Мужчина был мертв — не нужно было быть медиком, чтобы это понять. И это я убила его. Убила, не задумываясь, не задаваясь лишними вопросами, хладнокровно и прицельно выбрав место, куда нанести один-единственный удар. Это не походило на состояние аффекта даже несмотря на то, что меня сотрясала ярость моего альфы. Я прекрасно понимала, что делаю и к чему это приведет. Я просто хотела, чтобы он умер. Чтобы проблема в его лице исчезла. Я поступила точно так же, как Йон, которого еще совсем недавно готова была осудить за подобное поведение. Всегда ли я была на такое способна или же все дело было в том, что наши с альфой души переплелись корнями, местами практически перестав отличаться друг от друга? Я «научила» Йона быть вежливым в метро и выражать свои чувства словами, как бы трудно это ни было. Он взамен «научил» меня убивать, когда на кону стояла моя жизнь. И моя рука не дрогнула.

Внезапно к горлу подкатила тошнота, и я, оскальзываясь и едва переступая на подкашивающихся ногах, чудом успела добежать до раковины. Рот наполнил привкус черного чая и желчи, и я долго вздрагивала всем телом, пока мой желудок не перестало скручивать судорогами. Закрутив старенькие краны, я обернулась к Гаррису, и мне на мгновение почудилось, что он шевельнулся. Абсолютно невозможный сценарий, учитывая, сколько крови из него вытекло, и я вместо того, чтобы испугаться, что он был еще жив, ухнула в пропасть своих детских кошмаров о привидениях и трупах, возвращающихся из могил.

«Возьми себя в руки, Хани, — посоветовал мне голос Джен. — Подумай о том, что нужно сделать дальше. Сосредоточься на действиях, эмоции оставим на потом».

— Хорошо, — зачем-то вслух ответила я.

Первым делом, конечно, нужно было привести себя в порядок. Запихав окровавленную одежду в мешок для мусора, я приняла душ, по возможности оттерев кожу, ногти и волосы, и переоделась обратно в свою черную робу, которая теперь казалась куда милее вещей этого маньяка.

Вернувшись после на кухню и все еще пребывая в каком-то отупелом и лишенном эмоций состоянии, я вдруг решила, что мне обязательно надо здесь прибраться, поэтому, сперва обмотав голову и шею Гарриса полотенцами, чтобы он перестал пялиться на меня и истекать кровью на пол, я взялась за тряпку. Налив воды и моющего средства в жестяной тазик, я вытерла все, что смогла. В процессе мне пришлось несколько раз обновлять воду, таская полный таз туда-сюда, но я проделала это совершенно механически, практически не испытывая неудобств по этому поводу. Мне даже нравилось ощущение натруженных рук и спины, на нем было приятно концентрироваться.

Прибравшись, я так же спокойно и деловито обыскала карманы трупа. Нашла бумажник, две связки ключей, какой-то бумажный мусор и телефон. Последний был заблокирован с помощью пин-кода, поэтому я не смогла просмотреть его содержимое, но на самом деле мне не особо хотелось даже представлять, что там могло быть. Немного подержав его в руке и полюбовавшись следами своих пальцев на экране, я неожиданно задумалась о том, как много подобных отпечатков наоставляла по всей квартире. Эта мысль неприятной ноющей тяжестью отозвалась где-то внутри, вызвав нечто среднее между досадой и холодным ужасом. Но ни то, ни другое не были еще достаточно сильными и яркими, чтобы вывести меня из состояния шока, поэтому я, надев резиновые перчатки для мытья посуды, просто принялась вытирать самые очевидные предметы — осколок кружки, телефон детектива, тазик и бутылки с моющими средствами. Делала это, просто повинуясь навязчивой жажде деятельности, уберегавшей меня от того, чтобы остаться в оглушительной тишине наедине с последствиями того, что я натворила.

