И пошел прочь…

Надя повела Инну в универсам.

Инна о его существовании не знала, его построили лет пять назад — совсем близко от их дома.

— Я не понимаю, почему у вас до сих пор очереди? Нигде в мире такого нет, — говорила Инна Наде, стоя в длиннющем хвосте в кассу. — Это же большой супермаркет, здесь есть все продукты — почему так получается, что опять эти очереди?

— Народу много, все с работы идут, — отвечала Надя.

А стоящая впереди тетка — высокая, полная, с черными, давно не стриженными и небрежно заколотыми волосами — обернулась, говоря:

— Народу-то больше, чем людей. — И тут же, посмотрев на Инну, бросилась обниматься. — Инуха! Сколько лет, сколько зим! Ну мать, я не ожидала. Какими судьбами? Ты что, прямо оттуда?

— Оттуда, Таня, оттуда, — кивнула Инна, обнимая подругу.

— А это дочка, что ли? Там родила?

— Нет, это невеста Леши, — улыбалась Инна. — Татьяна, что ж до тебя не дозвониться?

— Так я переехала, квартиру поменяла!

— Ну и о'кей! — засмеялась Инна. — Придешь на свадьбу сына.

— А Пашка-то долго не женился, знаешь? Все холостой ходил. И весь положительный, говорят, не гуляет, не пьет. Вот так, Инуха, старая любовь не ржавеет…

— Надо же! Танька! Встретились! В Москве! — ахала Инна.

— Так, городок маленький!..

Уже придя домой, застав там Лешу и отослав Надю к нему («Вон из кухни! Жених ждет!» — с веселым смехом), взбивая белки, постепенно насыпая в них сахар, двигая рукой с венчиком быстро и монотонно, как автомат, Инна все вспоминала встречу с подругой: «Как она изменилась! И зачем красит волосы в этот вульгарный черный цвет? Она же русая, золотисто-русая. Может, поседела? Наверно. И ужасно потолстела…»

Меренги сгорели. Инна забыла о них. Она настороженно прислушивалась к голосам сына и невестки за дверью, твердя про себя, как заклинание: «Она отличная девочка! Она ему пара! Она замечательная! Он будет счастлив…»

В той ее жизни Пашка Хиппа был забавным. Он носил длинные волосы до плеч, такую косматую, неухоженную шевелюру, за что и получил свое прозвище.

Во времена их молодости было модно «хипповать», небрежно одеваться, разрисовывать лицо фломастерами.

Хиппа изо всех сил следовал моде, выдерживая яростные нападки учителей, мечтающих видеть его аккуратно подстриженным и чисто отмытым.

Нос у него был курносым и широким, брови белобрысыми, их совсем не было видно, а нескладные руки свисали длинными плетями вдоль такого же нескладно-длинного туловища.

Он держался с вызывающей независимостью, устраивал на уроках целые представления, доводя учителей до слез, за ним табунами бегали восьмиклашки, а он небрежно бросал им:

— Брысь, малявки! Расступись — Хиппа идет.

Только в одном случае Пашка терялся, краснел и не знал, что сказать, — когда видел Инну.

Он был безумно влюблен в нее, но не пользовался взаимностью, и об этом знала вся школа.

Иннины мысли были поглощены Юрой, и ухаживания несчастного Хиппы она воспринимала как досадную помеху, однако было немного приятно, что этот лохматый бунтарь становится в ее присутствии смирнее кролика.

На выпускном вечере она смилостивилась, и ошалевший от счастья Хиппа протанцевал с ней все танцы, отгоняя других претендующих на Иннино внимание кавалеров.

Он пытался звонить ей, дежурил у подъезда, смотрел преданными, собачьими глазами, но больше ему никак не удавалось с ней встретиться.

Инна невежливо бурчала в трубку, что занята, а вечерами ее провожал до подъезда Юра. Пашка понимал, что в подъезде они целуются, но не мог заставить себя покинуть наблюдательный пост в детской беседке. Только время, которое Юра проводил в подъезде, тянулось мучительно долго. Бедный Пашка даже жалел, что они кончили школу. Он готов был вытерпеть самый нудный урок, лишь бы иметь возможность сорок пять минут наблюдать впереди и наискосок Иннин точеный профиль и пшеничную прядь волос, свесившуюся на щеку…

Почему Инна вспомнила сейчас о нем? Да, просто вышла из дома после очередной стычки Нади с Алешкой и посмотрела на беседку, в которой когда-то постоянно маячила нескладная косматая фигура…

Интересно, где сейчас Хиппа?

