Один, пропустив шутку богини, приветствовал её как равную. В его словах не было открытой злобы или ненависти, да и выглядел он как безобидный путник в сером потрёпанном плаще и широкополой шляпе, каким всегда притворялся перед людьми. Всеотец в ответ узнал, в хорошем ли здравии находится Локи, а так же как поживают Вали и Нарви. Одноглазый рассказал, что наслышан об их путешествиях, и неопределённо махнул рукой в сторону богов, которые некогда столкнулись с близнецами. Хель не могла скрыть злорадства, но с другой стороны, её жутко бесили речи Одина. Всеотец насмехался над ней и её семьёй, притом совершенно не скрывая того. Сквозь зубы богиня смерти процедила, что её отец и братья живы-здоровы. Затем, как бы промежду прочим, добавила, что они уже готовы к Рагнарёку, чего нельзя сказать об асгардцах.

Один выслушал её тираду со спокойствием. Одноглазый с улыбкой сказал, что не будет разубеждать Хель в том, чего она не ведает, при этом полагая обратное. Богиню не впечатлила ни его фальшивая улыбка, ни мудрые речи. Когда-то, когда Хель пришла в этот зал впервые, Один смог проникнуть ей в душу и использовать в своих целях, сейчас женщина воспринимала его уже иначе. Богиня смерти даже подумывала рассказать Всеотцу, как преданно Бальдр служит ей, и посмотреть, как с его губ слетит эта насмешливая улыбка, и как вздрогнет Фригг, что стояла у трона супруга с таким гордым безразличием на лице.

Вместо этого Хель бросила, что понимает, отчего Один и Локи побратались в своё время, но недоумевает, с чего их считают противоположностями. И Всеотец и трикстер на её взгляд — оба сладкоречивые лжецы, использующие всех вокруг в своих целях. Эти слова произвели на присутствующих куда большее впечатление. По изменившейся атмосфере, царящей в зале и по тому, как вдруг зашептались боги между собой, Хель поняла, что заронила семена сомнения в их сердца. Ведь всем было известно, что мать её, Ангрбода, славилась провидицей, а дочь ведьмы могла знать что-то такое, что недоступно увидеть им.

Один молчал. С богини было достаточно. Решив оставить разговор завершённым на своей ноте, женщина направилась к дверям. Когда она почти покинула зал, Одноглазый крикнул ей вслед, что-то о том, что связь между ним и Локи действует в обе стороны. Хель не стала его слушать и покинула Асгард. Всеотец хитёр, но он не заставит её сомневаться в собственном отце или том пути, на который они все ступили. Девочка выросла и ей больше нельзя было манипулировать.

В Мидгард Хель вернулась открыто, по Биврёсту, и никто не стал ей препятствовать.

Рассказ Хель завершился когда на город уже опустились ночные сумерки. Отец и братья поблагодарили её, и на том они расстались до утра. Женщине требовался отдых, и никто не смел её более задерживать. Разумеется, Вали сообщил, что если она проголодается, в больничном буфете её будут ждать бутерброды и чай в термосе, но Хель не нашла в себе сил даже на краткую благодарность. С трудом женщина расстелила свою постель и упала на неё, едва стащив с себя платье.

Хель не сразу провалилась в беспамятство. Сперва сон её был беспокойным. Женщину продолжали терзать воспоминания. Не о всех событиях она поведала отцу и братьям. Богиня не могла сказать им, что в пиршественном зале Хельхейма по левую руку от Бальдра сидела женщина, которую Хель действительно сперва не признала. С трудом в этом иссохшем теле, спутанных волосах, истощённом лице можно было увидеть прежнюю Сигюн. Обуреваемая сильными чувствами к своим братьям, Хель бросилась вперёд, едва не перескочив через стол, намереваясь забрать с собой светлую богиню и вернуть ей жизнь. Сигюн молчала и даже не подняла взгляда на Хель, когда та позвала её по имени. Нанна, осмелившись подать голос, попросила, чтобы богиня смерти не мучила её, ибо разум Сигюн остался далеко. Богиня смерти заверила Нанну, что все они могут быть спокойны, бывшую жену Локи никто не побеспокоит. Об этом печальном случае Хель умолчала, дабы не причинять лишнюю боль Вали и Нарви. Даже сама богиня смерти не могла вспоминать об этом без дрожи.

