— Ты не заболела? — тревожно спрашивала мама, когда Инна, едва ковырнув ложкой в тарелке, срывалась с места, зажав рукой рот. — Что ты ела? Может, отравилась? Покупала на улице пирожки или чебуреки?
Мама считала, что ни в коем случае нельзя есть общепитовскую стряпню, чтобы не подхватить дизентерию или какую-нибудь другую заразу.
Она и потащила Инну к врачу, подозревая, как обычно, самое страшное — холеру или гепатит. Но приговор оказался страшнее и неожиданнее — Инна была беременна.
Громкий, бурный скандал. Выяснения, обвинения, слезы, уговоры сделать аборт… Как только Инна выдержала этот напор ошалевших от свалившейся на них беды родителей?
Она тоже была растеряна и испугана, но одновременно робкое чувство счастья понемногу оживало в душе. Это их ребенок… это Юрин сын… Он будет похож на него, он свяжет их еще крепче…
Она изо всех сил сопротивлялась маминой настойчивости, и та, в конце концов, сдалась, махнула рукой. Да и срок уже был критическим, ведь Инна по неопытности проморгала первые симптомы.
Надо было сообщить об этом Юре.
Инна долго сидела над листочком бумаги, не зная, как написать радостное и пугающее известие.
«Я жду ребенка»… Нет, не так… «Юрочка, любимый, у меня большая радость. Я узнала, что у нас будет…» Как все-таки трудно поведать любимому такую простую новость.
А тут еще невесть откуда взявшийся страх сомнения заполз в душу скользкой змеей… А вдруг Юра не захочет? Вдруг в ответ она получит холодную отповедь? Дескать, мы еще молоды, я не готов взять такую ответственность… И все те доводы, которые приводили родители: где жить, на что и зачем тратить на пеленки лучшие молодые годы, еще успеется… А специальность? А учеба? Останешься без образования, с ребенком…
Но Юрка словно ошалел от радости. Прислал такое восторженное письмо… Инна тысячу раз перечитывала его, пряча под подушкой. А из почтового ящика каждый день вынимала новое, коротенькое послание с излияниями любви, нежности и ожидания…
Время шло, у Инны вырос живот, будущий человек, которого она носила под сердцем, стучался внутри нетерпеливо и требовательно.
Инна рассматривала себя в зеркало, радуясь, что Юра не видит, как не лучшим образом изменилась ее фигура. Не видит этих противных пятен на лице, ее походки чуть боком, уточкой. Он смотрит на ее фотографию и думает, что она все так же красива. Это хорошо. Вот только жаль, что не слышит он этих мягких толчков и шевелений внутри нее, не идет рядом с ней по улице, поддерживая на скользком тротуаре… Она ловила себя на том, что завидует девчонкам, топающим в обнимку с кавалерами… Вот если бы Юра был рядом…
Но благодаря письмам он и так был все время с ней. Они посчитали, что ребенок должен родиться в начале лета, и к этому времени Юра рассчитывал получить отпуск, чтобы принять из Инниных рук пищащий, перетянутый голубым бантом кулек.
Инна сотни раз представляла себе, как это будет. Она в мыслях обнимала Юру, склоняясь вместе с ним над кроваткой их малыша…
Последнее письмо она получила за месяц до родов. Юра писал, что скоро начнутся учения, а сразу после них пусть ждет звонка в дверь.
И странно, что именно в этом письме он почему-то убеждал ее в том, что они всегда будут вместе, всю жизнь, долго-долго…
«Что бы ни случилось, малыш, ты помни одно: мы никогда не расстанемся. У нас впереди целая вечность. Ты не волнуйся, спи, гуляй, питайся как следует. И думай только о том, что я всегда буду с тобой, даже если меня не будет…»
И его не стало…
Сначала опустел почтовый ящик, и долгие две недели Инна с надеждой заглядывала в него… А потом пришла телеграмма.
Командир войсковой части сообщал, что Юра погиб при исполнении воинского долга. Соболезнования. Дата. Подпись.
Это казалось дурной, злой шуткой. Инна, ничего не понимая, читала текст, и буквы никак не хотели складываться в слова.