Она смутно чувствовала необходимость показать сыну, что ее могут интересовать только мужчины более старшего, чем он, возраста.

Ее американского мужа Алешка, похоже, вообще не воспринимал всерьез. Он не знал и не видел его — так, нечто эфемерное…

Да и не только в Алешке дело. Ей самой надо было отвлечься от засасывающего круговорота странных мыслей и непонятных желаний…

Пожалуй, ей нужно найти мужчину… Не просто бугая на ночь, а такого, чтобы Алеша воочию увидел связывающую их крепкую, ниточку, понял, что каждому свое… что они из разных поколений, разных миров… да, в конце концов, что она его мать и у нее своя, отдельная жизнь.

Насколько сильно она желала раньше привязать его к себе, настолько неистово хотела теперь оттолкнуть, осадить, охладить пугающе опасный огонь, загорающийся порой в его глазах.

Как странно, что все происходящее в детстве так прочно врезается в память… Инна всего два раза перепутала цифры номера Пашиного телефона.

— Пашу можно?

— Вы ошиблись… Таких нет…

И вдруг хрипловатый баритон:

— Это я…

— А это я, — чуть усмехнулась Инна. — Узнал?

— Инка? — Растерянность и робость, словно не прошло двадцать долгих лет. — Ты что, из Америки?

— Из Москвы, сына женить приехала…

Она говорила небрежно и немного покровительственно, ведь Хиппа сразу же занял подчиненную позицию.

— И как там у вас? Как живешь? Замужем?

— Конечно. А ты?

— Да… — признался он, словно нехотя. — Дочке уже пятнадцать.

— Маловата для моего, а то бы породнились… — пошутила Инна.

— Ты… сильно изменилась?

— Не знаю… Сам посмотри.

— Ну да! — быстро и суетливо зачастил Паша. — Надо бы повидаться! Ты когда свободна?

— Сейчас подумаю… — Она выдержала паузу. — Столько хлопот с этой свадьбой… Может, только сегодня вечером…

— Прекрасно! Давай встретимся! Где?

— Я дома, — усмехнулась она. — Адрес помнишь?

— Конечно!

Паша явился точно в срок с цветами, шампанским, конфетами.

Инна открыла дверь и даже обомлела от неожиданности.

Вместо хипповатой шевелюры две обширные залысины, когда-то тощая фигура заплыла жирком, животик отчетливо нависал над ремнем. Кажется, он даже ростом меньше стал, какой-то приземистый. А курносый нос еще более раздался в ширину.

— Инка! — восхищенно воскликнул он, окидывая ее взглядом. — Ну ты даешь! Все такая же!

Она обняла его по-дружески, подставила для поцелуя щеку.

— А ты… посолиднел…

Она быстро поставила на журнальный столик легкую закуску.

Да, ничего не изменилось. Старая любовь не ржавеет. Паша просто пожирал ее глазами, пока она доставала бокалы, показывала ему блокнот с фотографиями Тэда и их ранчо, усаживала дорогого гостя так, чтобы они оказались как можно ближе…

Когда придет Алешка, Хиппа уже освоится немножко, и их беседа станет волнующе интимной, насыщенной воспоминаниями. А Пашин влюбленный взгляд и так достаточно красноречив — его только слепой не заметит… Как здорово все-таки, что ее образ так ярко впечатался в Пашино сердце. Небывалая удача.

Они пили шампанское, Инна рассказывала об Америке, расспрашивала Пашу о семье, о бывших одноклассниках. Они вспоминали детство, перебивая друг друга, и Инна удивлялась, сколько мелких деталей сохранила Пашина память. Что она ответила классной, как она была одета на Светкином дне рождения, какую прическу носила…

Только Юру они не вспоминали, не сговариваясь, как самое болезненное… Ведь от этого вечера ожидалось только приятное.

Инна нервно поглядывала на часы, не забывая обворожительно улыбаться. Где же сын?

Она вдруг поймала себя на мысли, что злится на его задержку… Конечно, торчит у своей Нади и совсем забыл, что дома мать ждет, волнуется.