А вдруг сейчас подойдет Алешка?.. Скажет звонким голоском: «Алло. Кто это?»

И она ответит: «Это мама…»

Нет, так нельзя… Вдруг ляпнет кому-нибудь…

В трубке раздавались длинные гудки. Долго… слишком долго… У них не такая большая квартира, чтобы так долго, идти к телефону.

— Алло… Кто это? — услышала она незнакомый старушечий голос.

— Я… — с трудом выдавила Инна. — Я насчет похорон…

— Так хоронят уже… — сообщила старуха. — Все на кладбище. Я здесь одна, поминки накрываю.

— Сегодня? — обомлела Инна.

Так спешила и не успела!

— Они недавно уехали, — обнадежила старуха. — Вы попрощаться хотели?

— Какое кладбище? — перебила ее Инна.

— Долгопрудное. Только новое, говорили… Новое… А то заплутаете и не найдете… А вы кто будете?

— Знакомая.

Инна повесила трубку и бросилась вверх по лестнице. Задевая по пути прохожих и ничего не видя из-за застилающих глаза слез.

Она привычно вскинула руку на обочине, и тут же перед ней затормозило такси.

— Куда? — лениво перегнулся к ней таксист.

— На кладбище…

Он не успел отреагировать, а она уже сидела рядом.

— Долгопрудное. Знаете? Новое.

— Дорого будет, — многозначительно сказал таксист.

— Там подождете. Потом отвезете обратно.

— Полтинник, — он выжидательно посмотрел на нее.

Господи, какая чушь! Какая разница, сколько это стоит…

Шикарная дама готова платить за свои причуды. Пожалуйста.

Такси рвануло с места.

— Только быстрее, умоляю… — попросила Инна.

Она даже не сообразила, что надо было купить цветов. Вспомнила об этом, когда уже увидела около кладбищенских ворот пустой автобус и разбросанные на пути гвоздики и еловые ветки.

Она шла по ним, повторяя последнюю дорогу мамы, словно та указывала дочери путь к своей могиле…

Какое странное кладбище… Огромное поле, как в кошмарном сне. Занесенные снегом холмики, некоторые с пирамидками свежих венков… и ветер… пронизывающий, неожиданно холодный… И мороз… В городе он совсем не чувствовался…

Далеко впереди на снежной пелене виднелась черная группка людей. Траурная процессия.

Они ненамного опередили ее, по крайней мере, гроб еще стоял на металлических козлах, а люди вокруг зябко ежились в ожидании.

Инна свернула с дороги и пошла по снежной целине между могилами. Ее так хорошо видно на этой безмолвной равнине…

Неподалеку от могилы, чуть в стороне, высился гранитный памятник, занесенный снегом. Инна остановилась около него, не рискуя подойти ближе, прижалась к холодному камню, стараясь остаться незамеченной.

Отсюда она могла хорошо разглядеть лица присутствующих…

Ближе всех стоят бывшие сослуживцы матери… вот два отцовских друга… соседка… еще одна… А вот отец… Склонился над гробом… Как он постарел!

Мерный, монотонный стук нарушал кладбищенскую тишину. Инна не сразу поняла, что это… И почему никто не прощается? У отца уже покраснело лицо от мороза и слез…

Стук прекратился, и из могилы выбрался рабочий с киркой. Виновато развел руками, посмотрел многозначительно… Товарищ отца, дядя Петя, суетливо сунул ему в руку деньги, достал из-за пазухи бутылку…

И только после этого все стали прощаться. Подходили по одному, склонялись над гробом и уступали место следующим. Все быстро, торопливо… И пяти минут не прошло, как рабочие накрыли гроб крышкой, вколотили пару гвоздей и, крякнув, приподняли его на веревках с подставки. Он завис над ямой и с жутким гулким стуком упал вниз на мерзлую землю.

Сердце у Инны оборвалось и тоже рухнуло вниз…

Она крепко впилась ногтями в ладони, не чувствуя боли и позабыв, что стоило надеть перчатки…

— Мамочка… — тихонько шепнула она. — Прощай… До свидания…

Она видела, как отец бросил в яму горсть мерзлой земли… А Алеша? Где он? Разве его нет здесь?

Инна беспокойно оглядела небольшую группу людей, теснящуюся вокруг могилы.

Где же Алеша? Женщина по телефону сказала, что все уехали… Значит, должен быть тут. Почему же она его не видит?

