– Ты не все понимаешь, но этого и не требуется, когда чувствуешь… – Чиаро внимательно вгляделся в лицо младшего брата и покачал головой, но улыбаться перестал и стал до невозможности серьезным.

– Нааяр говорит, что мы защитники, а не захватчики, и что…

– Откуда же вы такие наивные беретесь, а? – резко прервал брата Тансиар. – Ты слишком веришь словам. Ты можешь смотреть чужими глазами и слушать чужими ушами, но думай всегда своей головой. Не слушай всего, что тебе говорят. Не только на этой земле – но и на любой другой – выживают те, кто в силах сохранить свою самобытность, кто уважает и чтит традиции, а римериане давно утратили их. У ашесов есть их вера и обычаи, а что есть у нас? Что мы можем противопоставить пепельным кроме своих непомерных амбиций и нездоровой гордости, которая уже завела нас в тупик? Разве что Призыв?

– Не говори так! Мы боремся за Врата Вечности тысячелетиями!

– Вот именно, боремся. Ты не видел простых людей в бою, а я видел. Спроси у любого солдата, за что он готов умереть. И он ответит, что уж точно не за миф о Царстве Вечности. У нас много врагов, но мы по-прежнему продолжаем считать себя правыми во всем. Тебе не кажется это странным?

– Что именно? – не понял младший.

– Самоуверенность. – Чиаро говорил странные слова. Сидаль слушал и удивлялся, он никогда не видел старшего брата таким. – Мы привыкли к своему превосходству.

– Над кем?

– Над всеми, – ответил старший, – вопрос лишь в том, имеем ли мы на него право?

– Но…

Как объяснить? Что-то назревает. С этого дня оно обретет невиданную доселе силу и понесется с горы как ком, и уже ничто его не остановит. Оно будет давить всех, кто попадется на пути.

Тансиар вскинул голову и, видя растерянность на лице Сидаля, рассмеялся:

– Не бойся, братишка, пока я жив, я не спущу флаг. Никто из нас не спустит. Мы все очень одиноки в этом мире, впрочем, как и в любом другом. И кто раньше осознает это, у того останется больше времени на то, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Эту войну начинали не мы, ее начали очень давно, но вот когда она завершится? Застанем ли мы это время?

– Так тебе тоже кажется, что именно нам предназначено покончить с этой враждой? – Его брат-военный наконец-то выразил в словах то, о чем долгое время думал сам Сидаль. И как же он был рад, что их мысли полностью совпадают!

– Пожать руку Асиду-Ахди? – Альентэ поднял бровь. – Я был бы бесконечно этому рад, братишка. Даже если бы это стало последним, что я сделаю.

Невеселая улыбка появилась и погасла. Лицо Тансиара вновь стало жестким.

– Но нет. За чужие ошибки всегда кто-то платит. Рано или поздно. Что ж с того, что похмелье досталось именно нам?

Чиаро снова был поглощен чем-то своим, чем-то незнакомым и чужим, что так пугало Сидаля в нем сегодня.

Провидец, если на то было благословение Вечности, мог предсказать будущее, но мог ли он его изменить?

Ветер ворвался в открытое окно, а двери, выходившие на балкон, распахнулись сами, будто впуская кого-то. На весну не очень похоже, но это она. Странная весна, странные разговоры, странные предчувствия…

Его дикий сокол летал сегодня где-то весь день, не дозовешься… Но Чиаро о птице не беспокоился, она вернется, когда захочет. Ее нельзя заставить прилететь назад, на то она и дикая – Тансиар не позволил бы никому одеть на своего лаггара путцы. Нет уж! Раз несвободен хозяин, пусть хоть его птица летает вольно.

Притворив расшалившиеся створки и разобравшись со своевольными шторами, римерианец провел рукой по волосам, притушил свет, потянулся и снова упал поперек кровати. Скоро взойдет Амарар, а за ним и Асандан[32], и времени совсем не останется. Надо попытаться заснуть, пока еще есть возможность.

Но Альентэ не спал. То ли сказывалось выпитое, то ли не давали заснуть мысли, кружащиеся в голове. Он услышал от Нааяра все, что хотел, или почти все. Это был бесполезный разговор, не стоило его и начинать. Зеленоглазая оказалась права, из брата получился никудышный муж и редкостный мерзавец. Будь им любой другой римерианин, не Сын Вечности и не Наследник, решить вопрос не составило бы труда, но что делать, когда подлецом является один из Детей Звезд и у вас общий отец? Оставить все как есть? Скорее всего, так он и поступит. Однако баловство с сатринитом до добра не доведет – уж это Тансиар знает точно, так как испытывал воздействие браслета на себе и не раз.

