— Папа! — Йон, расплывшись в своей сияющей мальчишеской улыбке, которая сейчас была особенно к месту, крепко его обнял и даже слегка приподнял над полом.

— А ты все растешь, сынок, — добродушно покачал головой он. — Когда уже перестанешь издеваться над своим отцом? Как мне быть вожаком стаи, когда юнец вымахал выше меня?

— Так, может, пора уже оставить эти глупости и пропустить вперед младшее поколение, — ничуть не смутился тот. — Тебе уже скоро зубы на полку класть, старик, а ты все изображаешь из себя непонятно что.

— Ну зубы не зубы, а в борьбе на руках я тебя все еще легко сделаю, — хмыкнул отец Дуглас. — Хочешь проверим?

— Да легко!

Йон водрузил свой рюкзак на дощатую веранду, и под моим слегка озадаченным столь быстрым развитием событий взглядом эти двое уселись за стоявший тут же столик, поставили на него локти и, сцепившись ладонями, устремили друг на друга азартные взгляды. Чувствуя себя немного лишней на этом празднике жизни, я тем не менее подошла чуть ближе, не представляя, чем все это закончится.

— Раз, два… Три!

Стол жалобно заскрипел под их локтями, а я вдруг поняла, что они оба используют силу частичной трансформации. Наверное, это было вполне логично — если отец Йона тренировал его этим техникам, то должен был неплохо разбираться в них сам. Запах моего альфы стал острее и ярче, вызывая у меня привычные теплые толчки внизу живота, а вот запаха его соперника я не ощущала, как если бы даже необходимость использовать особые способности не нарушала его строгого внутреннего самоконтроля.

Схватка продолжалась несколько секунд, сопровождаемая пыхтением и шумным дыханием с обеих сторон, а потом Йон уступил, и отец с явным удовольствием впечатал его руку в стол.

— Я очень извиняюсь, — проговорила я, выдержав пару секунд паузы. — Нам сказали, что в этом доме есть больной немощный старик, который нуждается в заботе и опеке. Вы его случайно не видели?

— Папа, это моя Хана, — пряча улыбку, проговорил мой альфа. — Хана, это мой папа, святой отец Дуглас.

— Можешь называть меня просто по имени, дорогая, — кивнул тот, поднимаясь мне навстречу и протягивая руку. — Я, если можно так сказать, на пенсии. И хотя бывших священников не бывает, я, как видишь, не особый поклонник излишних церемоний.

— Очень приятно… Дуглас, — улыбнулась я, пожав протянутую руку.

— Потом расскажешь, где раздают таких потрясающих красоток, сын, — вернул мне улыбку старший альфа. — Может, там и для меня еще завалялась парочка.

— Таких, как она, больше не делают, — с затаенной гордостью в голосе отозвался Йон. — Так что ты свой шанс уже упустил, старик.

— Ну это мы еще посмотрим, — усмехнулся тот, подмигнув мне. — Может, спустя пару дней прелестная Хана поймет, что выбрала не того альфу. Мы ведь как вино, с годами только лучше становимся!

— Я нисколько не сомневаюсь. Вы очень харизматичный мужчина, — кивнула я, включаясь в игру и окидывая его выразительным изучающим взглядом. Закатив глаза, Йон что-то буркнул, а потом без предупреждения схватил меня за талию, закинул себе на плечо вместе с моим рюкзаком и решительно направился в дом. Я не могла перестать хрюкать от смеха, даже когда снова оказалась в вертикальном положении, а уж поистине громовой хохот его отца, кажется, сотряс до основания весь дом.

Из гостиной нам навстречу меж тем выплыло величественное белое облако с поднятым трубой пушистым длинным хвостом. Кот придирчиво обнюхал наши ноги, словно лениво интересуясь, кто и зачем потревожил его покой, а потом зевнул, грациозно выгнул спину и принялся демонстративно точить когти о половик.

— Ну привет, — тут же растаяла я, опускаясь на корточки и запуская пальцы в длинную, клоками лезущую белую шерсть. — Я не знаю, кого мне там положено было выбирать, но, кажется, я уже нашла свою главную любовь в этом доме.

— Вижу, вы уже познакомились с Сахаром, — улыбнулся отец Йона, нагнавший нас.

— Его зовут Сахар? — так и прыснула я, пока кот, принимая ласку, завалился набок, вытянувшись на полкоридора.

