— И много ли известно ему о том, что мы делали последние два года? — спросил Вали с опаской.
— Он знает, но куда меньше, чем мог бы, — признался трикстер, улыбнувшись. — Я многое выкидываю из своей головы, как ненужный балласт. За свою жизнь я наловчился прятать от него многое. Впрочем, он тоже не промах. Хоть я и получаю от него много, чувствую, что и упускаю примерно столько же.
— Тогда я ничего не понимаю, — произнесла Хель, пребывая в замешательстве. — Неужели он знает о нас что-то такое, что может нам повредить?
— Нет, это не так, — Локи начал догадываться. — То, что Одноглазый сказал, это не попытка заставить вас во мне сомневаться, а предостережение мне. Кроме чувств и мыслей, наша внутренняя сила тоже делится поровну. И это больше всего пугает меня. И кто знает, что будет в день Рагнарёка, когда Фенрир-Волк пожрёт Солнце, Луну и Одина. Успею ли я нанести смертельный удар Хеймдаллю прежде, чем окончательно ослабею или Одноглазый перехитрит меня?
— В таком случае он так же должен понимать, что ты можешь использовать вашу связь против него самого, — заявил Нарви, вклинившись в разговор. — Да и не собирается же он прыгать в пасть Фенрира лишь для того, чтобы нанести поражение тебе.
— Лишь один раз мне удалось сместить баланс силы в свою сторону, — сказал Локи без энтузиазма. — Когда Вали заколдовал место, на котором я пребывал в заточении, то в своём заклинании использовал пустую руну Одина. Всеотец думал, что ослабел из-за того, что я нахожусь в плену, и погрузился в сон, дабы восстановить силы. Но сон Одина восстановил отнюдь не его, а меня.
— Так и подразумевалось, отец, — произнёс Вали, с долей слегка неуместного самодовольства. — Я думаю, что смогу снова применить руны и защитить тебя в день последней битвы.
— Я надеюсь на это, и на вас всех. Мы не должны проиграть этот бой, — Локи посмотрел на каждого из своих детей с надеждой и долей отчаяния. — Один обманул меня в своё время, привязав к себе. Он много раз использовал и унижал меня. Больше я этого не допущу. А сейчас прошу меня простить, я должен поразмыслить над тем, что узнал. Нам нужен хороший план.
Локи резко вышел из-за стола и задумчиво покинул столовую, оставив в замешательстве своих детей. Ему требовалось прогуляться и подумать о том, что передал ему Один. Если Гримнир хотел выбить его из колеи, то у него прекрасно получилось. А ведь всё шло так хорошо.
Комментарий к Глава 3.4. У корней Иггдрассиль
* Подразумевается Малефисента - злая фея/ведьма из “Спящей Красавицы”.
* Бёльверк и Хникар - имена Одина, соответственно “злодей” и “сеятель раздоров”.
* Гримнир - ещё одно имя Одина, “скрывающийся под маской”.
========== Глава 3.5. Путь к равнине Вигридр ==========
Скандинавские боги последние три года провели в ожидании своего последнего дня, и всё равно он наступил слишком внезапно. Подготовиться к такому событию было не возможно, как ни бейся, сколько сил не трать. И это понимали обе враждующие стороны. Меж тем до Рагнарёка оставались уже не дни, а часы. Сущие крохи в масштабах как Вечности, так и человеческой жизни.
Утро рокового дня в мидгардском «Хельхейме» было наполнено светлой печалью и лёгкой тревогой, а вместе с тем железной решимостью довести дело до конца. Теперь Локи и его дети почувствовали в полной мере — здесь и сейчас все они не случайно. Это их судьба и воля. Много раз они видели шанс свернуть с дороги, но ни разу не сделали иного выбора.
Хель постояла на пороге, смотря, как её братья и отец расходятся в разные стороны, теряясь в тумане морозного утра, а затем вернулась в главный корпус медицинского центра. Времени для долгих прощаний уже не хватало, хоть женщина и ощущала себя покинутой. Она тешилась лишь мыслью, что ещё увидит своих родных в последний раз. Проходя по пустому холлу, богиня представила грядущий бой на равнине Вигридр. Это будет славная битва. Кровь асгардцев, а так же всех, кто им поклоняется, польётся реками. Сколь многие сложат головы в этом сражении. Звон мечей и топоров наполнит пропитанный миазмами воздух, а вокруг будет лишь яркое сияющее пламя и отравленная вода. Хель представила своих братьев и отца в пылу битвы и почувствовала возбуждение, сродни тому, которое женщина может испытать, ложась с мужчиной. Бальдр умолял понять его, когда рассказывал о кошмарах Рагнарёка, но Хель было это не дано.
