- Ага, только с заплаткой, - мой голос звучит куда крепче, чем в начале. 

- Шрам лишь напоминание о том, что вы справились с чем-то сложным, - успокаивает Вячеслав. – Вы сильная девушка, Мия. Вы должны собой гордиться. 

После ухода врача Денис и Стас становятся птицами, которые парят над своим птенцом. В первый час это довольно приятно – чувствовать себя хрупкой и нуждающейся. Затем становится сложно удерживать всю эту нежность на своих плечах.

- Что случилось? – мой вопрос заставляет мужчин упасть на стулья. – Что случилось позже? 

Они переглядываются, но у меня нет терпения смотреть на их мысленные диалоги. 

- Даже не думайте, - предупреждаю их. – Не в этот раз. Говорите, как есть. Не надо меня жалеть. 

Они практически одновременно сжимают мои ладони.

- Тебе, это не понравится, сладкая. 

Как сложно бывает человеку принять правду. Мы пытаемся найти какие-то оправдания, утешаем сами себя и придумываем совсем уж нереальные сценарии. Только бы не видеть реальность. Только бы не понять, как жестоко мы ошиблись. В какой лживой среде обитали. Как любили тех, кого не стоило даже ненавидеть. 

- Мия! 

Эльвира Михайловна вскакивает, увидев меня в дверях приёмной. Она спешит обойти стол, но я не останавливаюсь. Раньше я бы из вежливости позволила женщине выйти ко мне и встать лицом к лицу. Сейчас всё моё воспитание кануло в небытие. Больше никаких попыток быть хорошей для всех. 

- Стой!

Секретарша отца всё же успевает схватить меня за руку, но ей на плечи опускается другая тяжелая ладонь. Эльвира оборачивается и, сглотнув, отпускает меня. Кано выглядит грозно. Он вообще в последнее время очень злой.

- Простите меня, госпожа, - Кано опускается в глубоком поклоне.

- Простите нас, - в унисон добавляют Нэо и Шин, копируя поклон старшего товарища.

- Мы не справились со своими обязательствами и готовы понести любое наказание, - с готовностью произносит Кано. 

Из рассказов Стаса я знала, что мои телохранители уже готовы совершить ритуальное самоубийство, желая искупить свою вину передо мной. Честно сказать, мои мужчины чуть сами их не удавили в какой-то момент. Но потом поняли, что их вина в моем ранении ничуть не меньше, чем вина телохранителей. Всё ведь случилось в доме, а Белов с Кулагиным были уверены в своих людях. 

- Прекратите, - мой голос хоть и слаб, но уже твёрд. – В этом нет вашей вины. Я сама сделала ошибку, что пошла за той женщиной. Вы ничего не могли сделать, и я вас не виню, - оглядываю мужчин. – А если хотите помочь, то у меня будет для вас задание. 

И вот теперь Кано, Шин и Нэо выполняют мой приказ, помогая мне пройти сквозь охрану. Младшие остались внизу рядом с постом охраны и центральной дверью. Им нельзя применять насилие, но один вид мужчин с пистолетами под пиджаками вселяет ужас и отбивает желание своевольничать. Кано удерживает последний рубеж в виде одной надоедливой секретарши. 

Я прохожу к двери. 

- Кого там…

Отец замолкает, увидев меня. Его глаза призывают мужчину в коридоре, и вряд ли это курьер, принесший ему цветы от тайного поклонника. От омерзения при виде этого недочеловека у меня мутится в голове. 

- Не ожидал тебя увидеть, дочь, - он сохраняет видимость спокойствия. – Почему не позвонила и не предупредила? Тебе повезло, что удалось застать меня на месте. Сейчас очень много дел. 

- Потому что ты, трусливый засранец, попытался бы снова сбежать, - приближаюсь к его столу. – Не хотелось позже вылавливать тебя, как крысу из канализации. Вони было бы слишком много. 

Его лицо покрывается красными пятнами ярости. Оу, я отлично помню такие моменты. Если отец не смотрел на меня равнодушно, то постоянно приходил в ярость. Третьего не было дано. Но я ведь продолжала думать, что ему просто сложно выражать свои чувства. 

