Всем в Ершовке старший Буслаев старался найти место – хотел, чтобы каждый человек был при деле. Причём не при абы каком – а при том, к которому душа лежит. Коли грамотный – в приказ дьяком иди, коли с металлом работать умеешь – в кузницу, коли к торговле способности имеешь – в лавку или на городской торг. У крестьян, своим дружинникам повелел строго-настрого Буслаев ничего не отбирать, а только покупать по сходной цене, или, в крайнем случае – менять.

В народе своего воеводу любили, и не раз уже предлагали ему стать в Ершовке князем. Что ты, дескать, всё воеводой зовёшься, «княжь и володей нами», мы за тебя в огонь и воду. А то вон, в Мегалополисе, ихний Эсхил Ромеев, так и вовсе уже не князем, а анпиратором решил сделаться, «базилевсом», по-ихнему. Короноваться, говорит, буду. А ты чего же, Егор Никитич?

Буслаев-старший хоть и понимал, что народ отчасти прав, но всё ещё медлил. Не хотел он быть князем, считал, что «не по Сеньке шапка». Да и издревле так повелось в Ершовке, что не было тут князей, и главным в городе был воевода. А раз уж так повелось – зачем традиции ломать? Предки, почитай – не дурнее нас были.

Да и жена его, Василиса Васильевна, была под стать своему мужу. Кроткая, скромная и набожная – она и помыслить не могла о том, чтобы быть княгиней. Не раз уже обсуждали они это «княжение», но она постоянно пугалась, и в страхе говорила:

–Княгиней? Да как же это так, Егорушка?

–Эх, да не знаю, я, Василисушка. – со вздохом отвечал ей Егор Никитич.

Словом, при воеводе Буслаеве-старшем Ершовка процветала. Это был главный ремесленный и торговый центр всего Великого Края. В городе или посадах постоянно селились всё новые и новые люди – торговцы, гончары, кузнецы, портные, сапожники, кожевенники. Было в городе даже два ювелирных дел мастера. А совсем недавно открыли тут и монетный двор – стали чеканить золотые и серебряные деньги.

Кроме того, в город постоянно заезжали и захаживали купцы, скоморохи и коробейники. Они же и приносили в Ершовку новости из других городов. Народ в Ершовке был страсть как любопытен до новостей – всем хотелось узнать, что в мире происходит.

Сейчас же, когда день уже закончился, и честной народ в Ершовке уже ложился спать, к западным её воротам и подъехали три путника.

Архиепископ Пимен обладал в Китеж-граде большим влиянием, и с ним волей-неволей приходилось считаться. Особенно большое влияние имел он на обычных горожан, которые внимали каждому его слову, и готовы были в любую секунду сделать всё, что бы он ни сказал. Надо отдать архиепископу должное – своё влияние он почти никогда не использовал для собственной выгоды, зато часто использовал для выгоды всего Китеж-града.

В настоящий момент, здраво оценив сложившуюся ситуацию, и решив, что город находится на пороге междоусобной войны – Пимен решил действовать. А действовал он всегда через «низы» – всё через тех же простых горожан.

И горожане ещё долго вспоминали ту проповедь архиепископа, которая больше была похожа на пламенную речь, а сама служба – на городское вече. В проповеди Пимен говорил, что единственный хозяин Китеж-града в отсутствии Юрия Всеволодовича – это сам народ. Он призывал людей не допускать, чтобы городом правил кто-либо, кроме их самих, а все вопросы решать сообща. Народ принял проповедь с большим воодушевлением, и сразу же по окончании её двинулся в направлении теремов, где жили те, кто претендовал на власть в городе.

Народ объявил, что никакого князя кроме Юрия Всеволодовича он над собой не потерпит, и не позволит никому силой захватить власть в городе. И Ростислав Брячеславич, и Савва Буслаев и Константин были просто в ярости. Однако, теперь и думать было нечего о захвате власти – для этого пришлось бы утопить город в крови, вырезав не только своих конкурентов, но и большинство городского населения.

