А вот Макар напротив, остался стоять как стоял: с прямой спиной и жгучим разочарованием во взгляде. Резкий разворот к двери. Щелчок замка. Одного, другого… и он уже почти в подъезде. Я смотрела на его спину и не верила в то, что только что произошло между нами. Евич перешагнул порог и зачем-то остановился.

— Знаешь… Я всё-таки отвечу на один вопрос. Ты спрашивала зачем я пришёл. Так вот. Ответ тут всегда мог быть только один. Я приезжал к тебе.

Входная дверь пронзительно хлопнула, а я ещё немного силилась осмыслить случившееся… и не выдержав, соскользнула по стене вниз в немых рыданиях.

Совладать с эмоциями удалось только к обеду, после нескольких кружек травяного чая и пары таблеток успокоительного. Потом я просто лежала на диване в обнимку с подушкой и смотрела в потолок, с мазохистким упорством перебирая в памяти события последних дней. Вспоминались всего три дня, а по ощущениям словно целая жизнь. Йорку, расположившемуся у меня в ногах, было тревожно: то ли действительно испугался нашей ругани с Евичем, то ли просто считывал моё состояние. Мелкий Макар отказывался спокойно лежать на месте и носился по мне и дивану, словно в поисках чего-то, нагнетая мою без того усиливающуюся панику.

В районе трёх позвонила мама, поставив меня перед фактом, что мы завтра с ней обедаем. Спорить я не стала, рассудив, что порой легче согласиться, дабы не разжигать очередную серию семейных разборок, на которую сейчас попросту не было сил. На самом деле мы виделись с родителями не так уж часто и всегда исключительно по их инициативе. Не то чтобы меня не тянуло к ним, несмотря на свой бунт, я продолжала любить их, всячески стараясь игнорировать их попытки манипулировать и управлять мной.

Нет, я не буду утверждать, что вырастила себя сама, подняв с самых низов. Всё-таки у меня были определённые… преференции перед жизнью. Образование, стажировки, да, та же квартира… тоже была. Родители подарили мне её на окончание ВУЗа, видимо, в попытке создать иллюзию свободы. Предполагалось, что я продолжу трудиться в отцовской фирме, а я вот отказалась, неожиданно взбрыкнув.

Наши отношения и раньше не отличались особой теплотой, но после моего ухода, что-то окончательно сломалось в семейной иерархии. Отец тогда ожидаемо заявил, что я ещё “приползу” к ним… Наверное, ждал моего провала. А я как-то… отказывалась проваливаться, цепляясь за все возможности которые подкидывала жизнь. Вообще-то, их неверие в мою самостоятельность было не так уж трудно принять, поскольку так было всегда, и мне оставалось лишь посильнее сжать зубы и отправится покорять этот мир. Родителям оказалось сложнее: в их глазах я выглядела предателем.

Помню тот день как сейчас. У меня были мокрые от пота ладони и трясущиеся коленки, говорила очень тихо, чуть ли не бормоча себе под нос очередную порцию оправданий, я объявила родителям, что не собираюсь работать в семейном бизнесе.

Был скандал. Некрасивый. Истерили они, а стыдно было мне. Конечно, во многом я могла их понять. Нет, не оправдать, а элементарно понять. Они искренне желали мне лучшего, абсолютно не видя того, как загоняют меня в угол и тотально подчиняют своей воли. Можно считать, что им так было удобно, но я предпочитала думать, что они просто не умеют иначе.

Никто от меня не отрекался, не шантажировал, не пытался манипулировать деньгами, квартирой или чем-то ещё. Зачем? Ведь всегда самым действенным оружием по моей совести было одобрение или порицание моих поступков. Отец тогда в своей пафосной манере объявил, что крайне разочарован из-за моего решения.

Иногда я по ним скучала. Или не совсем по ним, а по некой видимости семьи для Сонечки. Первой приходить к ним опасалась, каждый раз переживая, что это будет расценено как то самое “приползла": побитая жизнью Сонечка опять провалилась. Поэтому всё наше общение так или иначе сводилось к традиционным встречам на праздничных мероприятиях, стандартно проводимых в родительском доме, и редким звонкам матери с приглашениями, считайте указаниями, пройтись по магазинам и выпить кофе.

