– Похоже, новой крале Дара не угодили его умения, – криво усмехнулась Бояна, глядя в ту же сторону.

– Как бы нам ее обида не вышла боком, – Итрида следила за шеххом и хмурилась все сильнее. Он был бледен; на узком лице подсыхали коричневые разводы, слишком похожие на кровь. Но двигался шехх по-прежнему легко – что ж, по крайней мере, ему ничего не сломали.

Дар допетлял до стола, где разместились бродяжники, и рухнул на лавку. Сгорбился и запустил обе руки в темную волнистую гриву.

– Эй, – Итрида тронула его за плечо, и шехх вскинулся, но, увидев, что это всего лишь она, снова сгорбил плечи, вцепляясь длинными пальцами в волосы. – Что случилось? На тебе лица нет. Ты что, в постели вместо пани навью тварь повстречал?

– Хуже, – простонал Дар, сжимая пальцы так сильно, что Итрида испугалась, как бы он себе клок волос не отхватил. – Навьи хоть просто жрут, а люди гадят так, что нежити и не снилось! Будь проклят тот миг, когда я встретил эту белокожую гадюку!

– Уже интересно, – Бояна подалась вперед, поставив локти на стол и положив подбородок на ладони. Она старательно прятала ехидную ухмылку, с преувеличенным вниманием слушая стенания Дара.

– Может, все-таки скажешь толком, шо случилось? – примирительно прогудел Храбр.

И Даромир рассказал.

Когда они с Каженой вдоволь натешились друг другом, Даромир собрался сбежать, как привык. Но девица уболтала его задержаться: мол, засовы на двери крепки, а без разрешения ни одна собака к ней не посмеет заглянуть. Почему бы не вздремнуть, а затем не повторить приятное общение? И Даромир послушал ее, развесил уши, как сопливый щенок – а может, всему виной сладко пахнущие дорогими притираниями простыни, истома во всем теле и любовь шехха к красивым женщинам? В общем, он и в самом деле задремал.

Проснулся шехх от страшного грохота, ворвавшегося в полумрак покоев Кажены словно удар топора рассерженного Перкунаса по наковальне Небесной Кузницы…

– Так уж и самого Перкунаса? – фыркнула в кулачок Бояна. Даромир только зло зыркнул на нее и продолжил.

Оказалось, что племянник Вышаты Казимир Кожемяка нежданно-негаданно явился в гости на день раньше срока, и ему тут же донесли, что двоюродная сестрица ведет себя неподобающе. Огромный, разъяренный точно бык Казимир чуть не захлебнулся от ярости и бросился к сестре, рыча на ходу угрозы тому, кого найдет на ее ложе. Его не остановил ни засов, ни гневные крики Кажены…

– А меня самого спасло чудо и умение лазать по стенам, – плаксиво закончил Даромир и окончательно сполз на стол, уткнувшись лбом в теплое полированное дерево. Храбр сочувственно похлопал шехха по плечу, пока Бояна давилась смехом. Итрида лишь закатила глаза к потолку, услышав окончание этой истории – вполне ожидаемое для любвеобильного шехха. Но его следующие слова согнали улыбки с лиц бродяжников:

– Знаете, что самое паршивое? – отлепился Дар от стола. – Казимир этот, оказывается, очень дружен с городничим Каменки. Вряд ли им составит много труда найти нас всех в этой корчме и спеленать тепленькими, как младенчиков. А если и сбежим – нам нигде не дадут приюта и, случись что, не помогут в Болезном доме.

Итрида смотрела в виноватые синие глаза и с трудом удерживалась, чтобы не вдарить по кудрявому затылку так, чтобы раздался хруст ломаемого об стол носа. Может, она и не сдержалась бы, но резкие голоса за соседним столиком ее отвлекли.

После встречи с ряженым в маске ворона она и думать забыла про безумного Лексея. Да только тот сам о себе напомнил: вдруг вскочил на ноги и заорал надтреснутым хриплым голосом, до того похожим на голос ряженого, что Итрида вздрогнула и вскинула голову, нащупывая кинжал и хищно раздувая ноздри. И не сразу она осознала, что именно кричит недужный:

– Думаете, я не вижу? Не верите вы мне, небось, решили, что Лексей головой треснулся и совсем разумом помутился? А я вам говорю, что огонь в меня влили! Как будто я кувшин пустой, наполнили до краешков. Вот оттого и больно мне, братцы! Потому что огонь этот, он на свободу рвется, он не хочет во мне быть, выжигает он меня. Того и гляди… потечет… вот только мне того и надо. Пусть течет! Пусть… Лучше уж помереть, чем вот так. Ведь у меня горит все внутри, братцы. Когда сплю – горит. И когда глаза открываю – горит. Вы думаете, я мерзну? А я – горю.