Оставалась крошечная надежда, что полицейских больше заинтересуют следы крови в маленькой комнате, чем труп самого мужчины. А вообще что-то мне подсказывало, что если просветить эту квартиру ультрафиолетом, то результат может превзойти все ожидания. Мне совсем не хотелось думать о том, что именно Гаррис делал здесь с омегами, но было очевидно, что порой его желание насытиться их запахом встречало совсем не ту реакцию, на которую он рассчитывал. Очаровывая его, я рассчитывала сделать его послушным и безопасным для себя, но даже подумать не могла, что это, напротив, выбьет все пробки у него в голове. Переизбыток феромонов омеги вызывал у альф практически не контролируемое сексуальное влечение, у людей — отупение и нечто схожее с состоянием влюбленности, если, конечно, они, как Кадо, не обладали стальной волей и умением распознавать «лишние» запахи в окружающем пространстве. У Гарриса он вызвал желание выгрызть мою ароматическую железу зубами, и, наверное, я должна была быть благодарна судьбе за то, что он не оглушил или не избил меня до полусмерти перед этим, чтобы я уж точно не могла сопротивляться.

Размышляя об этом, я осознала, что моя раненая шея до сих пор ощутимо ныла. Слив очередной тазик с мутно-кровавой водой в унитаз, я осмотрела себя в зеркале ванной комнаты и обнаружила у себя на шее рваную ранку — достаточно небольшую, но глубокую. Она все еще иногда лениво плевалась кровью, чего я совершенно не ощущала, пока занималась уничтожением улик. Аптечки в квартире не было — это я помнила еще по прошлым своим обыскам, — поэтому я не придумала ничего лучше, как разрезать одну из чистых простыней, пропахших хлоркой, и использовать ее в качестве повязки. И стоило мне, закончив, замереть в пространстве, не занимая больше ничем руки и голову, как последняя мгновенно начала наполняться непрошеными и пока слишком сложными для меня вопросами.

Что мне было делать дальше? Куда идти? Обратно в Дом Бархатных Слез? Существовала ли вообще вероятность того, что меня там не ждали церковники? Пусть совсем недавно я готова была заключить со священниками сделку и отдать им свою свободу и, вероятно, жизнь в обмен на возможность провести остаток последней рядом с любимым, сейчас мои намерения коренным образом изменились. Я не для того выжила в схватке с безумным зверем, что почти зажевал меня заживо, чтобы потом покладисто положить голову на плаху. Я безмерно устала, но сдаваться вот так больше не желала.

— Придется погостить у вас немного подольше, детектив, — проговорила я, заставив себя посмотреть на него, хотя делать это было физически неприятно. — Надеюсь, вы не будете против.

Полотенца, которыми я его обмотала, уже пропитались кровью, и мне вдруг пришло в голову, что она не будет течь так сильно, если посадить его. Я не могу объяснить логически, почему думала об этом и почему меня вообще это волновало, но я буквально не могла избавиться от этой идеи. Гаррис был ужасно тяжелый и, кажется, у него уже начался процесс трупного окоченения, потому что двигать его было очень непросто. Тем не менее, прикладывая гору усилий, мне удалось припереть его спиной к кухонной тумбе, после чего — тихо сползти на пол напротив, ощущая, как от перенапряжения — нервного и физического — у меня дрожат руки. Нужно было срочно придумать себе еще какое-нибудь дело, просто чтобы не оставаться в этой жуткой тишине, просто чтобы не думать о том, что произошло и что теперь будет дальше.

«Хана, где ты?»

Голос прозвучал в моей голове без всякого предупреждения так громко, словно его обладатель говорил в невидимый наушник, и так напугал меня, что я вскрикнула в голос, а потом судорожно зажала рот ладонью.

— Йон… — Имя сорвалось с моих губ как мучительный вибрирующий стон, и я ощутила, как оно пробрало меня до самых костей, наполнив их жаром, как пустые бамбуковые жерди. Бетонная стена самообладания, что ограждала меня от истерики, со скрежетом изошла глубокими трещинами, и я ощутила, как горло словно бы сдавило стальной хваткой, перекрывая доступ кислорода. — Йон… я… я…

«Хана, что произошло?»

Мой метавшийся по кухне затравленный взгляд упал на Гарриса, и я вдруг поняла, что физически не могу находиться с ним в одном помещении. Поэтому поспешила убраться в другую комнату и там забилась в угол за кроватью, сжав голову руками. И тогда слова, что прежде словно бы застревали у меня в горле, прорвались наружу и хлынули полноводным потоком: