— Иногда у меня не укладывается в голове, что мы живем в мире, где одновременно могут существовать такие бабушки и… все остальные, — задумчиво проговорила я, вспомнив о Стоунах и о Красной Лилии. — Это словно смешение двух совершенно разных жанров в одном кино. Настраиваешься на психологический триллер, а тебя окунают в трогательную мелодраму.

— Разве это не то, как работает жизнь? — уточнил Йон, спускаясь с края платформы и оказываясь в зарослях горделиво разросшихся лопухов. Подав мне руку, он помог мне спрыгнуть, и я почувствовала, как пружинит под ногами земля. Здесь пахло совершенно иначе, чем в городе. Лесной воздух пьянил, он казался объемнее и гуще, в нем появлялись какие-то трудноуловимые нотки и оттенки вкуса, который, казалось, можно было ощутить прямо на языке. — Как по мне, кино просто все упрощает. Оно показывает одну конкретную сторону жизни — любовь, криминал, ужасы или драму. А на самом деле все это смешивается и переходит одно в другое почти неуловимо. Кино не может себе этого позволить, оно обязано быть сконцентрировано на конкретных идеях и образах, иначе может прийти к тому, что не несет в себе вообще ничего.

— Ты говоришь так, будто в свое время основательно размышлял на эту тему, — заметила я, заинтересованно улыбнувшись.

Мы пробрались сквозь плотные зеленые заросли, окаймляющие железнодорожные пути, и вышли к грунтовой дороге, идущей вдоль густо засаженного поля. Я не стала спрашивать, почему Йон предпочел проигнорировать выход через здание маленького одноэтажного вокзала — для меня было естественным просто следовать за ним, не задавая вопросов там, где ответ был неважен.

— Мы с отцом в свое время смотрели много фильмов. И потом обсуждали их. Ему было важно, чтобы я понимал мотивы главных героев и их чувства, но мне не всегда это удавалось, — ответил альфа. Остановившись у обочины дороги, он огляделся вокруг, словно пытаясь что-то вспомнить, потом кивнул сам себе и двинулся в сторону заходящего солнца, туда, где, вероятно, находился город. Я, естественно, поспешила за ним, стараясь не отставать, чтобы слышать, что он говорил.

— Думаю, ему было важно пробудить в тебе эмпатию, — предположила я. — Ты становился очень сильным благодаря своим тренировкам, но…

Я не закончила мысль, но, думаю, Йон и так меня понял. Он попал в дом своего отца озлобленным и напуганным ребенком, отягощенным чувством вины и убежденным, что в одиночку противостоит целому миру, враждебному и жестокому. То хорошее в нем, что выражалось в его заботе сперва о сестре, а потом о матери, было практически уничтожено, а вместе с пришедшей после пробуждения его истинной природы яростью альф могло и вовсе никогда не вернуться. Он мог стать невероятно опасным и безжалостным, стать тем, за кого я приняла его в день нашей первой встречи — хладнокровным убийцей, готовым на все ради достижения своей цели. Поэтому мне показалось вполне естественным, что его отец так заботился о том, чтобы научить юного альфу понимать других и сопереживать им.

За те полчаса, что мы шли пешком вдоль дороги, мимо нас промчалась всего пара легковушек и один грузовик, груженный клетками с цыплятами, после которого остался длинный след из перьев и густой крепкий запах куриного помета. Я опять вспоминала свои детские годы и то, как мы с родителями ездили за город. Почему-то в подобных путешествиях меня куда больше увлекала сама дорога, нежели пункт назначения, к которому она приводила. Идти сквозь мягко окатывающие тебя волны душистого лета, позволяя мыслям растекаться во все стороны, не касаясь ничего конкретного и в то же время охватывая весь мир и восторг самой возможности существования в нем — тогда это казалось намного более ценным. Сколько лет я не вспоминала и не думала о тех временах? Сколько лет мое лето ограничивалось офисным кабинетом и двумя неделями где-нибудь на курорте, поспешными, обрывистыми и слишком сконцентрированными, чтобы их можно было в самом деле хоть немного ощутить? Мое детство — лучшая и самая правильная его часть — вернулось ко мне благодаря мужчине, которого я встретила и полюбила. Йон, сам того не подозревая, продолжал знакомить меня с самой собой, напоминая о том важном, что я беспечно растеряла, пока поспешно и жадно взрослела.

