. Шофер машины, мрачный неразговорчивый мужчина с совковой лопатой, утрамбовывал мусор и нажимал какой-то рычаг. Весь выкинутый их домом отброс начинал шевелиться, ползти вверх и смешно сплющиваться.

И как-то, глазея на это захватывающее зрелище, Варя увидела, что среди выкинутых ею бумажек наверху лежит исписанный явно рукой Виктора листочек. Она уже не могла его достать и, только подпрыгнув, успела прочесть: «…евочка моя сладка…». Она пришла домой и попыталась порыться у мамы и Вальки в бумагах. Но конверта с адресом не нашла. Спрашивать у них было без толку, Валька бы еще и побила. Она весь день проревела, сообразив, наконец, что даже не знает фамилии человека, с которым целовалась и была готова пойти к нему в общежитие. А в школе – только заикнись о нем, сразу к Кларе ссучиваться потянут. Виктор навсегда растворился где-то в дальних краях. Но после него на Варьку всегда, когда она слышала партийные лозунги, накатывало устойчивое желание целоваться.

Летом Варьку с братом опять отправили на хутор. Варя топала на подушке из утиного пуха и чувствовала, что наконец-то добралась до дома. Сережка уже давно сопел рядом. Бабушка и мама тихо говорили у керосинки о ней. Мама давала Настасье Федоровне последние наставления насчет нее, а бабушка, вырастившая и выдавшая замуж троих дочерей, снисходительно им внимала.

– Потом, представляете, мне их завуч говорит, что она с этим мужиком целуется взасос под лесенкой в школе.

– Ленка, у нас ведь девку не по метрике замуж отдают, а по статям. Ты хоть видела, какой у нее стан? – одобрительно шептала бабушка.

– Настасья Федоровна, так ведь не с мальчишкой целовалась-то, мужику-то тому под тридцать!

– Знающий мужик попался, что тут скажешь. Ты ему спасибо скажи, что девку сберег. Ты об нем бы подумала, какого ему было от такой уползать? Нет, Ленка, если ты девку нашей породы будешь с мужиками картинки отправлять рисовать, так и не думай ее до возраста додержать – непременно в подоле принесет! Ты сама нынче видела, что на базу творилось, как вы заехали – кавалеры все углы обоссали!

– Мама! Я Вас прошу последить за ней, ей ведь двенадцать лет! Ей еще в институт, потом в аспирантуру, она у нас еще может профессором станет.

– Это вы с Толькой, сволочи, задумали Варьке так жизнь испоганить? Варька – наша хуторская девка, мне церковно-приходской школы по маковку хватило! К ней уже Петька-тракторист сегодня свататься приезжал, я уж тебе не говорила, а у него подворье – залюбуешься! Там такая семья работящая, такой народ достойный, почтительный!

– Мама! Умоляю, пусть она отсюда девочкой приедет! У нее совсем другая судьба, мы с Толей уже все решили. То, что Вы говорите, это такая отсталость! Варе – за тракториста выходить! Еще хоть за художника, куда ни шло!

– Дураки, я вижу, вы обои с Толькой! Как просишь, так и сделаю. Но учти, в Ткачах, кроме блядства, и кое-что другое всегда было. А вот ежели это ее найдет, тут моей помощи не жди! Ничего сделать не смогу!

– Это Вы о чем? А-а…, – презрительно махнула рукой мама, – Толя говорил глупости какие-то насчет колдовства и порхания на метле. Смешно все это!

– Ну, коли тебе смешно, то не обессудь! Я бы тому художнику в ножки поклонилась, если бы он ее под лесенкой взял. А теперь смотри: Варька – девкой осталась, у ней уже седая прядь обозначилась, ведь не выгор на это на волосьях – седина! Она – старшая дочка у вас! И глаза у ней, тебе, Ленка, этого не поймать, – ведьмачьи. Она им сейчас – в самый раз! Вот и сиди с такой, жди пока кто из них в гости не явился. Да я бы такую сегодня же бы к Петьке взамуж отправила! Ведь они потом в миру уже по-людски не живут! Ты же сама говоришь, что ее и так в школе без конца шпыняют! Точно кто-нибудь из этих уже по ее душу на помеле сидит! А вы ее, партейные, даже не покрестили!

– Я считаю, что все это выдумки. Вам тут без телевизора жить скучно, вот вы все и придумываете сказки!