Лицо горело от возмущения и стыда, а мысли путались. Чтобы скрыть это, она отвернулась к окну, сложила руки на груди, глядя откровенно яростно… Но не Илоне в лицо, а в пространство.

— В чем мое «совсем»? Это же не я спуталась с чужим мужчиной… Я предлагаю тебе решение проблемы. Если ты включишь мозг — поймешь, что оно не самое плохое. Ты не удержишь его, малыш. Как бы ни хотела. А я могу. Больше, чем дам тебе я, от него ты не получишь. Просто потому, что ты — бабочка-однодневка. Так зачем? Мы же обе понимаем,

что

тебя привлекает в нем. Я просто хочу разобраться со всем побыстрей — не люблю стрессовать. А ты зачем-то упираешься…

— Потому что я не продаюсь… И если вы… Если вы с ним… Из-за денег… То не надо ровнять всех по себе…

Аня выдавливала из себя каждое слово, чувствуя, как отвращение все растет.

— Ты хотела сказать,

мне

не продаешься? Или тебе нравится думать, что он тебе действительно «подарки» дарит? — Илона же только улыбнулась, подняла руки на уровень лица и на слове «подарки» изобразила кавычки. — Обожаю этот ваш искренний провинциальный самообман… Но разочарую. Отношения с Высоцким — всегда рыночные. Это обмен. Если ты до сих пор этого не поняла — то я переоценила тебя. Все закончится куда быстрей, чем я предположила. И даже денег тебе давать не придется… Или подожди… — Илона замолкла… И это было так неожиданно, что Аня бросила быстрый взгляд. Женщина немного сощурилась, глядя на нее… Снова спустилась до пят, поднялась до макушки… — Господи, девочка… Да неужели ты влюбилась?

Ане можно было не отвечать. Только и оставалось, что отвернуться к окну, светя красной, как свекла, щекой и таким же ухом…

— Ну ты даешь… Мне тебя даже жалко, зайка…

— Прекратите. Зайка. Малыш… Я вам не разрешала, кажется. Это вы пришли ко мне, а не я к вам. И я не обязана выслушивать…. — Аня огрызнулась, бросив на Илону злой взгляд, но надолго ее не хватило. Быстро снова отвернулась к окну, снова чувствуя телефонную вибрацию мокрой от волнения ладонью.

— Конечно, не обязана… Ты же у себя в голове за его любовь борешься? А он что? Любит? — безошибочно найдя самую больную точку, Илона сразу же в нее ударила. Несомненно, видела, что Аня даже дернулась, будто попали в нерв. Сильнее сжала телефон, яростнее уставилась в неплотную тюль… — Ты знаешь… Я сейчас скажу тебе кое-что… И это уж точно не как сопернице. Мне кажется, я немного понимаю Корнея. На тебя смотришь… И жалко. Ему тоже, наверное. Но не занимайся самообманом. Жалостью все и ограничится. А закончится психом. И ты — все такая же влюбленная — окажешься на улице. Он выбрасывает из жизни людей, как только они ему надоедают. Нарушают его правила. Начинают раздражать. Другие вещи больше жалеют, чем он людей. А ты, зайка, быстро надоешь.

— Вам-то откуда знать? — новый вопрос с надрывом Аня задала, уже даже не оглядываясь. И не услышав ответ, точно знала, что значит молчание. Просто Илона… Знает Корнея намного лучше. Знает, а не придумывает.

— Я даже особого удовольствия не испытаю, когда окажусь права, Аня. Бежала бы ты, девочка…

Когда Аня все же оглянулась, наконец-то поймала новый взгляд — задумчивый. Без превосходства и снисходительности. Такой, что стало только горше. Такой, будто даже сопернице действительно есть, из-за чего ее жалеть.

— Я не возьму деньги. И съезжать не собираюсь. И слушать вас… Не хочу больше. Пока здесь живу я — уйдите, пожалуйста.