Чужое приближение воин почувствовал, а потом и услышал задолго до того, как в его комнату постучали. Сидалю не спится сегодня, что ли? Нет, постойте… Прислушался. Это не мужчина. Так сердце мужчины не бьется. Но и на ребенка не похоже. Да и откуда ему тут взяться? Дети – редкость для Заблудшего. Зачем потомство, если время для тебя почти не имеет значения? Если, конечно, ты не собираешься совершить Ритуал.

Тансиар насторожился, напряг слух и, одним слитным движением вскочив с кровати, через секунду оказался у двери. За мгновение до того, как в нее должны были постучать, Чиаро потянул ручку на себя. Косой поток света скользнул в спальню, вызолотив ночной сумрак.

На пороге стояла она. С распущенными волосами, струящимися подобно черным волнам с хрупких плеч. Лицо разбито: левая щека в крови, правая – уже посинела.

– Вода не боится, вода ни от кого не бежит. – Разомкнулись бледные потрескавшиеся губы. – Но я сбежала. Потому что я слабая.

– Кто это сделал? – ярость в голосе. К чему спрашивать, если ты и сам знаешь?

– Он спит. Туда я больше не вернусь. По крайней мере, сегодня… У меня просто не хватит сил. – Сейчас она больше похожа на горную серну, чем на пепельную кошку.

Взяв ее покрасневшие из-за браслета запястья в свои руки и осторожно, словно пугливого зверя, погладив их, Альентэ произнес:

– Не знаю, как ты, а я не видел женщин сильнее. Немногие могут сопротивляться сатриниту.

– Смелые могут. Те, кто любит и кого любят. Меня еще никогда не любили…

– Возможно. Но это в прошлом…

Она не испугалась и не отступила. Наоборот – шагнула вперед.

Помнится, ты просила меня освободить тебя, и я сделаю это, но по-иному.

Одежды упали под ноги, и в ее диковатых изумрудных глазах блеснул вызов. Чиаро этот вызов понял и принял.

Сладкая радость утомленных тел. Страх, страсть, счастье, боль и отголоски – одного в другом – сердец, бившихся в такт все сильнее, а сейчас – постепенно успокаивающихся. Любые слова, даже самые нужные, иногда бывают лишними.

Тихий шепот:

– Прости меня.

– За что? – воин мягко улыбнулся, приподнялся на локте и прогладил поблескивающий в темноте шелк волос.

– За то, что с тобой я смогла вспомнить, кем являюсь и чего по-настоящему заслуживаю. Впервые со дня нашей с ним свадьбы.

У обычной римерианки, окажись она на ее месте, наверняка после такого назавтра под глазом расцвел бы огромный синяк. Скулы и руки саднят и ноют до сих пор. И что это за удовольствие, бить наотмашь по лицу? К утру, конечно, все заживет и никто ничего не заметит, а ночью все повториться опять. Нет! Уже не повторится. Муж уходит на Черту… Его не будет в Эбене, он сам ей об этом сказал.

– О чем ты задумалась?

– Вечность с Наследником – не знаю, хватило бы меня на это? Но я лучше умру, чем стану рабой!

– Ты никогда ей не станешь. – Касаясь прохладными губами на глазах заживающей щеки, ответил Тансиар. – Поверь мне, если не веришь себе. Но почему ты пришла именно сегодня?

– Скоро ты уйдешь, и вместе с тобой уйдут надежда, уверенность, свет…

– Я ухожу не навсегда.

– Но ты уходишь… Я боялась этого и ждала! Я всегда помнила, что этот момент настанет и не в моих силах будет остановить тебя. Ведь ты воин. Солдат.

Она целовала каждый шрам на его груди и говорила такие вещи, что Тансиару казалось, будто мир опрокидывается под ним. А потом он услышал… Этого языка Чиаро не знал, а она не говорила вслух, но он понимал каждое слово: «Ты просто создан для боя, боя до победы. И я буду завтра рядом с тобой. В каждом твоем движении, в каждом шаге, в каждом слове… в каждом враге. Пусть все стрелы и клинки, предназначенные для тебя, минуют свою цель, и ты вернешься, в несчетный раз прославив свое имя. А в звоне мечей, приветствующих твое возвращение, ты услышишь мой голос. Я буду ждать тебя!»