Богиня прошлась по залам своего мидгардского царства. На ней было уже не платье, а доспех, на поясе бряцал короткий меч, ударяясь о звенья кольчужной рубашки. Всего пару часов прошло с момента, как женщина надела своё обмундирование, а с левой стороны серебристая кольчуга уже начала темнеть и покрываться ржавчиной, и кожаная рубаха под ней перетираться и рваться. Аура богини смерти оказывала причудливое влияние на всё вокруг. Когда-то Хель беспокоило это, но сейчас она не старалась плыть против течения.
Сейчас богиня смерти ощущала себя как никогда цельной. Большую часть своей жизни она словно противоречила сама себе: безразличная к окружающему миру, и в тоже время не безучастная, смертельно усталая, но встающая с рассветом, ведомая своим долгом, жаждущая света, но обитающая во тьме. Чувство внутренней гармонии, которое зародилось совсем недавно, дарило ей холодное спокойствие, столь важное для предводительницы огромного войска.
Спускаясь по тёмной пожарной лестнице на цокольный этаж, женщина размышляла о том, как прошла её жизнь. По мнению Хель жизнь, в принципе, была лишь временным явлением на пути к смерти, а потому о собственном бытие она задумалась впервые. Стоя на краю света, буквально в нескольких часах от всеобщей гибели, можно уделить пару минут на воспоминания. Более подходящего момента не представится — сейчас богиня осталась наедине с собой и её шаги гулом отдавались в пустом здании.
Детство Хель, в целом неплохое, прошло среди великанов в Железном Лесу. Однако, в силу врождённой скромности, девочка, рождённая от бога и великанши, никогда не покидала окрестностей своего дома. Фенрир рыскал по лесу и учился охотиться, Йормунганд таился в болотистых озёрах, Хель же вечно пряталась за материнскую юбку. Её не пугал мрак, но всё же чего-то той девочке не хватало, чтобы почувствовать себя защищённой.
Однажды в их дом прибыл незваный гость, которого Ангрбода назвала своим мужем и отцом своих детей. Тогда-то Хель и поняла, чего ей не хватало. Локи излучал свет, не подобный свету солнца или огня. Перед богом-трикстером тьма отступала в страхе и девочка, наполовину мёртвая, а наполовину живая полюбила этот свет, идущий из глубины чужой души, более всего на свете.
Богиня улыбалась, но в темноте никто бы не разглядел её насмешливой кривой улыбки, если бы было, кому смотреть. Очень скоро за ней и братьями явились асгардские воины, и Хель скорее радовалась предстоящему путешествию, чем печалилась расставанию с домом. Да и Ангрбода была удивительно спокойна, будто только и ждала этого. Хель надеялась оказаться поближе к отцу, но ни в его доме, ни в Асгарде ей, Фенриру и Йормунганду места не было. Всеотец, дабы не обделить великанскую дочь, подарил ей Хельхейм — обитель мрака и скорби. Хель приняла этот дар с благодарностью.
Радость от общения с мёртвыми быстро прошла, Хель хотела повидать целый мир, но не могла уйти. В оставшихся восьми мирах происходили радостные и печальные события, а богиня смерти узнавала о них лишь из уст очередного мертвеца, прибывшего к ней. Тяжело было её бремя, но она несла его с гордостью, не признаваясь в том, что устала до осточертения. Лучшей участи она просить и не осмеливалась.
События, предшествующие Рагнарёку, встряхнули Хель, но ненадолго. Локи пришёл просить об услуге и так же быстро ускользнул, получив желаемое. Бальдр почти не сопротивлялся ауре Хельхейма и вскоре затух, как пламя на ветру. Нарви ходил как в воду опущенный, думая о своей смерти, которая принесла позор и ему, и брату-близнецу. Хель была бесконечно одинока, но никто не смог бы понять её страданий.