— Уйти, чтобы ты снова смогла убедить тебя, что меня не существует? А может и не только меня, да? Кто его знает, какая еще… Экзотика… Его заинтересует, правда? Это ведь так непредсказуемо…

От взгляда и тона минутной давности не осталось и следа. Вставая со стула, Илона снова смотрела на Аню, иронично улыбаясь…

— Я знаю, что он…

— Убеждай себя, девочка. Убеждай, пока не ткнешься носом в реальность. И в том, что в любой момент можешь потребовать у него, тоже убеждай… А еще лучше — потребуй. Только меня позови, я с удовольствием понаблюдаю… В первом ряду посижу…

Не желая больше слушать, Аня развернулась, полоснула по Илоне взглядом, прошла мимо нее к двери… Отщелкала замки, открыла…

Стояла, с силой сжимая дерево пальцами, смотрела перед собой… Чувствовала, как внутри гадко, как клокочет, как просятся слезы… И вздрагивала от каждого удара шпилек о пол…

Илона шла медленно. Медленно забрасывала на плечи пальто… Потом снова подходила к зеркалу, проверяла прическу и помаду…

Аня надеялась, что женщина просто уйдет, не сказав больше ни слова, но она остановилась напротив соперницы, сначала посмотрела на нее снова — оценивающе, с позиции победительницы, потом снова же улыбнулась:

— Вот сегодня и потребуй, Аня. Только шмотки собери сначала. На всякий случай. Или это слишком смело для тебя? Золушке же не приходилось делить принца, правда? Так чем ты хуже? Или все же…

Не считая нужным договаривать, Илона вышла.

Аня же так и стояла — держась за дверь, когда шпильки стучали по кафелю уже за пределами квартиры… И когда Илона уехала, дождавшись лифта, тоже стояла…

Чувствовала горечь, злость, отчаянье… Прокручивала в голове каждое сказанное слово и на каждое же искала ответ… И снова горечь, злость, отчаянье, потому что по-прежнему не находила…

Отпустила дверь в свободный полет, опустилась на пустующую полку…

Вздрогнула из-за излишне громкого звука, не сразу поняла — что это выпал из рук телефон…

Потянулась за ним, перевернула экраном, а там… Две трещины — перечеркивающие стекло вдоль и поперек… И за ними — сообщения Корнея, которые она не сможет прочитать. Потому что ничего не видно…

Экран вдребезги, а на глазах слезы жалости и злости.

— Руки дырявые… — и нестерпимо хочется себя ругать. Почти так же, как полноценно плакать. Потому что дырявые не только руки. И сердце тоже.

Корней ненавидел чувствовать тревогу. Азарт — да. Выброс адреналина, когда принимаешь вызов, — да. Рабочую злость — да. Ведь каждое из этих чувств придавало сил. А тревога их лишала. Была нерациональной и не позволяла с собой справиться.

Да и испытывал он ее редко. Но сегодня — заело. В обед Аня перестала отвечать. Сначала на сообщения, потом на звонки.

Это было не похоже на нее. Обычно она хватала телефон в ту же секунду, как что-то прилетало… Или когда прилетало от него… Потому что с ответом на его сообщения и звонки задержек давно уже не было. И сегодня вроде бы тоже ничего не предвещало, но по факту…

Он спросил, справится ли с учебой до вечера, потому что понимал — девочке нужны развлечения. Жизнь в двадцать не может сводиться к учебе, работе и нравоучениям мужчины, с которым отношения складываются далеко не так гладко, как хотелось бы. И пусть сам с куда большим удовольствием провел бы вечер, впрочем, как и день, в спокойствии своей квартиры, собирался посвятить его Ане. Отличнице по всем фронтам. Понимающей и принимающей. Действительно стремящейся, а не просто декларирующей стремление. Это вызывало в нем самое настоящее уважение. И это было хорошо. Ведь как бы там ни было, тяга к ней телесной не ограничивалась — была глубже. Была непонятней. Была непривычной.

И становилась причиной новых чувств, среди которых та самая тревога. Ведь с любым другим человеком он воспринял бы отсутствие ответов спокойно. Мало ли? Спит. Не видит. Разрядился телефон. Отключился интернет. А с ней спокойствие таяло. Сначала от часа к часу, потом уже с минутами.

Он планировал побыть на базе с коллективом хотя бы до шести, минимально имитируя заинтересованность во всем происходящем. Собирался раз взять слово, рассказать, как счастлив, что он — часть ССК, а ССК — часть его, исполнить свой святой долг и только потом свалить. Но тревога разрушила этот план.

Когда на третий звонок Анин телефон ответил уже механическим «абонент находится вне зоны действия сети», он не просто пожал плечами, спрятал мобильный в карман и вернулся к разговору, от которого отвлекся чуть ранее, а выругался сквозь зубы, сослался на внезапные срочные дела и просто уехал.