В помещении собора витал острый запах полыни. Едкий, проникающий в горло горький дым вызывал приступы кашля. В семи жаровнях, раскаленных до красна, тлели прогоревшие пучки трав. Время от времени бдительные подмастерья неутомимо подбрасывали в пламя все новые запасы, не обращая внимания на судороги от кашля.

— Больше света! — над стенами собора раздался требовательный возглас.

Двое подмастерьев тут же бросились исполнять волю верховного магистра Ордена.

Свет.

Да, этой ночью в соборе освещения оказалось с избытком. Чересчур много, чтобы просто разогнать мрак в помещении. Огромные колоссы люстр с тысячами свечей, на толстых цепях, крепящихся в потолке, горящее масло в емкостях всех возможных размеров, резные канделябры и наконец просто свечи, расставленные на полу, в нишах, на скамьях.

Источников света оказалось так много, что помещение собора сияло. Резкий свет нестерпимо бил по глазам, мешая думать, смотреть и двигаться. Однако, никто не думал роптать.

Облаченные в серые монашеские рясы, с широкими капюшонами, скрывающими лицо, в соборе находилось двенадцать послушников, семеро подмастерьев и восемь магистров Ордена.

— Еще дыма! — вновь отдал приказ верховный магистр помощникам, а сам медленно, боясь задуть пламя, направился к центру собора, туда, где возвышалась дыба, на которой находился распятый заживо человек.

Монотонные голоса, шепчущие слова молитвы. Одно огромное, в полтора человеческих роста массивное зеркало, поставленное напротив дыбы.

А на дыбе распятый. Худое, изможденное лицо, лоб, покрытый испаринами, но главное глаза — закатившееся, да так, что виднелся лишь белок. Человека распяли на подобии пятиконечной звезды, прочно привязав ноги, руки и шею толстыми веревками с вплетенными в них ветвями терновника и стеблями крапивы. Из открытого рта слышались лишь невнятные хрипы, а те остатки одежды, что трудно было посчитать даже за лохмотьями, демонстрировали сколь тощ стал распятый. Ребра костей выдавались вперед, обтягивая болезненно-желтую тонкую кожу со следами едва заживших рубцов.

Жалкое зрелище сломленного под пытками человека.

И все же осторожные движения, и мимолетные взгляды на витражи, находящиеся у самого потолка, выдавали в верховном магистре страх и опасения. Экзорцист боялся того, кого мертвой хваткой держала дыба. Боялся несмотря на все предпринятые меры.

— Больше света! — опять отдал распоряжение мужчина. — В соборе не должно быть ни единой тени! Это вам ясно, дети греха? Шевелитесь!

Один из подмастерьев замучено оглядел пол, уставленный свечами так плотно, что передвигаться получалось с великим трудом. Однако, встретившись с тяжелым взглядом магистра, юноша, забыв об оторопи, кинулся за новым сосудом для масла. В спешке, он споткнулся, едва не упав на чан с горящей жидкостью. Пламя на находящихся рядом свечах заколебалось.

— Осторожней, дурак! Хочешь нас всех в могилу свести?! — рявкнул верховный магистр в гневе. — Он. — перст указал на распятого. — Нас жалеть не станет. Убьет всех до одного! Ясно?

Сглатывая вязкую слюну, подмастерье испуганно замотал головой, принявшись спешно переливать масло в лампаду.

Присоединяясь к голосам собратьев, верховный магистр принялся на распев произносить слова изгнания.

Тело человека на дыбе выгнулось дугой, сквозь кожу проступили серые вены, мужчина затрясся в судороге.

Верховный магистр покосился на витражи.

Даже сквозь пение голосов отчетливо слышалось, как на улице раздаются отрывистые крики и звон металла. Сражение могло в любой момент помешать задуманному и от того магистр нервничал и спешил.

— Еще немного, — произнес мужчина, подбадривая своих соратников. — Завершите молитву, братья! Ритуал на исходе!

Сам же верховный магистр извлек из ножен пепельный кинжал и осторожно стал приближаться к дыбе. Распятый затрясся еще сильней. Едва не выламывая суставы, мужчина попытался освободиться от пут, пусть даже ценой переломов конечностей, но хватка веревок оказалась сильней.