В первые годы своей независимости я ещё пыталась что-то доказать, то ли им, то ли себе, сутками впахивая на работе и уверенно шагая по карьерной лестнице. Даже машину себе эту купила, чтобы показать: я в состоянии обеспечить себе уровень жизни ничуть не хуже. Позёрство, конечно, но я тогда ещё тешила себя надеждами, что финансовая и статусная свобода от родителей способны сделать меня счастливой. Неспособны. Потому что вдруг оказалось, что счастье и свобода, они не сводятся к количеству денег на счету или записи в трудовой книжке. Одиночество оно, знаете ли… настигнет тебя везде и всегда.

К чему я это всё? Думать о родителях оказалось в разы проще, чем о Макаре. Моя семейная драма была чем-то знакомым, познанным и практически пережитым. По крайней мере, жить с этим и защищаться от периодических родительских нападок я умела. А вот тоска по Макару… Нет, это тоже было что-то знакомое, и практически родное. Но сейчас всё оказалось в разы больнее, потому что если тогда у меня ещё находились для себя какие-то оправдания, то сегодня осознание, что я сделала всё возможное, чтобы его оттолкнуть, било наотмашь. Назойливый вопрос “зачем” напрашивался сам собой.

Я ему не верила. Не верила в его чувства ко мне. И дело было не в нём, зря он воспринимал мои слова, как обвинение. Я не верила в то, что любить можно именно меня…. Вот такую. Занудную. Неспокойную. Правильную. Скучную. В чём-то даже жалкую. Можно назвать это комплексами, можно заниженной самооценкой, но это была самая сильная боль в моей жизни. Неверие в то, что та, какая я есть, просто не заслуживает… Мозгами, логикой, рассуждениями, я понимала всю абсурдность своих установок. Но каждый раз, когда дело доходило до эмоций, меня накрывало. Книги, фильмы, психотерапия… Всё это было в моей жизни: хватило бы на вагон и маленькую тележку. В реале всё оказывалось в разы сложнее.

Легче было поверить в то, что он пришёл поиграть со мной, просто потому что ему было скучно. Ну или гештальт какой из юности завершить. Но никак не в то, что ему нужна была именно я. К тому же… в этой истории никто так ни разу и не спросил: а чего же хочу я сама.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Так чего же хотелось самой Сонечке? Самое смешное, что я прекрасно знала ответ на этот вопрос. Хотелось перестать быть несчастной и запутавшейся Сонечкой или строгой и деловой Соней Евгеньевной. А быть просто… Сонькой. Его Сонькой.

Под эти невесёлые мысли меня вырубило. Проснулась я поздно вечером из-за того, что оголодавший Макар устроил дикие скачки по мне. Еле разлепив зарёванные и опухшие глаза, с трудом встала с дивана. Меня шатало.

Йорк ел жадно и шумно, с чувством разгрызая свой корм, я же стояла рядом и пила горячий зелёный чай.

После сна стало легче, но теперь меня преследовало навязчивое ощущение, что я что-то упускаю, не видя всей картины целиком. Но зацепиться за что-то у меня не получилось, мозги отказывались работать.

После того как йорк изволил накушаться, о чём не забыл сообщить мне, радостно гавкнув, я поплелась обратно в гостиную на диван. Заходить в свою спальню, где каждый предмет мебели до сих пор хранил воспоминания о сегодняшней ночи, пока что было невыносимо.

Ночь пролетела незаметно, спала на удивление ровно и без снов. Но вот проснуться с утра оказалось не так и просто, так если бы чёрная бездна подсознания отказывалась выпускать меня из своих владений. И опять на помощь пришёл голодный йорк, попытавшийся зубами стянуть с меня плед.

День почти подкрался до середины, когда я, наконец-то, смогла окончательно проснуться. Необходимо было покормить пса, принять душ, переодеться, выгулять собаку, позавтракать самой. Заставить себя войти в спальню. С отчаяньем содрать постельное бельё и запихать его в стиралку. Послоняться по квартире. Навести педантический порядок на кухне и в гостиной. Ещё немного потупить в потолок.