За чашкой кофе (Перебирая чьи-то строки) У кофе горький привкус был, Я пил его глотками, жадно. Как будто горечь беспощадно, Я этот кофе жадно пил. Но я привык, пожалуй, пить Горчащий и горячий кофе… …А в мыслях было: „Так любить, Чтоб замереть на полувздохе, Чтоб замереть от немоты, Поняв, что ты – косноязычен, И что до ужаса привычен Твой мир – с утра до темноты…“ А свет от лампы падал вниз И расходился полукругом. „Когда бы жизнь привычным кругом…“ „Мысль путешествует без виз…“ Причем здесь визы? Но любовь… Она вообще не знает правил. „Мой дядя самых честных правил, Когда не в шутку…“ Вновь и вновь Мне чьи-то строки лезли в душу: „Поедем завтра на бега…“ „Ах, я молчанья не нарушу…“ „Ну, что Вы, граф, я Ваш слуга…“ Графья, жокеи, лорды, мэры, Друзья и годы, и враги Тревожили без всякой меры Мои усталые мозги. Но сквозь набат коварных строчек Мучительно, издалека, Вдруг понял я, что чувство хочет Сказать свое наверняка. „Когда строку диктует чувство…“ Но чувство диктовало вновь, Что непонятное искусство — Моя ненастная любовь. В ней перепутаны все роли, И маску не сорвать с лица, И мыслей нет о худшей доле, И нет счастливого конца… …У кофе горький привкус был. Но кофе выпит. Что со мною? Я всё забыл. Я всех забыл. Давайте лучше про другое… В архиве Я зарываюсь в архивы, В бумажный, желтеющий рай. Дороги истории кривы, Какую ни выбирай. Лущится газетная строчка, Тончает иной документ. Какая же швейная строчка Связала с моментом момент? Какая лихая портниха Все дни и века напролет, Сшивала историю лихо, Чтоб после отдать в переплет?! А может, мы кончили дело, В нежданный попав переплет?! — Не то, чтобы это задело, Не то, чтобы это пройдет, Но только звучит шаловливо Во мне незаконный мотив: „Дороги истории – кривы, Однако приводят в архив. Истории толстая книга Почиет в архивной глуши, И только историк-расстрига Здесь что-то найдет для души…“ Такая сложилась вот песня, Поется на старый мотив. А будет ли песня чудесней? Об этом не знает архив… Там, за оврагом…
Там, за оврагом, город был в огнях — он весь сиял, лучился жарким светом. Я спутника поторопил с ответом, и он сказал с сомнением в очах: – Но этот город… Он – недостижим, и только в снах порою к нам приходит… – А что сейчас со мною происходит? И почему, волнением томим, гляжу на свет из здешней темноты — на дальний свет, горящий за оврагом?.. Так я сказал. А он сказал: – Пора бы тебе понять, чего же хочешь ты. …Нас окружала мгла, цветущий луг кружился под ногами, и голова кружилась, и над нами монаршья ночь раскинула крыла. И ни звезды, ни проблеска. Но там — там за оврагом полыхали зданья невиданным, причудливым сияньем. – Ответь, мой спутник, что же делать нам? Как долго быть в карающей ночи, Как долго жить в забвении и грусти? А он ответил: – В устье река несется. Думай – и молчи. – Но жизнь мала, а времени в обрез. А этот город с лучезарным светом… Что это значит? Поспеши с ответом! Так я сказал. Но не было ответа. И странно стало мне молчанье это. Я оглянулся — спутник мой исчез… Водоворот Водоворот, водоворот, Воды несносное круженье. Душа в постылом раздраженье Который год, который год! Нет, лучше не смотреть с моста — Здесь в ад распахнуты ворота! Веретено водоворота, Невы подобие холста. О, это черный креп реки! О, эта заданность молчанья! И львов печальных изваянья, И нетерпение тоски… Петербург, 2017 Ветра холодного тягостный вой — Словно приблудная воет собака. Там, над свинцовой от снега Невой, Нет никакого тревожного знака — Только холодная поступь штыка, Отблеск костра на дырявой шинели, Лютая ненависть, злая тоска, В окнах пустых – новогодние ели. Что это? Время кровавых невзгод? Сумрак рассудка? Изгнанье из рая? Вышли все сроки: семнадцатый год Длится сто лет без конца и без края… |