— Знак «Син», лишающий воли, знак «альд», забирающий мысли, знак «эбо», гасящий рассудок. — На груди приговоренного острие кинжала выводило кровавые символы. — Знак… — Верховный магистр замер на полуслове, отвлекшись от ритуала из-за резкого шума.

Со звоном разлетелось одно из витражей. Снаряд, представляющий собой булыжник размером в два кулака взрослого мужчины, опрокинул одну из лампад. Масло пролилось на пол и тут же вспыхнуло пламя. Следом дождем из пестрых стекол разлетелся другой витраж, а затем еще один и еще.

Забыв о ритуале, послушники и подмастерья бросились прочь от острых осколков и града камней. Спотыкаясь о свечи, падая, люди в панике устремились как можно дальше от окон.

А каменный град продолжался. Булыжники всех размеров от мала до велика, обрушивались на лампады, чаши и сосуды, жаровни разбивая, переворачивая их. Порыв сквозняка беспощадно стал тушить пламя свечей.

— Только не это! — прошептал верховный магистр, глядя как гаснет свет и на полу и на стенах появляются серые тени мрака. — Ритуал не завершен!

Экзорцист начал прерванную молитву, однако голос мужчины тонул в нарастающем грохоте.

Тело распятого вновь выгнулось страшной дугой и путы треща, стали медленно расползаться.

Один из камней ударил изгоняющего в плечо. Вскрикнув от боли, мужчина упал на пол, тут же попытался подняться и его глаза замерли, вглядываясь в зеркальную поверхность.

Несколько мгновений отражение показывало самого верховного магистра и распятого позади мужчину, затем по глади прошла рябь и вместо человека на дыбе отражение принялось изменяться. Серая субстанция со сгустками щупалец принялась извиваться, разрастаясь.

— Нет! — закричал экзорцист в дикой злобе. — Тебе не освободиться, тварь!

И прежде, чем щупальца дотянулись до верховного магистра, мужчина вонзил кинжал по рукоять себе в грудь, а затем, дрожащей, окровавленной рукой, со всей силы ударил клинком по зеркалу.

Удар расколол зеркало на части и осколки посыпались из рамы, тускнея и утрачивая зеркальность.

В одно время с зеркалом разлетелась на щепки и дыба. Распятый, уже мало походящий на человека, утратил четкость, словно расплывшись, скрывшись в тени. А следом стали гаснуть все источники света. Островками тень разрасталась по помещению собора, гася, поглощая свет, пока последняя свеча не утратила пламя.

Собор погрузился в кромешную тьму…

Из окна четвертого этажа выбивались столбы черного дыма и языки пламени. Из окна квартиры, которую Арчи снимал второй год. Его квартиры!

С неспешного шага парень сорвался на стремительный забег. Без всякой заботы о ближнем, расталкивая прохожих и столпившихся зевак, молодой человек бросился к подъезду. В ответ понеслись ругательства и окрики не лезть внутрь, но парень пропустил все мимо ушей.

В один удар сердца, Арчи взлетел по лестнице на свой этаж, остановился у двери, дрожащими пальцами стараясь извлечь из кармана ключи. Осуществить задуманное получилось не сразу — мешала паника. Наконец, повернув в замочной скважине ключ, молодой человек распахнул дверь настежь.

В лицо пахнуло сухим жаром, а в ноздри ударило кислой гарью. Арчи рванул в коридор, но тут же замер в нерешительности.

Пожар получился нешуточный. Пламя охватило всю площадь и подбиралось ко входу. Новый источник кислорода лишь подарил новую силу пожару. Огонь взметнулся вверх к потолку.

Тяжело дыша, Арчи замер у входа, чувствуя, как в один миг тают силы. Едкий дым жег горло и выедал глаза. Обморок накатил столь стремительно, что единственное, о чем смог успеть подумать парень оказалась мысль, простая и незамысловатая: если удар об пол проломит череп, пожалуй, он не сильно расстроится…