Дорога сделала крутой поворот, и Алексашка чуть на всём скаку не налетел на телегу. Чуть в отдалении он увидел двух мужиков, рубивших лианы топорами.

Лошадь, запряжённая в телегу, испугалась неожиданно появившегося всадника, встала на дыбы и громко заржала.

Один из мужиков, громко ругаясь, побежал к Алексашке.

–Куда мчишься, чёрт шальной, не видишь, телега стоит?! Лошадь напугал! – кричал мужик.

Второй, явно постарше первого, с начавшей уже седеть бородой, подошёл к Алексашке и спросил как-то даже немного с участием:

–Преследовали тебя что ли, парень? – казалось, ему и вовсе не было дела, до чуть было не взбесившейся лошади.

–Да, павианы гнались. – признался Алексашка.

–Вишь-ты, павианы… Эй, слышишь, Прохор, на дороге опять павианы озоруют.

–Да что мне павианы. – буркнул первый мужик, которого назвали Прохором. – Из луков постреляем, коли нападут – и вся недолга. Ну садись что ли Гордей, да поехали в Бенгаловку. – он заткнул мачете за пояс и полез на телегу.

–Да нельзя вам туда, нельзя вам в Бенгаловку! – крикнул ему Алексашка

–Это как так «нельзя»? Это что ещё такое? – Прохор смотрел на Алексашку с явным недоверием.

–Да так вот нельзя! Враг там!

–Какой такой ещё враг?

–Какой не ведаю, я когда уезжал, врага ещё не было.

Мужики переглянулись и замолчали. Каждый из них, видимо, думал о своём. Наконец Гордей решил нарушить молчание и спросил:

–А ты сам-то, парень, кто таков будешь?

–Алексашка я. – честно ответил Алексашка.

–Ну Алексашка, расскажи тогда нам, что знаешь. Что там в Бенгаловке происходит?

И Алексашка, обращаясь в основном к Гордею (так как угрюмый вид Прохора был ему не по душе) – рассказал мужикам всё, что знал. А знал он немного – как прискакал Митька с Западного Форпоста, как они с Ерофеем пошли к воеводе, как послал потом Ерофей его, Алексашку, с письмом от Буслаева в Ершовку.

Мужики слушали молча, но как только Алексашка замолчал – горячо заспорили – ехать им в Бенгаловку или не ехать. Прохор, казалось, не поверил ни единому слову из рассказанного Алексашкой, и говорил, что надо ехать.

–Сказал он! Мало ли что он там сказал! Он ведь врёт, поди! А, малец? Скажи ведь – врёшь?

–Да на что ему врать-то? – увещевал Прохора более умудрённый годами Гордей. – Парнишка ведь и не знал, что нас в лесу-то встретит, а гляди- ка ты, гнал во весь опор. Зачем ему так нестись было, коли не гнались за ним павианы? Значит, правду сказал.

–Про павианов может он и правду сказал, а про врага, верно, неправду! – не унимался Прохор.

–Раз про павианов правду, значит и про врага правду. – парировал Гордей.

Мало-помалу аргументы Прохора начинали заканчиваться. Он казалось, и сам уже не хотел ехать в Бенгаловку, и спорил больше для вида. Алексашка же не решался бросить их, и ехать дальше один, потому что втроём было гораздо больше шансов выехать из леса целыми и невредимыми, нежели одному.

Всё решилось окончательно, когда Алексашка достал из перемётной сумы письмо воеводы, и показал его мужикам.

Хотя мужики и не умели читать, но буслаевская печать произвела на них впечатление, и Прохор, хоть всё ещё и ворча, стал разворачивать лошадь и телегу назад. Мужики уселись на телегу, Алексашка сел верхом – и через минуту все трое уже ехали по лесу на восток.

Больше во время путешествия по лесу с ними не случилось ничего примечательного, и когда уже начало смеркаться – наши трое путников выехали из леса и увидели вдалеке каменные стены Ершовки.

Про то, как назвать этот чудесный край, ставший для всех жителей Китеж-града спасением – стали думать сразу. Для этого специально собрали думу, и стали в этой думе думу думать.

Множество названий было предложено – Эдем, Благословенный Край      , Райский Край, Земля Обетованная, и много других. Но наконец, решили остановиться на названии Великий Край, а озеро, на котором всплыл на поверхность Китеж-град, назвали Великим Озером. Так как населённый пункт на берегу уже был назван Китеж, а больше называть пока было и нечего – думу распустили.