Что-то мешало смотреть, кололо глаза… это слезы замерзли на ресницах… Инна потерла лицо рукавом дубленки.

Могила была мелкой, холмик вырос моментально. Мужчины поставили стоймя пару венков с лентами, положили цветы… Все потоптались в нерешительности и побрели к воротам, отворачиваясь от встречного ветра, швыряющего в их лица снежную пыль…

Инна смотрела им вслед, стараясь отыскать маленькую мальчишескую фигурку… Нет, напрасно… Почему-то они не взяли Алешу на кладбище… Почему? Может быть, он болен?

Надо немедленно выяснить, где ее сын. Но сначала надо попрощаться с мамой.

Когда процессия скрылась за воротами, Инна выбралась из-за своего укрытия и подошла к могиле.

Холмик уже успело немного занести снегом, цветы припорошило.

Опустилась на колени на грязный, утоптанный снег, коснулась губами свежего белого покрова на могиле и шепнула:

— Прости меня, мамочка… Я скучала… Видишь, я приехала… Я здесь, с тобой…

А в голове словно прозвучал ответ: «Как приехала, так и уедешь. Отрезанный ломоть…»

Таксист привез ее обратно к Пушкину. Инна вновь спустилась к автомату, набрала номер, но не решилась говорить, нажала на рычаг.

— Мальчик, иди сюда, — позвала она мальчишку лет двенадцати. — Хочешь жвачку?

— Хочу, — кивнул он.

— Только сначала помоги мне. Позови к телефону Алешу. Ладно?

Она снова набрала номер.

— А если не он возьмет трубку? — спросил мальчишка.

— Спроси: пойдет гулять? — ляпнула Инна первое, что пришло в голову.

— А можно Алешу?.. Он гулять пойдет? — Мальчишка повесил трубку и повернулся к Инне: — Не пойдет. Болеет.

— Чем болеет? — встревожилась Инна. — Что же-ты не спросил?

— А вы не сказали…

Мальчишка все еще стоял рядом.

— Спасибо, — Инна повернулась, чтобы уйти.

— А жвачку? — напомнил он.

Она достала из кармана мятную пластинку.

«Наверное, Алеша тоже любит жвачку… — подумала она, глядя мальчишке вслед. — Интересно, что он еще любит? Странно… Я ведь понятия не имею, что нравится мальчишкам в этом возрасте».

Нет, она не могла уйти. Телефон-автомат словно притягивал ее невидимой нитью. Он был единственным звеном, связывающим сейчас ее с домом.

Инна потопталась в нерешительности и опять набрала номер.

Трубку взял отец.

— Здравствуй… — сказала она чуть хрипловато, чужим, незнакомым голосом.

Но он тут же узнал ее.

— Я просил вас больше не звонить.

Чувствовалось, что говорит он с трудом, едва сдерживая слезы. И голос был такой потухший, старый, чуть надтреснутый…

Инна быстро заговорила, боясь, что он положит трубку:

— Отец… Я здесь… Я была на кладбище… Мне очень жаль… Я…

Гудки ударили в ухо, короткие и пронзительные…

Инна порылась в кошельке — двушек больше не было. Тогда по московской привычке она принялась выклянчивать у прохожих, совала мелочь… Наконец какой-то парень притормозил рядом, заинтересованно посмотрел на нее, достал из кармана двушку и сказал, явно намекая на знакомство:

— Девушка, не звоните ему. Он не стоит ваших слез. Между прочим, я гораздо лучше.

— Катись, — сквозь зубы процедила Инна и быстро вернулась к автомату.

Он был уже занят. Какая-то девушка вдохновенно врала маме в трубку, что засиделась у подружки, а рядом с ней нетерпеливо топтался молодой человек.

Инна чуть улыбнулась сквозь слезы. Как похоже на нее… На ее поздние звонки домой после бурных ласк в Юрином общежитии. Как все в жизни повторяется…

Наконец девчонка закончила говорить, радостно улыбнулась и обняла своего парнишку.

Инна решительно сняла трубку.

Сейчас она скажет ему… Он не имеет права… сколько раз она делала попытки связаться с ними, примириться… И теперь, хотя бы в такой день, хотя бы ради памяти мамы… Они должны наконец поговорить!

И снова томительно долгие гудки и усталый голос отца:

— Да…

— Папа… — ее голос сорвался.

Впервые за много лет она произнесла это слово.