— Да чтоб тебя!..

Ответом мне стал болезненный шлепок по ягодице, а затем — обжигающее дыхание на том месте. И боль стала иной — от зубов. Риддл укусил меня… А следом снова и снова, и снова. Он, покрывая кожу лёгкими укусами, продолжал трахать меня пальцами, а я не мог процедить кисель из своих мозгов, чтобы выловить хоть какую-то дельную мысль, пока череду укусов не закончил новый шлепок, вырвавший у меня хриплый стон:

— Не… останавливайся… — И стоило мне сказать это, как он сделал с точностью до наоборот — остановился. А заодно поймал мою движущуюся вниз руку, прижав к простыне:

— Не так быстро, Гарри. Ответь мне, — ласковый шёпот и ощущение дуновения на поясницу отозвались лихорадочной дрожью, порождая внутренний жар и гусиную кожу.

— Да, чёрт возьми, хочу! — рыкнул я, резко попытавшись обернуться, но лишь увидел его плечо. — Хочу всего того, что ты сказал, хочу… тебя, — шептал я, ткнувшись лбом в подушку и ощущая себя пришпиленным насекомым, которому собирались отрывать лапки — одну за другой.

Шуршание фольги за спиной ударило меня током понимания, как и прогнувшаяся под его весом кровать.

— Том, я…

Новый шлепок вырвал очередной стон, и я сильнее вцепился пальцами в простыню.

— Если начнёшь сейчас паниковать, — раздался его голос надо мной, а затем на поясницу легла тёплая ладонь и ласково провела вдоль позвоночника, слегка сжав и помассировав затылок, после чего я ощутил, как его тело соприкасается с моим в самой… конфликтной зоне. — То мы всё прекратим.

— Я не паникую, — спешно, но сдавленно прошептал я и сразу напрягся, ощутив, как головка его члена ткнулась мне меж ягодиц, в следующее мгновение соскальзывая. — Только не говори мне расслабиться…

— Расслабься, — хрипло выдохнул он мне в затылок, а ладонь резко нажала на поясницу, вдавливая в матрас.

— То-о-ом, — протянул я с возмущением, но голос прозвучал жалобно, почти пискляво.

Я пережил каждой клеткой собственного тела болезненное растяжение внутри, когда он начал вводить в меня член, будто позволяя миллиметр за миллиметром ощущать это… эту пытку.

— Стой… стой, — спешно зашептал я, резко вытянув руку назад и уперевшись ему в бедро.

Том замедлился, но легче мне от этого не стало. Потому что, блядь, это вообще не может быть ни на грамм легче, когда тебя таранят, мать вашу, бревном в задницу! И как от подобного вообще получают хоть какой-то кайф?

В моих мыслях, наверное, пролетела тысяча и одна возмущённая реплика, оставленная на потом, когда он отрывисто спросил:

— Порядок?.. Продолжаем?

Я захлебнулся своими вопросами о продолжении в тот момент, когда он плавно подался вперёд.

— Не надо, — застонал я, вновь утыкаясь ладонями — уже обоими — в его бёдра, а моё тело, потеряв опору, буквально распласталось грудью на кровати. Однако отчаянный жест ничуть не замедлил проникновение, и Риддл замер, достав своей палкой, видимо, до моего желудка — потому что я именно так, сука, себя и ощущал — нанизанным на вертел.

Он застыл, похоже, позволяя мне привыкнуть, а я застыл, припоминая все матерные слова и мысленно собачась с самим собой.

Я никогда не задавался вопросом, каково всё это было для моих партнёров, потому что мне, чёрт возьми, казалось, что они дико наслаждались происходящим… Или, возможно, исключая некоторые фантазии, это просто не моё. Но тогда… Тогда у нас возникает очередной конфликт интересов.

— Если ты будешь так сильно зажиматься, — раздался его напряжённый голос, — нам обоим будет больно, — и словно в доказательство своих слов подался назад, а затем вперёд, что вырвало стон у обоих.

— Ты… Ты можешь не до конца, — выдохнул я, елозя лицом по подушке в попытке отвлечься от распирающего нутро ощущения.

Том ничего не ответил. Напротив, он покинул моё тело, порождая вздох облегчения, но расслабиться не позволил: я очутился на боку, а он — за моей спиной. Мы сложились в странный пазл, и я забыл, как дышать, запрокинув голову, когда плавно, но всё же до конца он толкнулся внутрь и по пути задел простату. Тянущее ощущение в одно мгновение разошлось слабыми и необычными импульсами наслаждения, и я наполовину всхлипнул, наполовину ойкнул, тут же закрыв рот рукой, как тогда, на террасе, будто нас могли подслушать.

