Паралич сковал меня сразу, как только голова коснулась подушки. А Лилия уже ждала меня в дверном проходе. Мне вдруг захотелось встать и сделать ей выговор, хотелось кричать, ругаться. Но тело уже не слушалось меня. Я был полностью предоставлен призраку.

Она шла медленно, давая мне время подумать о произошедшем. Или, может, сама решала, как со мной поступить. Молния осветила комнату, злобно отразившись на лезвии ножа в руках ночного демона. Я издал несколько мычащих звуков и, поняв безысходность ситуации, попытался сохранить остатки самообладания. Она забралась на кровать и, на коленях, держа в двух руках нож лезвием вниз, забралась на меня. Мое сердце гремело громче грозы за окном.

Комнату осветила молния. Ее свет пролился из окошка, осветив фигуру надо мной. И я увидел чистое лицо без шрамов. У призрака были маленькие серые глаза бусинки, бледная кожа, черные короткие прямые волосы. По щекам у нее катились слезы. Она высоко подняла руки с ножом. Страх ушел, его заменило желание жить. В кровь ударила лошадиная доза адреналина. Я почувствовал, как мое тело, не без труда, но слушается. Будто я не человек, а плохо смазанный робот. Я толкнул ее и попытался выхватить нож. Это далось мне почти без усилий. Кажется, она хотела, чтобы я ее остановил. Теперь мы поменялись местами. Я крепко держал ее руки. Нож упал на пол.

– Лилия? – хрипя, спросил я.

Она кивнула в ответ. Я не знал, что делать дальше. Отпустить ее? Она может снова попытаться схватить нож. Придушить? Я бы не смог убить девушку, даже если она призрак. Поговорить? Слова давались с большим трудом. Да и подходящей темы для разговора у меня бы не нашлось.

Комнату осветила молния. Девушка улыбалась, оголив острые зубы.

– Я могу тебя отпустить, если ты пообещаешь вести себя хорошо, – сказал я шаблонную фразу из фильма.

В тот момент я лучше бы и не смог придумать. Она помотала головой и снова улыбнулась. Патовая ситуация. Я тогда обдумывал попытаться вскочить, пнуть нож и бежать босиком из квартиры.

Комнату осветила молния. Девушка легко освободила руки, подалась вперед и обняла меня. Я стоял как мама-обезьяна с цепляющимся за нее ребенком. Потом все ушло в туман, я провалился в забытье.

Я не знаю, что делать дальше. Джули не берет трубку, не отвечает на сообщения, игнорирует меня везде. Что ты с ней сделала, Лилия? Что ты сделала со мной? Я боюсь повернуться к зеркалу, потому что точно знаю, что увижу в нем твое бледное лицо. Я замечу его вскользь, и оно сразу скроется. Но я успею заметить. Успею почувствовать холод, пробирающий меня от макушки до самых пяток.

Уже наступает утро. Наверно, пора перевернуть страницу дневника, но для меня это все тот же бесконечный день. На улице появляются первые люди. От машин поднимается игривый дымок. Мелко накрапывает дождь.

А она все смотрит на меня из-за шкафа в зеркале.

Лето всегда было тяжелым временем. Флорет редко приезжала на выходные, оставив никому не нужного мужчину грустить одного. Не нужен студентам, что получили свои дипломы и даже тем, кто получит его через много лет. Не нужен пациентам, им заменили лечащего врача. Не нужен жене, с которой клялись любить друг друга. Просто очередной никто в бессмысленном потоке жизни.

Нечасто я использую дневник, чтобы излить ему свою грусть. Но, будучи врачом, я никогда не обращался к коллеге по профессии. Не хочу, чтобы он пришел домой усталый и его бы спросила жена: «Как твой день?» А он бы ответил: «Ты не поверишь, какой у меня сегодня тяжелый случай. Но давай не будем о работе».

Скоро приедет Флорет, и мы будем гулять с ней целые дни напролет. Мы сходим в кино, зоопарк, цирк, театр. Я отдам ей всего себя полностью и без остатка. Я подарю ей свою любовь. Я ей нужен. Но сегодня у меня еще есть дело.