Однако, почти тут же началась борьба за власть, ставшая причиной основания трёх городов. А началась борьба от того, что не было в городе князя. Когда Китеж-град затонул – не было в нём основателя города, князя Юрия Всеволодовича. И на право главенствовать в городе претендовали три человека, за каждым из которых, разумеется, стояли их дружины и друзья.

Первым был воевода Юрия Всеволодовича Ростислав Брячеславич – очень знатный боярин из Владимиро-Суздальского княжества.

Вторым был посадник Китеж-града – Савва Буслаев, приехавший когда-то в Китеж-град из Новгорода. Был Савва ни кто иной, как родной брат знаменитого новгородского героя и богатыря Василия Буслаева.

Что же касается третьего человека, претендовавшего на власть, то им был Константин – богатый ромей из самого Царьграда. Так получилось, что как раз в тот момент, когда Китеж-град затонул, в нём находилось очень большое по численности посольство из Византии, вместе с византийскими же воинами. Вот потому Константин сейчас и претендовал на власть, заявляя о том, что на Руси бы он конечно никогда не позволил себе покуситься на княжескую власть, но они больше не на Руси, да и князя в городе нет.

Положение со дня на день становилось всё хуже и хуже, и в Китеж-граде уже вот-вот готова была вспыхнуть междоусобная война. Но она, к счастью, не вспыхнула. А спас город от резни местный архиепископ.

Ершовка считалась столицей всего Великого Края. Хотя и считалась не всеми – жители Мегалополиса говорили промеж собой, что Ершовка – «большая деревня», а у них, в Мегалополисе, дескать – центр культуры и цивилизации. Отчасти так оно и было. Особенно до трагического пожара в библиотеке Мегалополиса – после этого величественный город заметно сдал, но всё ещё оставался неофициальным культурным центром всего Великого Края. По населению же Мегалополис по-прежнему был вторым городом Великого Края. Ко времени нашего рассказа население Мегалополиса насчитывало около трёхсот тысяч человек, а население Ершовки – более пятисот тысяч. Первое что бросалось в глаза любому путнику – была гигантская крепостная стена, возвышавшаяся над землёй, более чем на 30 косых саженей. Для сравнения – крепостная стена Мегалополиса была почти втрое ниже. Стена и впрямь была гигантской – не один десяток лет ушёл на её постройку. На много вёрст тянулась она, ограждая город от врага. Но всё же, Ершовка не могла вместить всё население города за стеной – а потому со всех сторон, города располагались посады. Ещё чуть дальше, за несколько вёрст, были ближайшие деревни, где жили крестьяне, возившие регулярно в Ершовку продукты на торг.

Ершовка, среди жителей Великого Края, получила так же негласное прозвище – «муравейник». И впрямь казалось, что всё и всегда тут находилось в движении – куда-то шло, бежало, ехало, катилось. Всё время тут торговали, спорили, сбивали цену, в конце концов, били по рукам и скрепляли сделку выпивкой в ближайшем кабаке.

Стражники строго следили за порядком. Воровство в Ершовке, считалось чуть ли не самым большим грехом, после смертоубийства. Если кого ловили на воровстве – публично секли кнутом. Однако желающих воровать находилось мало – в Ершовке всё было устроено таким образом, чтобы любому нашлось дело, все были сыты, все чувствовали себя защищёнными.

Даже тех, кого ловили на воровстве, после порки кнутом пытались приспособить в Ершовке к какому-то делу. Не раз наблюдали местные такую картину – сегодня воришку прилюдно секут на площади, а завтра уже, гляди ты – тот же воришка в лавке торгует – стало быть, к делу приспособили.

Правил в Ершовке Егор Никитич Буслаев – старший брат воеводы Михайло Никитича. В отличие от брата роскоши он не любил, жил в тереме в два этажа, золота на одежде не носил. Ел почти всегда одно и то же – щи из кислой капусты, да баранину с гречневой или перловой кашей. «Щи да каша – пища наша» – любил повторять Егор Никитич. Хмельное тоже не жаловал – в основном пить любил квас, и сок из маракуйи – говорил, что в жару и то и другое – освежает лучше всего.