Он слегка потянул меня к себе, заставляя повернуть бёдра в одну сторону, а корпус — в другую, и я машинально сдвинул ногу вперёд, полностью открываясь, а рукой зацепился за край кровати. Одновременно с новым толчком, откликнувшимся внутри волной истомы, чужие губы неторопливо коснулись моего плеча, казалось, бешено пульсирующей жилки на шее, и, обернувшись, я встретился губами с его.

Поцелуй был обрывистым и лихорадочным, словно мы пытались зацепиться друг за друга языками, но никак не могли найти удобное положение и поэтому встречались губами и расходились в необычном танце, пока я не закинул руку ему на шею, притянув вплотную к себе и вместе с тем ощущая, что угол проникновения поменялся, став глубже. Сильно закусив его губу, я вновь попытался расслабиться от, несомненно, чудной и весьма непривычной смеси удовольствия и боли — боли терпимой и даже… местами приятной.

Наверное, я ударился в какой-то момент головой, потому что, мысленно обалдев от собственной смелости, капризно шепнул:

— Сильнее…

Карие глаза стали пугающе чёрными, а губы искривились в усмешке, когда Том, зафиксировав мои бёдра, резко толкнулся внутрь, пройдясь аккурат по простате, а я по инерции завёл руку за голову, стиснув в кулаке попавшийся уголок ткани. После же, казалось, у него крышу сорвало, так как он начал вбиваться в моё тело размашистыми, ритмичными толчками, не сводя немигающего взгляда, будто считывая реакцию на каждое своё действие. А считывать было что: я стонал в голос, как… Ка-а-к… кто?

У меня даже определения для себя не было, кроме как актёр из третьесортной порнушки?.. Да, скорее всего, такое определение — самое подходящее. Тем не менее издаваемые мной звуки были далеко не театральными, а, скорее, естественными и, увы, несдерживаемыми. Хотя я очень пытался, но мычание было ещё сомнительнее.

Может быть, это и не моё, но, принеся в жертву возможность сидеть несколько дней прямо, я был готов и пострадать иногда…

Как будто насмехаясь над моими отговорками и сомнениями, он резко замедлился, сделав амплитуду столь короткой, а проникновения — резкими и спешными, что это скользящее поступательное движение стало буквально массировать чувствительный комок внутри, отчего в какой-то момент я просто попытался соскочить, чтобы не кончить так быстро и не завыть в голос от расходящихся по телу волн наслаждения, накапливающихся с каждым его движением и пульсирующих сладкой тянущей истомой в паху. Однако, нависнув надо мной, Том крепче стиснул моё бедро и накрыл рот в требовательном и жадном поцелуе. Его язык жалил, поддразнивая, а я посасывал его, мыча и ходя ходуном от толчков, которые вновь сменились. Став глубокими, но медлительными, они позволяли мне наслаждаться этим поцелуем, неспешно смакуя и ласку, и разгорающийся в паху экстаз.

— Обожаю… — послышался его рваный шёпот.

Отрывистое слово, утонувшее во мне, всколыхнуло множество вопросов, так и оставшихся без ответов. Так как в следующий момент он резко отстранился, но всего на мгновение, чтобы в последующий миг я вновь оказался вдавлен им в постель:

— М… м?..

Том обездвижил меня подобно змее, скользя и потираясь всем телом о моё с еле различимым стоном. Мне было до одури жарко, а внутри полыхал пожар, который проступал на коже в виде испарины. И я закусил наволочку, когда он стал рваными движениями толкаться внутрь, заставляя меня елозить, будто попавшуюся в ловушку мышь, и хвататься за простыни, скобля по ним пальцами, ибо зажатый меж тканью и животом член болезненно пульсировал, а трение лишь раздразнивало скапливающееся неудовлетворение. Однако я был полностью беспомощен: Том поймал мои ладони, крепко переплетая пальцы и вжимая наши руки в постель. За этим же последовало одно лишь сплошное движение бёдер, судорогой сводящее мои внутренности от тянущей наполненности и приятных спазмов. Его было слишком много, а эта поза позволяла прочувствовать каждый миллиметр проникающего в меня члена, будто моё и без того бурное воображение решило поиграться, позволяя хорошенько прочувствовать каждое растяжение и сокращение собственных мышц вокруг него. Я ощущал себя слишком тесным, слишком зажатым, чтобы принять его целиком и без остатка, — и именно это сводило меня с ума: ощущение полной заполненности и беспомощности.