Во мне будто поселились два человека. Один слепой и наивный, но который больше нравится Роберту. И второй – доктор-психиатр, уважаемый врач. И даже первый, сквозь пальцы, уже видит беду. А второй кричит и размахивает руками. После увиденной картины в субботу утром, картины, написанной глубокой ночью. И тех, что были до нее. Не оставалось сомнений, что Роберту нужна помощь. И, похоже, только я мог ему помочь.

После аварии меня короткое время посещали сильные галлюцинации и мне выписывали лекарство. Галлюцинации быстро прошли, а таблетки остались. И если у моего друга начала развиваться шизофрения, то его надо спасать. И, хоть это и незаконно, я могу ему помочь.

До того как он успел сесть, мне уже было понятно многое. Во-первых, он не спал эту ночь. Это мог заметить даже дилетант. Во-вторых, он снова проваливался в сонный паралич. Дерганные движения и испуганный взгляд, направленный к зеркалу напротив окна, говорил о многом. В-третьих, он явно беспокоился о ком-то, постоянно поглядывает на телефон. Я бы мог поставить свою квартиру на то, что этот кто-то – его девушка.

– Я нашел твой канал, – дружелюбно начал я беседу.

– И как?

– Твои работы очень популярны. Для меня они немного мрачноватые. К слову, мне понравились твои старые работы.

– Это хорошо. Кроме тебя и пары отбитых ребят они не нравятся никому. А новые работы – это другой уровень.

Говорил Роберт медленно и вдумчиво, не так как раньше. Но движения оставались резкими, как у животного в незнакомом опасном месте.

– Как твои успехи с учениками? – спросил он.

– У них была неделя отдыха. Нельзя же мучать детей все лето без передышки. Всем нам нужна передышка.

– Передышка, – он смаковал это слово, будто пробовал его на вкус. – Да. Я вот тоже думаю взять небольшой отпуск.

«Опасно! Опасно! Опасно!» – кричал мой разум. Но лицо, я надеюсь, осталось спокойным.

– Июль не лучшее время для внезапного отпуска. Ты же понимаешь?

Что он понимает? Это же банальная попытка внушения.

– Да, наверно, возьму тогда в августе заранее.

– На конец августа?

– Да, на конец.

– Мне заинтересовала твоя последняя картина. Если честно, я не очень ее понимаю.

– Может, в этом смысл восторга, Джон? Люди чувствуют в картинах что-то такое, что они не могут объяснить. И именно это заставляет их восхищаться. Они не знают, чему так восторженно хлопают, но уже не могут остановиться. А что там в действительности? Это неважно, ведь тогда не будет так интересно. Смерть, холокост, тление души? Они сладостно стонут: «Нет, не рассказывай нам!» А потом повторяют: «Еще, еще, еще!»

– Ты сегодня мрачный, мой друг. Прошу, расскажи мне, что случилось.

– У меня, кажется, проблемы, Джон. Когда я ушел из дома, Лилия пошла за мной. Видимо, она сильно напугала Джули. И теперь я даже не могу позвонить ей и узнать, все ли в порядке. Я позвал ее, Джон, и она пришла. Пришла, чтобы убить меня, но передумала. Я боюсь лечь спать. Вдруг ночью я повернусь на спину, и она снова придет. И она следит за мной с той стороны.

– Ты видишь ее в зеркале?

– Только краем глаза, но вижу… Вижу, как она игриво выглядывает из-за шкафа. Ненавижу этот шкаф. Ненавижу это зеркало. Вернусь домой – разнесу все к чертям.

– Успокойся, Роберт. Она лишь игра твоего воображения. Закрой зеркало простыней – и все. Ты ее больше нигде не видишь?

– Нет.

– Хорошо. У меня, кстати, есть легкое успокоительное.

Я нарочно долго искал во всех карманах, изображая, что забыл, где оно лежит. Из желтого цилиндрического флакона я достал только одну таблетку.

– Вот же оно! Прости, есть только одна. Сам их когда-то пил, очень хорошо снимает усталость. Выпьешь, и тебе станет легче.

– Дома.

– Лучше выпить вместе с едой, так эффект будет лучше.

– Хорошо. Но съем дома, не дави только на меня, – он улыбнулся и подмигнул.

Сегодня нам слишком медленно приносили еду. А Роберт слишком быстро ел. Он постоянно пытался увезти меня на отвлеченные темы, и я не смел сильно лезть к нему. Я просто слушал и многое успел услышать.