30 сентября началось наступление 2-й немецкой танковой армии. Как замечал К. Типпельскирх, этой армии "предстоял самый дальний путь: она должна была, используя сильную поддержку с воздуха, как можно скорее достигнуть района Орла". По словам командующего Брянским фронтом генерал-полковника А.И. Еременко, "в тылу Брянского фронта на расстоянии 200 – 250 км от переднего края в Орле находился штаб Орловского военного округа. Командующий войсками округа был генерал-лейтенант Тюрин А.А. Он часто приезжал к нам для ознакомления с положением дел на фронте и в свою очередь информировал нас о мероприятиях по организации обороны города. Таким образом, Тюрин отлично знал, что происходит на фронте, а мы имели основание считать, что знаем положение за пределами района, отведенного Брянскому фронту". Когда немецкие войска прорвали нашу оборону фронта, Ерменко позвонил в Орел. Начальник штаба округа сообщил Еременко от лица Тюрина и себя лично, что "обстановка им понятна и что оборону Орла они организуют как следует".
Еременко писал: "Он заверил меня, что Орел ни в коем случае не будет сдан врагу. Да и действительно было чем обороняться. Имелось пять артиллерийских полков, которые вполне могли отразить массированный удар танков противника. Зная о наличии в Орле всех этих противотанковых средств и выслушав заверения начальника штаба о том, что оборона Орла организована неплохо, я был уверен, что город не будет сдан врагу. На самом деле, однако, получилось иначе. 3 октября в Орел ворвались немецкие танки".
2 октября начали наступать и другие войска группы "Центр". Типпельскирх писал: "2-я и 4-я армии и наступающая вместе с ними 4-я танковая армия… проделали по обе стороны Рославля широкую и глубокую брешь в обороне противника и своим ударом положили начало окружению двух больших группировок: на юге в районе Брянска, на севере в районе Вязьмы. Противник, оборонявшийся по обе стороны Брянска, с запада подвергся удару 2-й полевой армии, а с востока был окружен зашедшей ему в тыл 2-й танковой армии".
4 октября Чадаев застал Сталина в кабинете, когда тот узнал про новое грандиозное поражение Красной Армии. По словам мемуариста, "Сталин ходил поспешно по кабинету с растущим раздражением. По его походке и движению чувствовалось, что он находится в сильном волнении. Сразу было видно, что он тяжело переживает прорыв фронта и окружение значительного числа наших дивизий. Это событие просто ошеломило его". "Ну и болван, – тихо произнес Сталин. – Надо с ума сойти, чтобы проворонить… Шляпа!" Я никогда не забуду этой картины: на фоне осеннего, грустного пейзажа умирающей природы бледное, взволнованное лицо Сталина. Кругом полная тишина. Через открытую настежь форточку проникали холодные струи воздуха. Пока я молчал, зашел Поскребышев и доложил: "Командующий Конев у телефона". Сталин подошел к столу и с яростью снял телефонную трубку. В командующего летели острые стрелы сталинского гнева. Он давал не только порцию "проборки", но и строгое предупреждение, требовал беспощадно биться и добиться вывода войск из окружения. "Информируйте меня через каждые два часа, а если нужно, то и еще чаще. Время, время дорого!"
"Затем Сталин соединился с членом Военного совета Западного фронта Н.А. Булганиным и тоже набросился на него. Булганин стал объяснять причину этого чрезвычайного происшествия. Он (как мне потом стало известно лично от самого Булганина) докладывал Сталину, что "ЧП" произошло из-за того, что командование Резервного фронта "проморгало" взятие противником Юхнова. Командующий войсками Резервного фронта маршал С.М. Буденный узнал о захвате немцами Юхнова только на второй день, да и то из переговоров с Булганиным. В то же время Булганин доложил Сталину, что имели место большие промахи и со стороны командования Западного фронта. Выслушав терпеливо и до конца Булганина, Сталин немного смягчился и потребовал от руководства фронта: "Не теряйте ни секунды… во что бы то ни стало выведите войска из окружения". Вошел Молотов. Сталин, повесив трубку, сказал: "Может быть, еще удастся спасти войска… Гитлер изображает себя в положении нетерпеливой охотничьей собаки, настигнувшей дичь, и теперь ждущей, наконец, момента, когда раздастся заветный выстрел. Однако желанного результата фюрер не получит!"