Она слышала, как охнула мама, взяв из ее рук этот голубой клочок бумаги… Но на лице застыла глуповато-радостная улыбка, с которой Инна бросилась к двери на неурочный звонок. Она была уверена, что сейчас увидит его, бросится ему на шею, поцелует родные голубые глаза под густыми смоляными бровями…
Мозг отказывался верить в эту чушь, а сердце отказывалось чувствовать.
Этого не может быть! Этого не должно случиться! Это несправедливо!
Он был жив для нее, когда Инну увозили в больницу с внезапно начавшимися схватками… Он был жив, когда, оглушенная болью, она звала его, цепляясь за руку врача… Он был жив, когда ей впервые показали сына — сморщенного, с всклоченными черными волосенками и ярко очерченными ниточками темных бровей…
Это было сумасшествие, помрачение рассудка, но Инна твердила, как помешанная, что Юра скоро приедет, и шептала, кормя сынишку:
— Ты весь в папу… Он так обрадуется… Ешь побольше, мы покажем ему, какие у тебя толстые щечки…
Он умер для нее только после Сашиного письма. Оно не оставляло больше никакой надежды.
Саша был следующим в группе десантников, он покинул самолет сразу же за Юрой и видел, как его друг и Иннин любимый камнем летит вниз, борясь с заклинившими стропами.
Парашют не раскрылся. Одна возможность из тысячи… Почему же именно у него?!
— Почему же ты жив? — ненавидяще прошептала Инна. — Почему не ты надел тот парашют? Почему у тебя раскрылся, а у него нет? Почему ты не пытался помочь, поймать, спасти? Ведь он должен жить, должен!
Друзья предлагали Инне помощь, но она отправила им гневное короткое послание, что не желает их отныне ни видеть, ни слышать. Они умерли для нее вместе с Юрой.
Это было больно, несправедливо, но иначе она просто не могла.
Ее стали мучить кошмары. Ночами она просыпалась от страха вся в липком поту. Ей чудилось, что она падает, несется вниз с бешеной скоростью. Ветер свистит в ушах, вокруг клубится серый туман и мешает дышать… А земля надвигается снизу, даже не земля, а разверзшаяся бездна… И там, внутри, кто-то злобно хохочет, поджидая ее…
Она боялась выйти из дома даже на прогулку с Алешкой. Она вообще стала бояться людей, звонков телефона, стуков в дверь.
Родители сходили в загс зарегистрировать внука, и Инна, взяв в руки свидетельство о рождении, залилась слезами. В графе «Отец» стоял жирный прочерк. Словно не было у Алешки отца, словно и не жил Юра на свете — только прочерк остался, стирающий последнюю память.
И больше никто на свете, кроме нее, не помнит и не знает, каким же он был… И Алешка никогда не увидит его ласковой улыбки, его не подкинут в воздух крепкие руки… И не обнимут больше Инну, и губы их не сольются в долгом поцелуе…
Она выключала телевизор, если шел фильм про любовь, уходила, если отец садился смотреть передачу о войне…
Она брала на руки Алешку и смотрела в его лицо, отыскивая с каждым днем все больше Юриных черт…
У нее даже фотографии не осталось нормальной — только любительская, засвеченная, где Юра стоял в полный рост вдали, и угадывались только шевелюра и брови…
Ее обокрали, обокрали, обокрали!
С тех пор она боялась высоты…
— Вам плохо, леди? — спросил заботливый сосед.
— Нет-нет, ничего, — слабым голосом ответила Инна.
— Скоро приземляемся, — улыбнулся мужчина. — Москва!
Глава 4
Телячьи нежности
«Пристегните ремни» — загорелось на табло в салоне самолета. Инна вздохнула с облегчением, скоро шасси коснутся земли, и она почувствует себя в безопасности.
— Пристегните ремень, — в ту же самую минуту кивнул таксист Николаю Павловичу, усевшемуся на переднее сиденье.
Совсем скоро Инна спустится по трапу в международном аэропорту Шереметьево-2.
Совсем скоро встретятся отец и дочь, мать и сын, будущие свекровь и невестка. Их взаимоотношения сплетутся в такой плотный, замысловатый клубок, что невозможно будет предугадать последствий.
А пока — пока они движутся навстречу друг другу. Семья наконец воссоединится, пусть и на короткий срок. Никто из спешащих на эту встречу еще не думает о том, что и в самый короткий срок судьба может круто изменить свое течение.
