И в себе тоже находя что-то пугающе новое. Трепет, непроизвольную улыбку на губах, желание зарыться лицом в подушку, испытывая жгучий стыд, а еще дерзкое желание… Уже не прятаться, а попадаться на глаза. Зачем-то. Почему-то.

Аня снова прислушивалась к звукам за дверью своей спальни, но теперь иначе — не чтобы стать еще тише, когда хозяин вернется домой, а чтобы…

Убедить себя же, что жутко хочется пить и сбегать на кухню за водой, походу невзначай здороваясь…

Выйти утром из спальни немного раньше, чем стоило бы, чтобы застать его на пороге уже собранного, получить даже не приветствие — кивок… И почувствовать, что этого достаточно, чтобы сердце забилось, как птица…

Зачем-то сообщить, что бабушка идет на поправку, хотя он вроде бы не спрашивал… Услышать «хорошо, я рад, спасибо тебе за информацию»… И снова затрепетать от когда-то так сильно смущающего фамильярного «тебе» без спросу.

Трепетать-трепетать-трепетать-трепетать… Постоянно. То от взгляда, то от мысли о взгляде. Чувствовать себя безумно глупой, но не иметь сил, а главное желания, ничего с этим делать.

Бояться, ведь очевидно, что это влюбленность… И все равно улыбаться украдкой, потому что… Кажется, что таких мелочей ей уже достаточно, чтобы забить на страх. Просто миллисекунды его внимания, которые можно дофантазировать. Она ведь мечтательница…

Режим Высоцкого по-прежнему казался Ане сумасшедшим — он почти не бывал дома, пропадал на работе. Но на этой неделе возвращался каждый вечер… И это заставляло Аню облегченно выдыхать. Она помнила о красивой женщине, которую видела рядом с ним, но думать о ней сейчас было не просто неприятно — практически больно.

Аня знала, что не имеет права злиться, и уж тем более надеяться, что у них в отношениях произошел разлад, но что с собой поделать, если это происходит непроизвольно? Да и какой бы мечтательницей девушка ни была, прекрасно понимала, что у нее шансов нет. И все, что светит рядом с Высоцким — холодная вежливость, которой она умудряется упиваться. Для кого-то незаметные крохи, а для нее — целый пир. Но… Мысли о той, другой, царапали душу, заставляя ревновать мужчину, на которого у нее точно нет прав, и точно не должно быть надежд.

Девушке было очень стыдно при мысли, что ее вдруг осознанная влюбленность может быть написана на лбу. А еще стыдно из-за того, как давно и при каких обстоятельствах эта самая влюбленность в ней зародилась. Ведь теперь Аня понимала — злилась на Высоцкого не только из-за дома, но и из-за того, как он все это время на нее действовал. Пыталась через гнев защищаться от настоящих чувств, которым достаточно было нескольких даже не ласковых, а просто человеческих слов, пары взглядов и актов помощи, чтобы вылезти наружу…

И вроде бы самое время страдать, жалеть себя а еще ненавидеть себя же за те самые бесперспективные чувства, но Аня не могла. Она впервые влюбилась. И это было так прекрасно, что даже безнадежность не пугала.

В ту самую субботу, на которую был запланирован корпоратив, Аня сделала все четко по инструкции Высоцкого. Узнала, у кого они будут выступать, убедилась, что смогут добраться туда и вернуться обратно. Трижды проверила, есть ли наличка, а еще заряжен ли телефон.

Отыграли хорошо, а в случае с Аней так и вовсе замечательно — вынужденная пауза ее глодала. Причем девушка и сама не понимала, насколько, пока не почувствовала привычную эйфорию, кураж от игры. Теперь же решила, что будет делать все, чтобы подобных пауз не допускать. Пусть, пока она живет с Высоцким, играть в переходе не сможет — он конечно же будет против, тут и спрашивать не нужно, но хотя бы чисто для себя… Тихо в комнате… Иногда… Непременно!

Садясь в такси ближе к часу ночи, Аня написала Высоцкому сообщение:

«Я в пути, буду дома через сорок минут»

Не звонила — не хотела быть навязчивой, ведь понятия не имела, спит ли он, работает, да и вообще их уговор не предполагал подобных «промежуточных отчетов», это была Анина инициатива. Поэтому девушка очень удивилась, когда почти сразу прилетел ответ:

«Ок, скинь маршрут»

.

