И два процента зарядки.

Быстро печатаю в совместной беседе короткое смс прежде, чем экран смартфона гастнет, и иду на кухню.

— Я уж подумал, ты там утонула. — произносит Довлатов и разливает по кружкам кипяток. Останавливаюсь возле двери и заинтересованно рассматриваю интерьер в коричневых тонах.

— Не дождётесь. И, вообще, меня не было пять минут.

— Ты невыносима, Суворова. — беззлобно хмыкает лектор и ставит чайник на плиту.

— Я вешу пятьдесят килограмм, так что меня легко можно вынести.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Знаешь, когда ты сказала, что уникальна, я не сразу обратил на это внимание, зато сейчас данное высказывание звучит донельзя правдоподобно. — Довлатов слегка приподнимает губы в улыбке. — Проходи, не стой в дверях.

— Вы перешли на «ты». — делаю несколько шагов и сажусь на тёмный диванчик.

— Это вопрос или утверждение?

— Скорее, констатация факта. — обхватываю ладонями горячую кружку и отпиваю небольшое количество жидкости.

— Да, после того, как тебя стошнило на своё платье, я решил, что это весомая причина перестать «выкать». Ну, а когда я увидел твоё бельё, то вообще почувствовал между нами особую незримую связь.

— Вы опять издеваетесь? — кидаю красноречивый взгляд с нотками укоризненности на лектора. Тот вольготно сидит на стуле и с привычным спокойствием пьёт ароматный кофе. Серая радужка темнеет, зрачки расширяются, а губы расползаются в обольстительной ухмылке.

— Что ты, нет, конечно. Бог свидетель, говорю как есть. Просто было неожиданно увидеть аномальную мышь на взрослой девушке.

— Его зовут Микки Маус. Вы что, не смотрели мультфильмы в детстве? — делаю ещё один глоток зелёного чая и прожигающе гипнотизирую фигуру мужчины.

— Смотрел и до сих пор продолжаю это делать, однако не ношу аппликационных героев на своей одежде.

— Могу подарить вам носки с интересным изображением, вот тогда и начнёте. — говорю прежде, чем успеваю подумать. Собираюсь добавить что-то в ответ, но меня прерывает звонок в дверь. — Вы ждёте гостей?

— А что, похоже? — Довлатов встаёт из-за стола.

— Нет.

— Значит, не жду. — он быстро ретируется в сторону прихожей и, посмотрев в глазок, возвращается с серьёзным видом. — Это Лидия.

— Кто? — непонимающе шепчу и прикусываю щёку с внутренней стороны.

— Моя мать.

— Она не должна тебя увидеть. — серьёзным тоном произносит Довлатов и, взяв меня за руку, словно маленького ребёнка, ведёт в другую комнату.

— Почему? — пытаюсь считать реакцию мужчины, однако, кроме бесстрастного выражения лица, ничего не вижу.

— Хороший вопрос, на который ты не получишь вразумительного ответа.

Мы заходим в прохладную комнату, и я невольно вздрагиваю. Кожу покрывает табун мурашек из-за разницы температуры.

— А почему вы называете свою маму «Лидия»?

Дмитрий Константинович отпускает мою ладонь и начинает улыбаться краешком губ.

— Роль Почемучки тебе очень идёт, и, вообще, любопытство — хорошее качество, если его использовать в правильном русле. — уклончиво отвечает мужчина. — Прошу тебя, ничего не трогай и сиди тихо, как твой Микки Штраус.

Довлатов прикрывает дверь, и я остаюсь одна. Хмурюсь и обнимаю себя за плечи, пытаясь согреться. Ну и денёк, конечно. В голове кружится рой мыслей и множество вопросов. Лектор прав насчёт любопытства, да вот только применяю я его везде, даже если этого не требуется. И вот сейчас меня гложет противоречивое чувство открыть дверь, одним глазком посмотреть на женщину и послушать её голос.

Быстро рассеиваю эту бредовую идею и, наконец, осматриваю комнату в привычных тёмных тонах. Большая кровать, застеленная шоколадным покрывалом с еле заметными витиеватыми узорами, ничем не примечательный шкаф с зеркалом, стол и огромное окно, распахнутое настеж. И тут назревают несвоевременные предположения: либо обладатель комнаты обожает холод, либо просто решил проветрить помещение и напрочь забыл об этом. Тело пробивает озноб. Я быстро ретируюсь в сторону окна и прикрываю его. Так и заболеть ведь можно. Вообще, вся квартира будто пропитана мрачностью, от чего хочется непременно поёжиться.