И ещё об одном случае Хель не сказала ни слова. Там, у самых корней Иггдрассиль, когда Хель вернулась в свои чертоги, то общалась с Бальдром. Мужчину, которого она когда-то боготворила, она встретила совсем иной, уже не той женщиной, что уходила из Хельхейма. Хель и Бальдр встретились, как давние друзья, хотя друзьями никогда не были. Всё это напомнило ей то время, когда она была Хельгой Локдоттир и ходила в кафе «У Нанны» вместе с другом Барнабасом. Барни не был Бальдром, и всё же они были очень похожи. Вспоминая это, Хель засыпала.

Хель попросила Бальдра проводить её перед отъездом и регент не посмел отказаться. Повозка, запряжённая мёртвыми лошадьми с глазами, сияющими как зелёные уголья, уже ждала. Хель закуталась в мантию, стоя на плато у реки Гьялль, продуваемом всеми ветрами.

Бальдр пришёл в назначенное время, не смотря на то, что Нанна, тут и гадать не нужно, отговаривала его от этой затеи. Он преклонил колено и не смел заговорить первым. Жестом Хель велела ему встать. Она рассмотрела его очень внимательно. Мужчина был красив и статен, как и при жизни, но красота его стала не такой яркой. Если будучи живым он напоминал солнце, то теперь больше походил на бледную луну, лишь отражение прежнего Бальдра. Хель дала ему знак приблизиться, а затем спросила:

«Ты знаешь, зачем я позвала тебя, сын Одина?»

«Нет», — ответ был краток.

«Когда-то давным давно наше знакомство началось не очень хорошо», — начала Хель издалека, но Бальдр вдруг перебил её:

«Не ты сделала его нехорошим, царица, а Локи — твой отец, склонный ко всякому злу. Он доказал это всем убив меня».

«Тебе не понять моего отца и мне не понять. Но он никогда не был злодеем. Не суди его, да не судим будешь мною, его дочерью».

«Незадолго до своей смерти в тёмных снах я видел последний день богов — битву на равнине Вигридр. Это были страшные сны, я мучался от них. Так что ты права, царица, в каком-то смысле твой отец оказал мне услугу. Здесь, в мрачном чертоге, я более не вижу снов и забыл, каково быть живым», — Бальдр говорил вежливо, но богиня видела в его голубых глазах, подёрнутых тусклой пеленой, скрытую ярость.

«Я призвала тебя не для того, чтобы слушать жалобы», — Хель хмыкнула, сморщив половину прелестного носика.

«Я просто хочу, чтобы ты поняла, царица, что тяготит меня. Я первым увидел в своих пророческих снах Рагнарёк. Сцены сражения представали предо мной каждую ночь. Страшная армия выйдет против Асгарда и возглавлять её будет Локи, наименее ужасный внешне, но наиболее чудовищный внутри. Я рассказал о своих видениях Одину, а через него об этом узнал и сам Локи, — Бальдр поёжился от своих воспоминаний. — Он не захотел выглядеть предателем раньше времени, поэтому подстроил мою смерть и сделал пленником Хельхейма».

Хель приблизилась к Бальдру и встала от него на расстоянии шага. Женщина заговорила едва не касаясь его губ, будто робкая невеста, что шепчет своему избраннику на ложе любви:

«Если ты думаешь, что это откровение для меня, то заблуждаешься, Бальдр. Обо всём этом мне давно известно, потому что Локи творил свои деяния не один. Я долгое время ходила с грузом вины на плечах. Я могла отсрочить Рагнарёк, но, ослеплённая безответной любовью к тебе, приблизила его. Прошлое не исправишь, сын Одина. Тем не менее, я могу сделать подарок, который послужит тебе в будущем. Слово моё нерушимо, и я даю тебе его. В день Рагнарёка, когда я паду в последней битве, ты освободишься от моей воли и сможешь сам выбрать сторону».

Бальдр молчал, будто разучился воспроизводить человеческую речь. Впрочем, таким он нравился Хель даже больше. Когда он попал в её царство, сама она была молодой девушкой, а он, хоть и женатым, но таким же глупым мальчишкой. Сейчас, когда он стоял, смотря на Хель без стыда, скрывая своё замешательство за молчанием, богиня увидела в нём мужчину. Услышав признание, столь сокровенное, из уст богини смерти, он не смутился и не оробел. Бальдр посмотрел на Хель и произнёс: