========== Часть 1. 42 градуса по шкале помешательства ==========

Было уже за полдень. Под пальцами шуршала мягкость зелёных листьев и шероховатость тонких веток, плавно и хорошо гнущихся, и тем не менее нельзя было чересчур усердствовать, поскольку, перегнув побег, можно было с лёгкостью его сломать. Хотя временами отчаянно хотелось всё ободрать и освободить себе обзор. Когда перед глазами прорастали самые настоящие заросли, а некоторые сорта, как по мне, именно зарослями и являлись. К примеру, Айрен. И если совместить чайный оттенок гроздей с броскостью пышных листьев — сам чёрт не разберёт, что где находилось.

Сейчас же был период кастильского муската или фронтиньянского — наименований на самом деле у него много, да и вариаций достаточно. Не прямо сейчас, конечно, но собирать среди местных сортов его начинали первым. Прежде собирали всегда вручную, нынче по желанию — или так, или комбайном. И второй метод, безусловно, был проще, быстрее и результативнее. Однако для этого виноградник необходимо было сформировать, — так называемая шпалерная система — тогда и созревание происходило более равномерно, и становилась доступна механизация сбора урожая. Но и работы весь год собиралось в два раза больше.

Так чем же занимался я?

О да. Именно тем самым и занимался с полседьмого утра: натягивал ветку к верхней проволоке, если та доставала, или же к средней, если нет; раздавался щелчок тапенера, а порой и два (для надёжности), и я переходил к следующему кусту. Довольно-таки монотонная работа. Можно сказать, скучная, если бы не…

Мазнув глазами по параллельному ряду, я зацепился взглядом за натянутую на широких плечах белую футболку, которая чуть задралась, открывая поясницу и эти блядские ямочки Аполлона, когда он склонился над «vitis vinifera», что-то объясняя Гермионе. У неё снова заело машинку?

Слишком жарко, чёрт.

Сглотнув, я скользнул глазами по взмокшим слегка вьющимся прядям на чужом затылке и влажной ткани ворота, по ритмично двигающимся рукам с проступающими на них ветками вен, по чудовищно правильному профилю, очерченному на фоне неба, когда тот повернулся, отвечая на очередной вопрос Герми.

Вот он — адский котёл, в котором я варился уже как полтора месяца.

— Ты чего завис? — донеслось откуда-то из-за спины.

Видимо, от жары мозги окончательно спеклись.

— Земля вызывает Гарри. Гарри, ответьте! — резко очнувшись от гипнотического видения, я обернулся.

— Что?..

— Устал? Или машинку заело? — Рон показательно клацнул несколько раз, растрачивая ленту.

— Не-а, — покачал я головой и тыльной стороной ладони стёр пот со лба. — Соринка в глаз попала.

Сухой раскалённый воздух щекотал ноздри, а зажитый давно шрам слегка щипало из-за выступившей испарины.

— Просто умира-а-аю от жажды, — призывно заныл Рон. — Гарри? А Гарри? Ну Гарри-и-и!

— Не пойду, пока ряд не закончим, — отмахнулся я и вновь нашёл взглядом чужую фигуру, от неожиданности чуть не выронив машинку, когда его глаза вдруг оказались в трёх шагах от меня.

Солнце разогревало радужку, даруя золотистый ободок и нутро растопленного на жаре шоколада. Я и сам плавился под любым его взглядом: от скучающего внимания простого наблюдателя до пронизывающего взора надзирателя. Вспыхнул ещё тогда, как спичка, и никак не мог догореть, как чёртова свечка на батарейках.

В голове было мутно от адового пекла, от его присутствия, от собственного безумия, от желания что-нибудь сказать и не знать, что именно. И, наверное, со стороны я выглядел полным дебилом, постоянно витающим в облаках. А так как облака мои витали вокруг него вместе со взглядом, оставалось лишь уповать, что тот был не слишком выразительным.

— Если будешь зависать каждые пять секунд, Гарри, мы так и через час не закончим, — вновь застонал Рон, на этот раз недовольно. — Жара меня убивает, эти дурацкие ветки хотят мне глаза выколоть, а постоянные камни в кроссовках и земля… Везде одна земля. КРАСНАЯ ЗЕМЛЯ! Как ты думаешь, Гарри, она красная из-за крови таких же мучеников, как мы? Ведь всё здесь хочет нас прикончить, — пробурчал он, сочно выругавшись, когда машинка зажевала ленту, а ветка, вырвавшись из захвата, хлестнула его по лицу.

— А кто говорил, что будет весело? Здесь тебе не парк аттракционов. Это работа, как и любая другая, — хмыкнул я, немного слукавив, и вернулся к монотонному занятию: натяжению пары веток к верхней проволоке. Очередной щелчок тапенера. Готово.

— Это стажировка, а она должна быть, как минимум, весёлой, — отозвался он, потирая красную полосу на лбу.

—…Во второй раз. Чаще всего через неделю-две, — донёсся до меня глубокий голос. — Нижние неплодородные побеги отнимают питательные вещества, которые могут отойти непосредственно к винограду, поэтому их необходимо удалить, — заслушавшись, я запнулся и чуть не распластался на земле.

— Не то чтобы мы выбрали самую весёлую из специальностей, Рон, — добавил я вполголоса, но он уже вовсю напевал — «И под одним и тем же солнцем сейчас мы пойдём и все вместе отпразднуем… Под одним и тем же солнцем![1]» — и не слушал никого.

В марте нам как студентам сельскохозяйственной агропищевой инженерии предстояло пройти обязательную практику — стажировку. Наш билет во взрослую жизнь, как говорила Гермиона. Самые разгульные каникулы, как нарекал это Рон. Простая университетская формальность, как считал я. Ни больше, ни меньше.

Если зимой можно было выбрать меж оливковыми и апельсиновыми плантациями, то летом виноградники, миндальные рощи и плантации чеснока являлись самыми оптимальными вариантами. А из-за того, что совмещать с ноября по февраль учёбу и стажировку было трудновато, — дополнительная сложность экзаменов, поездки туда-обратно и катастрофическая нехватка времени — многие отдавали предпочтение летнему сезону, хоть солнце не знало пощады, а температура могла достигать сорока градусов.

И выбор был сделан. Однако в представлении Рона, раз область деятельности затрагивала виноградники, значит любое алкогольное излишество включалось в наш повседневный рацион. Другими словами — он планировал купаться в вине от зари до зари. Вот только не рассчитывал, что физическая работа с шести до двенадцати утра и гудящая от ночной попойки голова станет не самой лучшей комбинацией в нашем случае. А работы здесь был непочатый край.

Гермиона, впрочем, пыталась нас отговорить — её больше интересовал миндаль и ставшие в последнее время всё более частыми фисташковые рощи в этих зонах. Но весомый аргумент из уст друга в виде романтической эскапады хоть и с трудом, но был выслушан, а затем и принят к усмотрению. А ведь и правда — небольшой городок Провэнза[2] был складным, живописным и уютным. Просто идеальным местом для влюблённых парочек.

Что до меня, то я элементарно искал возможность отдохнуть от творящегося дома хаоса, и мне было абсолютно по барабану, чем заниматься и где проводить это лето. Но собственные предпочтения, разумеется, были. К примеру, чесночные поля. Быстрее, да и возни меньше. После сбора начинались самые обычные лекции, а всё остальное время можно было официально ничего не делать. Но, когда мы проезжали мимо чесночных фабрик, вдыхая этот жжёный, едкий и довольно-таки приставучий аромат, чуть не выблевали лёгкие. Глаза слезились, в носу щипало, а Рон не переставал чихать. Ничего смертельного, конечно, но нас задолбало бы дышать этим гадством днём и ночью в первую же неделю.

— О да… Вода! — загоготал где-то в стороне Рон, пока я закреплял последнюю лозу. — Живительная влага. О боже, — пыхтел тот, поливая макушку водой. — Это лучше секса…

Переведя дыхание, я лишь искоса глянул на него с ухмылкой. В горле пересохло, волосы прилипли ко лбу, а майка — к телу. И я ощущал себя дохлым слизнем, раздавленным где-то на горячем асфальте.

— Устал? — низкий голос откликнулся столпом мурашек, а я был безнадёжно не готов к новому взаимодействию, и тапенер в руке дрогнул, громко клацнув. Тёплое дуновение тотчас подхватило ленточный узелок и, уронив об землю, подтолкнуло к ногам моего щурившегося каждодневного испытания.