Подхожу к шкафу и провожу пальцами по гладкой поверхности. Даже здесь присутствует минимализм: несколько книг по классической литературе и единственная фотография в серебряной рамке. А вот это уже интересно. Пригинаюсь и рассматриваю двух мужчин, стоящих рядом: Довлатова, ухмыляющегося в своей излюбленной манере, и незнакомого парня с обаятельной улыбкой. Черты лица схожи с лектором, от чего могу предположить, что это его родной брат, однако глаза совсем другие: тёмные, жизнерадостные, наполненные искрящейся добротой.

Почему-то хочу прикоснуться к фотографии. Слишком быстро поднимаю руку и задеваю локтем небольшую вазу, которую я не замечала до этого времени. Та с противным звуком падает на пол, разбиваясь на множество осколков.

Резко отскакиваю назад и ударяюсь ногой об кровать. Боже, моей «грациозности» можно только позавидовать. Если б у меня брали интервью по поводу моих навыков, это звучало бы так: «Профессионал по порче вашего имущества. Быстро, качественно, бесплатно».

Присаживаюсь на корточки и принимаюсь аккуратно, насколько это возможно, складывать осколки.

— А вы кто? — доносится взволнованный голос возле двери, и я поднимаю удивлённый взгляд на стройную светловолосую женщину. Серые глаза настороженно изучают мою персону, пробегаясь по короткому платью, вьющимся растрёпанным волосам и растерянному лицу.

— Добрый день, — прочистив горло, начинаю говорить как можно спокойнее и выпрямляюсь во весь рост. — Меня зовут Александра.

— Вы что, воровка? — недоверчиво протягивает собеседница, и я подавляю смешок. В её стальных глазах плещется опасный огонь, а губы сжимаются в единую линию.

— Если бы я была воровкой, то не называла своего имени. — обыденно произношу, а самой хочется улыбнуться от несуразности сложившейся ситуации. — Понимаю, что выглядит это очень странно, но я, всё же, попытаюсь объяснить. Дело в том, что я здесь неслучайно. Просто мы с Дмитрием Константиновичем… — вдыхаю побольше воздуха, не зная, что говорить дальше.

Сейчас мой мозг словно специально захотел отключиться, предоставляя мне прекрасную возможность мычать и бубнить различные междометия. В мыслях всплывает несуразная идея, и я резко продолжаю:

— Мы, в общем-то… Пишем курсовую вместе.

А вот врать я абсолютно не умею. Господи, какая курсовая?! Стоит лишь посмотреть на мой прикид, и уже становится понятно, что я несу чушь.

— Ну да, для воровки вы очень громкая. Даже девяностолетняя бабушка вас бы поймала. — скептически бросает Лидия.

— Да уж, а я и забыл, что Суворова и тишина — абсолютные антонимы. — в дверях появляется фигура лектора. Он равнодушно пробегается глазами по разбитой вазе, а затем останавливается на мне, и этот взгляд не предвещает ничего хорошего.

— Дмитрий Константинович, я, наверное, пойду. А обсуждать курсовую мы продолжим с вами завтра.

Нагло. Как же нагло и противно я вру, и от этого хочется скривиться ещё больше. Плохой спектакль плохого актёра.

— Курсовую… — по тону Довлатов, скорее, утверждает, чем спрашивает. Тёмные брови ползут вверх, и сейчас мужчина смотрит на меня так, будто видит впервые.

Несколько секунд в комнате царит тишина. В моей голове проносятся плохие мысли, на щеках багровеет стыдливый румянец, ноги подкашиваются. Вот сейчас лектор позорно вышвырнет меня за дверь. Его мать кажется умной женщиной, и вряд ли поверит моим словам.

Однако, мои опасения развеиваются, когда преподаватель бархатным тоном с примесью насмешливости произносит:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Да, продолжим завтра. Мамуль, представляешь, Александра такая любознательная, всегда тянется к знаниям. Даже после праздника, не меняя прикида, она специально приехала ко мне, чтобы показать найденный материал. Разве не умница, а? Напомните-ка, Саша, какая у нас тема курсовой?