— Ну он же белый, — как-то неловко развел руками старший альфа. — Я не большой мастак придумывать имена.

— Так и знал, что ты кошатница, — меж тем отметил Йон, качая головой.

— Еще бы, — усмехнулась я, подняв левую руку со свежей татуировкой. — Мой парень — большой черный кот, как могло быть иначе?

— Большой черный кот немного переживает, что его место может занять эта большая белая туша, — пробурчал он, но, когда я подняла на него глаза, то поняла, что альфа улыбается.

— Идемте за стол, пока не остыло, — уже откуда-то с кухни позвал нас его отец, судя по звукам расставляя по столу тарелки. Потянув носом, я ощутила сперва тонкий и едва различимый, а затем — видимо, когда открыли кастрюлю — так и брызнувший во все стороны пряный насыщенный аромат.

— Отец первоклассно готовит гамбо, — с гордостью сообщил мой альфа, и я ощутила, как мой уже давненько пустовавший желудок протестующе заныл, требуя немедленно поближе ознакомиться с источником дивного аромата.

— Не мог упустить возможность произвести впечатление, — подтвердил тот, щедро черпая половником густой суп из большой кастрюли и разливая его по глубоким тарелкам. — Рис я обычно подаю отдельно, но можете добавить его в бульон, если захотите.

Наблюдая, как он двигается туда-сюда по кухне, не делая ни одного лишнего движения и как будто наизусть зная, где у него что лежит и под каким углом нужно повернуться, чтобы дотянуться до приоткрытого ящика со столовыми приборами, одновременно другой рукой закрывая крышку стоящей на плите кастрюли, я невольно залюбовалась открывшимся мне видом. Старость, уже коснувшаяся его лица, совершенно не сковывала его тела, и то, что ему удалось одолеть Йона в борьбе на руках, лишний раз это доказывало.

За ужином двое альф обсуждали последние новости, здоровье Дугласа, его ремонт и планы на ближайшее будущее. Я в разговоре почти не участвовала, вдруг ощутив, как устала за этот длинный день с его поездками, пешими прогулками с тяжелым рюкзаком за плечами и новыми впечатлениями. Гамбо был невероятно вкусный, в меру островатый и согревающий не только язык, но как будто все тело до кончиков пальцев. Правда, даже несмотря на свой голод, я с трудом осилила всю тарелку — было совершенно очевидно, что отец Йона привык соизмерять порции аппетитом вечно голодных альф, а не хрупких омег. Не стоило удивляться, что его сын вырос… самую малость помешанным на еде, если привык так основательно и вкусно питаться.

Мое сытое тело переполнила тяжесть и леность, и я, откинувшись на спинку стула, на пару секунд прикрыла глаза, слушая, как переплетаются, перебивают друг друга, а иногда звучат почти в унисон мужские голоса. Я уже не разбирала слов, они слились в мягкий урчащий гул, лишенный смысла, но наполненный теплом и умиротворением. Я не привыкла видеть Йона таким разговорчивым и так часто улыбающимся. Он словно сбросил лет десять своего возраста, и во всем — в его интонациях, жестах, взгляде и словах — сквозило что-то беспечно детское и непосредственное, словно, оказавшись в обществе отца, он разрешил себе на какое-то время перестать быть взрослым и серьезным. Перестать быть альфой маленькой стаи и главой семьи, каким, вероятно, ощущал себя в Доме. И, думаю, именно сейчас ему было это очень нужно.

Сахар, потоптавшись немного у моего стула, запрыгнул мне на колени, видимо, поняв, что я в этой тройке самое слабое звено, которое, вероятно, не сразу погонит его прочь. Кот был толстый и тяжелый и оставлял после себя просто поле из белой шерсти, но у меня действительно не поднялась рука его сбросить, и он удовлетворенно свернулся в клубочек у меня на ногах. Почесывая его за ухом, я устремила сонный взгляд за окно, где уже сгустились плотные сумерки. Отсюда было практически не видно улицу, ее полностью загораживали садовые деревья, сквозь которые еще просвечивали бледные лоскуты остывающего неба. Я попыталась вспомнить дорогу, по которой мы шли от вокзала, и почему-то это оказалось удобнее делать с закрытыми глазами. Сахар урчал у меня на коленях, как маленький генератор, и мне казалось, что я снова еду на поезде, а мимо окон пролетают столбы, между которыми в бесконечной синусоиде поднимаются и опускаются провода.