Лексея услышала не только Итрида. Бродяжники в едином порыве сдвинулись ближе к Итриде, с беспокойством глядя на нее. А она, бездумно уставившись в стол и побледнев как снег, продолжала слушать отчаянные крики несчастного. Ей отчего-то было страшно снова на него посмотреть. Как будто она боялась увидеть не тощего мужичонку в тулупе.

А себя.

– Да провались оно все в Навь!!! – голос Лексея сорвался на визг и оборвался. Тут же загремели отодвигаемые лавки, заскрипели натужно столы, кто-то вскрикнул, брякнула оброненная ложка. Итрида резко обернулась и замерла. Люди разбегались во все стороны от Лексея, а он и вправду горел. Его охватило пламя: оно изливалось у него из глаз, распахнутого в беззвучном крике рта, текло по телу, пожирая одежду и кожу… Несчастный запрокинул голову так сильно, что его шея грозила переломиться. Кто-то подбежал с ушатом и выплеснул воду на пылающего человека, но она лишь зашипела, испаряясь и раня горячим облаком всех, кто не успел убраться подальше. Спутники Лексея в ужасе пятились прочь, не сводя широко распахнутых глаз с товарища. И одна только Итрида смотрела на его лицо.

Вовсе не мукой оно было искажено.

На нем было облегчение.

Пламя хлынуло еще сильнее, и вдруг раздался оглушительный взрыв, ударом кузнечного молота разметавший гостей «Ладьи» в стороны вперемешку с щепками и осколками. На глазах оглушенной Итриды Бояна влетела спиной в балку и хэкнула: из ее рта на подбородок плеснула кровь. Итрида затрясла головой, пытаясь прогнать мерзкий звон в ушах, но от этого движения перед глазами все закрутилось волчком, а желудок принялся карабкаться к горлу. Рядом Бояна скрючилась и сблевала на усыпанный опилками пол. Итрида метнулась к ней, схватила за плечо и вздернула подругу на ноги. Пара несильных шлепков по щекам заставила Бояну предупреждающе зарычать. Руки действовали быстрее разума, и прежде, чем девушка сумела-таки сосредоточить взгляд на черных глазах Итриды, один из ножей уже упирался той в живот.

– Какого морокуна стряслось? – выдавила Бояна, отводя клинок. Ее голос звучал для Итриды глухо, будто в уши натолкали тряпок.

Итрида мельком глянула на то, что осталось от Лексея, и отвела глаза.

– Чья-то злая ворожба случилась, вот что. Надо валить, пока на нас самих не свалили то, из-под чего выползти не получится.

– У тебя кровь, – Бояна потянулась к щеке подруги, но та только мотнула головой, отталкивая руку девушки.

– Щепкой задело на излете, пустое.

Бояна попробовала сделать шаг и слабо дернулась, выругавшись от прострелившей спину боли. Итрида нахмурилась еще сильнее, зло сверкая глазами. В ее волосах запутались мелкие щепки, кольца лука, осколки глиняного кувшина. Лицо мелко запорошило пылью, на которой темнели потеки из глубокого пореза, пересекавшего щеку.

– Парни где? – просипела Бояна.

– Вон они, у выхода. Да смотри ты под ноги, морокун тебя…!

Бояна споткнулась о чье-то тело. Нижней части лица у умершего не было – его начисто срезало широким осколком стекла, и только удивленные голубые глаза мертво уставились в потолок. К ним метнулась размытая фигура, и Итрида выпустила плечо подруги. Развернулась к нападавшему и вытащила парные кинжалы, чьи лезвия потемнели от яда – подарочек Даромира. Бояна привалилась спиной к уцелевшей стене и глубоко задышала, пытаясь вернуть ясность зрения.

Вокруг метались и кричали люди. Тоненько, на одной ноте, визжала баба. Бояна нашла ее взглядом – простоволосую, стоявшую на коленях возле очередного неподвижного тела – отлепилась от стеночки и, пошатываясь, добрела. Размахнулась и влепила пощечину, мысленно порадовавшись, что попала. Баба схватилась за щеку и уставилась на обидчицу бешеными глазами.