Тогда все трое решили, что самый лучший выход – уехать из Китеж-града, и основать новые города на этой благодатной и нетронутой земле. В течение трёх дней они вместе со своими дружинами переправились в лодках на берег, и разъехались в разные стороны. Ростислав Брячеславич вместе со своей дружиной поехал на восток, Савва Буслаев – на запад, а Константин – на юг. Так как кое-какие карты местности были уже составлены, все трое знали, что Великий край со всех сторон окружён горами. Именно к горам-то и держали путь все трое, каждый в свою сторону. Причина тому проста – в горах было удобно добывать камень, для постройки крепостных стен и жилищ. Поэтому именно возле гор и были основаны три главных города Великого края.

Алексашка постучался в ворота. Никто не ответил.

–Не слышат видать, стучи сильнее. – сказал Гордей.

Сашка затарабанил со всей силы. Наконец за воротами что-то зашевелилось, и грубый голос, явно спросонья сказал:

–Кого там черти носят?

–Отворяй! – не желая вступать в разговоры, заорал Прохор.

–Ага, щас, как же – отворю. Все кому надо уже в городе – ворота закрыты. Ступай отсюда подобру-поздорову.

Тут дипломатичный Гордей сделал знак Прохору молчать, и повёл разговор сам:

–Впусти ты нас, мил человек. Впусти Христа ради.

Но стражник был всё ещё рассержен грубостью Прохора, а просительный тон Гордея, казалось, ещё больше раздражил его:

–Поди отсюда, кому говорят!

–Дык а где же нам ночевать? В поле что ли?

–А мне что за дело? Пошли вон!

Тут Алексашка решился, наконец, заговорить:

–Отворяй! Я из Бенгаловки еду. У меня к воеводе письмо от брата.

Стражник замолк. Алексашке казалось, что он слышит, как за воротами в голове у стражника шевелятся извилины. Стражник думал довольно долго, и наконец не нашёл ничего лучше, чем переспросить:

–Письмо?

–Да, письмо, отворяй! – снова заорал Прохор

Услышав голос Прохора, стражник снова взбеленился:

–Не отворю. Вон!

Но тут снова в разговор вступил Гордей:

–А как тебя зовут, мил человек?

–Ефимом кличут, а тебе зачем? – стражник видимо сразу же пожалел о том, что назвал своё имя.

Гордей собирался снова что-то сказать, но тут Алексашка перебил его и сказал:

–А затем, что ночь-то мы в посаде переночуем, не велика беда. Но завтра поутру ты ворота откроешь всё равно, а я сразу пойду к воеводе письмо передавать, да заодно ещё скажу ему, мол, ночью передать письмо не смог, потому что стражник Ефим нас в город не пустил.

Стражник снова замолчал. Путники стояли и ждали. Через минуту послышался скрип отворяемых ворот. Алексашка, Гордей и Прохор вошли в город.

Стражник отворил ворота и светя фонарём, неодобрительно оглядел всех троих.

–Ну, у которого из вас к воеводе письмо?

–У меня письмо. – сказал Алексашка

–Показывай.

Алексашка достал письмо и подал стражнику. Стражник осмотрел его и махнул рукой:

–Заходи.

Путники вошли в ворота, стражник закрыл их на засов и сказал Алексашке:

–За мной иди. Развернулся и пошёл по улице, освещая фонарём путь. Алексашка взял лошадь под уздцы и пошёл следом.

–Э, стой, а нам-то куда? – Крикнул им вслед Прохор.

–На постоялый двор ступайте, туда. – стражник махнул рукой указывая направление, при этом не остановившись, и не даже не обернувшись к ним.

Прохор с Гордеем сели в телегу и поехали, куда указал стражник. А Алексашка двинулся к терему воеводы.

Егор Буслаев уже крепко спал, когда в дверь его терема застучал стражник. Слуг воевода не держал, как и никто другой в Ершовке. Если же кто пытался завести их – строго воспрещал, считая делом недостойным, когда один человек прислуживает другому. «Всё нужно делать самому» – не раз увещевал воевода богатых граждан Ершовки. Однако делать совсем уж всё самому не получалось. Поэтому в тереме, кроме воеводы и его жены, жила толстая баба Анфиса, которая готовила и убирала в доме, а так же старый конюх Фёдор. Именно Фёдор-то первый и услышал, ночью, как кто-то стучит в дверь. Спал Фёдор всегда в сенях, и сам себя считал не только конюхом, но и сторожем, свято веруя, что по ночам он охраняет покой воеводы, чем очень гордился.