Прочла дважды, снова чувствуя, что сердце бьется быстрее. И вроде бы понятно, что это все та же фирменная холодная вежливость, но исполняла указание Аня дрожащими пальцами, будто делала что-то безумно интимное. Ей и просто наличие скудной переписки с абонентом, подписанным как «Корней Высоцкий», казалось теперь жутко интимным и сокровенным, а тут…

Когда Аня зашла в квартиру — увидела, что свет в гостиной горит. Оставила гитару в коридоре, тихонько прошла вглубь… Закусила уголки губ, чтобы сдержать улыбку…

Потому что Высоцкий сидел на диване. Не в костюме, как обычно после возвращения с работы. И не перед ноутбуком… Как тоже обычно.

Держал в руках телефон, глядя на экран, по комнате разносилась музыка… Расслабляющая, ненавязчивая…

Мужчина выглядел так, будто… Будто ждал, пока она приедет.

Оторвал взгляд от экрана, когда Аня остановилась в десяти шагах.

— Привет. Как отыграли? — спросил наверняка без реального интереса, но даже не представлял, насколько своим вопросом сделал приятно Ане.

— Хорошо, спасибо. Мы… — девушка начала, но быстро поборола свой же порыв. Высоцкий не нуждается в ее развернутых ответах. Двух слов для него более чем достаточно.

— Почему замолкла? Говори.

Полученная от Высоцкого санкция отозвалась новой волной трепета, но Аня мотнула головой из стороны в сторону.

— Ладно. Как хочешь… — он, естественно, не настаивал. Встал с дивана, положил телефон в карман, выключил музыку…

Ане следила за его действиями очень внимательно, и, как надеялась, незаметно. Ей нравилось наблюдать за Высоцким. И даже сама не сказала бы, за каким больше — вот таким, «домашним», более расслабленным, или «рабочим», напряженным.

— Спать не планируешь? — следом за музыкой Высоцкий явно собирался потушить свет, начал скручивать регулятор, погружая комнату в полутьму, но в какой-то момент остановился. Видимо, понял, что Аня так и стоит, никуда не спеша. Спросил, вздернув бровь.

— Планирую, простите… — чем вызвал румянец на девичьих щеках. И пусть Аня понимала, что после ответа стоило бы тут же ретироваться в спальню, но не двинулась с места. Дождалась, пока свет в гостиной совсем погаснет. А когда видела уже не Высоцкого, а скорее его силуэт, набралась храбрости и спросила. — Вы ждали, пока я приеду? Поэтому не ложились?

Не могла видеть, но не сомневалась, что Высоцкий хмыкнул, покачал головой, слышала, что сделал несколько шагов от противоположной стены в сторону коридора, снова остановился, глядя на нее.

— Спокойной ночи, артистка.

И сам не ответил, и ее ответа не ожидал. Ушел в спальню, оставив Аню в полумраке…

Она же еще несколько минут просто улыбалась, глядя в закрытую дверь. Потому что… Кажется, попала в точку. Ждал.

— Анюта, ты меня слышишь? — на девичьих губах играла легкая улыбка, пальцы продолжали водить по пластиковому подоконнику, а Аня порхала где-то в облаках, не в состоянии сосредоточиться. Это, конечно, не скрылось от внимательной Зинаиды, которая трижды задала вопрос… И ни разу так и не получила ответа. — Анюта…

Зинаида окликнула, и почти смирилась с тем, что внучка ее не услышит, когда Аня наконец-то обернулась. Поймала бабушкин встревоженный взгляд, сама же улыбалась. Немного рассеяно, будто… Будто влюбленно.

Прямо как Анфиса в свое время… И совсем не так, как Аня раньше при разговорах о Захаре. Зинаида отметила это, почувствовала, что сердце чуть сжимается, но заставила себя же придержать коней. Мало ли…

— Ты говорила что-то, ба? — девушка тряхнула головой, приводя в движение медную кудрявую «гриву». Видимо, старалась отогнать посторонние мысли, которые и заставляли улыбаться, оттолкнулась от подоконника, бросила еще один взгляд на улицу, а потом подошла, села рядом с Зинаидой на больничную кровать, положила голову на плечо, взяла бабушкину руку в свою, вздохнула…