— Мне никогда не нравились фильмы про любовь, — вдруг признался он, вторгаясь в гудящий сонм моих мыслей. — Сперва я думал, что это потому, что они совершенно не реалистичные, скучные и приторные, а потом в какой-то момент понял, что почему-то завидую главным героям таких историй. Тому, что они чувствовали к своим вторым половинкам, тому, что могли это выразить. Меня раздражало то, что порой я представлял себя на их месте, ведь — я был уверен — мне это было вообще не нужно. Мы с отцом даже пару раз спорили на эту тему. Он считал, что я не принимаю идею любви из-за того, что был ее лишен, а я… — Он задумался, подбирая слова. — Сейчас я думаю, что больше всего меня бесило, что я чувствовал ее даже после всего. Желание быть с кем-то, заботиться о ком-то, хотя это противоречило абсолютно всему, что я тогда считал для себя правильным. Это казалось просто бессмысленным, пока я не встретил тебя.

Я на мгновение опустила голову, улыбаясь и стараясь уловить и сохранить этот миг внутри себя. В прошлый раз, во время подобного разговора, альфа сказал, что без меня не смог бы продолжить свой путь мести, и это меня ранило сильнее, чем я могла предположить. Слышать теперь об ином смысловом наполнении нашей встречи было куда приятнее.

— Я тоже много думала об этом, — согласилась я. — В том числе о постулате, что альфы и омеги рождаются для того, чтобы встретить друг друга. И… пришла к выводу, что это, скорее всего, не так.

Кажется, мой неожиданный вывод его удивил — он даже обернулся через плечо, чтобы убедиться, что я говорю серьезно. На фоне яркого закатного солнца его лицо было едва различимо, и черные прядки челки, бьющиеся на ветру у лица, вспыхивали золотом.

— Или точнее это так не для всех, — поправила себя я. — Совсем не для всех. Знаешь, я всю жизнь жила с чувством, что мне навязывают необходимость иметь партнера, семью, детенышей. Я противилась этому, потому что не хотела идти проторенной тропой, и казалась себе такой… продвинутой, современной и независимой.

— Что-то изменилось? — полюбопытствовал Йон.

— На самом деле да, — серьезно подтвердила я. — Судя по всему, ты в курсе, чем обычно заканчиваются все классические мелодрамы — герои преодолевают все препятствия на пути друг к другу, обнимаются и целуются под романтичную музыку и все, титры.

— Вроде того, — хмыкнул он.

— Я много лет думала… не осознанно и конкретно думала, скорее эта идея жила у меня на подкорке, определяя мое отношение к таким вещам в принципе — в общем я говорю о том, что любовь для меня как раз в этом и заключалась. В объятиях на фоне заката, в романтике, в сексуальном притяжении друг к другу, в желании быть рядом, принадлежать, касаться, владеть. Поэтому я вышла замуж за человека. Мне казалось, что я смогу все это… сымитировать что ли, ведь я знала паттерн, я знала, как это должно работать. Я считала себя свободной от предрассудков нашего общества в том, что касается обязательного наличия партнера, но на самом деле я просто увязла в своих собственных. — Мне было непросто подбирать слова, и я была благодарна Йону за то, что он не перебивал меня. — Я не любила мужа, но он был идеальным… партнером для игры в любовь в том виде, какой я представляла ее себе. Я бы, наверное, и не узнала, что бывает иначе, если бы не встретила тебя.

Мы приближались к городу, и нас уже встречали невысокие аккуратные домики, выглядывающие из-за увитых плющом металлических заборов. За одним из таких я заметила женскую фигуру в легком светлом платье — она держала в руках шланг и рассеянно водила водяной струей туда-сюда над цветочной клумбой. А возле другого дремал большой вислоухий пес, который, когда мы проходили мимо, лениво поднял голову, клыкасто зевнул и снова уткнулся носом в пыль.

— И что ты же узнала? — спросил альфа чуть погодя. — Когда встретила меня?