В другой раз я бы попыталась сгладить ситуацию. Нашла бы ему оправдания и, может, даже сама выставила себя виноватой. Всё же моё дело – хорошо учиться и усердно работать, дабы семья мной гордилась. Ведь только изнуряющими часами службы можно добиться любви и уважения семьи? По-другому ведь не бывает? 

Сейчас я не испытываю к этому человеку ничего, кроме злости. А злость медленно, но верно трансформируется в ярость. 

- Я знаю, что ты сделал, - не даю ему открыть рот и заговорить. – Ниже падать уже некуда. После покушения на собственного ребёнка тебя не пустят даже в Ад. Ты чёртов слизняк. 

- Не смей разговаривать со мной в подобном тоне. 

Отец пытается продемонстрировать своё недовольство и остатки авторитета. Но вот глаза выдают. Глаза его полны страха. Он больше не контролирует ни меня, ни ситуацию. 

 - Если ты сейчас же покинешь кабинет, то я сделаю вид, что ничего не случилось, - продолжает он. – Мы снова сможем поговорить, когда твоя голова не будет забита очередными глупыми…

Нет. Прошли те дни, когда он мог поставить меня на место, отправить в свою комнату и забить на все мои желания. Он ещё раньше потерял привилегии отца, когда составил тот контракт, что привёл нас сюда. А после попытки убить меня точка невозврата была пройдена. 

- Поговорим позже? – я не узнаю собственный голос. – Когда моя голова не будет забита глупостями? Ты, правда, думаешь, что имеешь право говорить со мной так после всего, что случилось? – мои губы растягиваются в неестественной улыбке. – Ты, блять, больше не имеешь ни на что права! Ни на разговоры со мной, ни на эту компанию! Ты никто. 

Стол мешает мне добраться до него. Страх, который вижу в глазах отца, почти как наркотик. Я чувствую такое удовольствие, что готова застонать в голос. Вот что значит вершить правосудие. Справедливость восторжествует, по крайней мере, в этом офисе. 

- Это мой кабинет, - выделяю каждое слово. – Моя компания. Я была рождена и воспитана для того, чтобы руководить. Я стану продолжателем нашей фамилии и рода. Потому что ты не способен ни на что, кроме как просирать всё заработанное нашими предками, - новая убийственная улыбка растягивает мои губы. – Тебя даже твой собственный отец не считал достойным быть частью нашей семьи. Жалкий кусок дерьма!

Отец дрожит, а я улыбаюсь. Он лепечет что-то, а я смеюсь. Мы поменялись местами. Но я не стану мучить его. Я завершу всё быстро. 

- Подумай о своей сестре, - прорезается его голос. – Подумай об Амелии. 

Какой же он дурак. Он видел только то, что хотел видеть. Воспользовался моей любовью к сестре и тем, что готова на многое ради неё. Он всё правильно рассчитал, угрожая отдать Лею замуж, если я не соглашусь. Но он не мог знать, что этот брак пойдёт мне лишь на пользу. Он просто отложил свою гибель.  

- Не беспокойся, папочка. О ней позаботятся. Пусть Амелия не получит всего, что ты успел ей пообещать, высирая в уши свой гениальный план. Но я, в отличие от тебя, всегда беспокоюсь о тех, кто зависим от меня.   

Я не поворачиваюсь и не бросаю взгляд назад, услышав, как открывается дверь. Страх отца трансформируется в животный ужас. Не удивлюсь, если он сейчас попытается забиться в угол кабинета, как большой жирный хомяк-переросток. Только для того, чтобы спасти свою жалкую жизнь. 

Мои пальцы обхватывают что-то холодное. А затем моих ушей касается тёплое дыхание. Я улыбаюсь, и от этого отцу становится хуже. Он явно не ждал такого развития событий. Не предвидел. Снова совершил ошибку. 

Сильнее стискиваю рукоять пистолета. Она стала почти родной за последнюю неделю тренировок. 

- Нет. 

Пропускаю писк отца мимо ушей. Вытягиваю руку вперёд. Ничто внутри меня не дрожит и не ёкает при виде раздавленного отца. В голове проносятся слова деда, которые надо было запомнить, как заповедь.   

- Сожри, или сожрут тебя. 

Дедушка как всегда прав. 

- Никогда не втаптывай грязь того, кто слабее, - смотрю в глаза предателя, чьей любви и признания хотела добиться. – Ведь однажды он может встать на ноги.