Вечером 4 октября Чадаев был у Ворошилова, который рассказал ему, что, по заданию Сталина, он вместе с Молотовым, едет на Западный фронт. "Будем пытаться спасти положение, а главное – человеческие жизни. Очень сильно и болезненно переживает это событие товарищ Сталин. Да и мы, конечно. Но я еще не видел товарища Сталина в таком состоянии, в каком он находился, когда узнал о происшедшей катастрофе. Он был потрясен, гневен, крайне возбужден. Долго ходил по кабинету, потом подходил к "вертушке", спрашивал начальника Генерального штаба и задавал один и тот же вопрос: "Установили связь с командующим?" В ответ слышал: "Еще нет". "Что вы там сидите, сложа руки! – говорил он с большим возмущением. "Волнение и гнев понятны, – добавил Ворошилов, – окружение такой многочисленной группировки – это очень тяжкий удар. Но как бы не была тяжела потеря, она не сломила товарища Сталина. Создавшаяся ситуация побуждает его к решительным действиям. Враг спешит до наступления зимы разделаться с Москвой. Но наша партия, наш народ, товарищ Сталин не допустят этого".
5 октября в 17.30 часов в Московский военный округ поступило сообщение, что немецкие танки заняли Юхнов и идут на Подольск. Казалось, что немцы в ста километрах от Москвы. Это сообщение сначала вызвало недоверие Сталина, но затем оно подтвердилось. Правда, немцы шли не на Подольск и Москву, а направлялись к Вязьме, чтобы отрезать путь отхода войскам Резервного фронта.
В тот же день 5 октября Сталин позвонил по "Бодо" в штаб
Ленинградского фронта Жукову. После обмена приветствиями Сталин сказал: "У меня к вам только один вопрос: не можете ли сесть в самолет и прилететь в Москву? Ввиду осложнения обстановки на левом крыле Резервного фронта в районе Юхнова Ставка хотела бы с вами посоветоваться о необходимых мерах". Совершенно очевидно, что Сталин стал видеть в присутствии Жукова панацею от бедствий на различных фронтах. Также ясно, что в своем обращении к Жукову Сталин сильно смягчал характер катастрофы на Западном фронте.
В тот же день немецкие танки предприняли попытку прорыва из Орла к Туле. Однако на подступах к Мценску они были остановлены советскими стрелковыми и танковыми частями. Контратаки 4-й танковой бригады под командованием полковника М.Е. Катукова сорвали наступление немцев.
Вечером 6 октября Сталин вновь звонил Жукову и просил его выехать в Москву. Тем временем немецкие войска завершали окружение советских войск под Брянском и Вязьмой.
На следующий день 7 октября командующий Брянским фронтом Еременко отдал "общий приказ о повороте фронта на 180 градусов". После этого развернулись бои "с перевернутым фронтом", по мере того, как часть войск Брянского фронта прорывалась из окружения на восток. В этот же день, 7 октября, по словам Типпельскирха, "головные части обеих охватывающих танковых армий встретились в тылу у противника восточнее Вязьмы и замкнули кольцо окружения".
Будущий главный маршал авиации А.Е. Голованов прибыл в кабинет к Сталину вскоре после того, как он узнал о событиях под Вязьмой. Он вспоминал, "Я застал Сталина в комнате одного. Он сидел на стуле, что было необычно, на столе стояла нетронутая остывшая еда. Сталин молчал. В том, что он слышал и видел, как я вошел, сомнений не было, напоминать о себе я счел бестактным. Мелькнула мысль: что-то случилось, но что? Таким Сталина мне видеть не доводилось. Тишина давила. "У нас большая беда, большое горе, – услышал я, наконец, тихий, но четкий голос Сталина. – Немец прорвал оборону под Вязьмой, окружено шестнадцать наших дивизий".
