— Мам, я счас! — крикнула Инна, выбегая из квартиры.

Она вернулась только на следующее утро в новом платье, туфлях и с тоненьким золотым колечком на безымянном пальце. Родители, предусмотрительно извещенные по телефону о «дне рождения у одной подружки», встретили ее понимающими улыбками.

Закрывшись в своей комнате, она скинула платье, сунула ноги в домашние тапочки и подошла к трюмо. Вчера в «Березке», куда они заехали, Ираклий купил ей даже тонкое кружевное белье. Расстегнув изящный бюстгальтер, почти не скрывающий ее аккуратную грудь, Инна придирчиво осмотрела свое усталое тело.

Из зеркала на нее смотрела светловолосая богиня с искрящимися от счастья глазами. Инна юркнула в не разобранную со вчерашнего дня постель и забылась глубоким сном.

С этого дня ее жизнь существенно изменилась. Всю неделю она так же стирала, убирала, воспитывала Лешку, а где-нибудь ближе к субботе за ней заезжал Ираклий, и они отправлялись в путешествие по вечерней Москве. Обычно ужинали в каком-нибудь роскошном ресторане, потом ехали в Дом кино на премьеру или закрытый просмотр. Несколько раз были в театре — в Ленкоме или на Таганке, куда билетов было не достать. Часам к двенадцати ночи они приезжали на огромную двухэтажную дачу Ираклия, где проводили весь следующий день, а иногда и два. Инне очень нравилось нежиться в теплой прозрачной воде небольшого мраморного бассейна, который находился в цокольном этаже, а потом, завернувшись в пушистый халат, смотреть большой японский телевизор. Конечно, только до тех пор, пока сверху из своего кабинета не спускался Ираклий, держа в руках два бокала, наполненных великолепным грузинским вином.

Обычно после того, как он привозил Инну домой, она обнаруживала в сумочке конверт с одной-двумя зелеными сотенными бумажками. Поначалу она пыталась возвращать деньги, убеждала его, что это нехорошо, но Ираклий только недоуменно пожимал плечами и говорил:

— Разве мужчина не обязан содержать женщину, которую любит? Что же в этом плохого?

Да, в минуты страсти он всегда шептал ей, что любит ее. И в эти минуты она не могла ему не верить.

Прошло три месяца. У Инны появилось много новых вещей. Андрей Вознесенский изрядно потолстел от влагаемых в него еженедельно кредиток. Инна перестала стесняться в ресторанах, смущаться в обществе расфуфыренных киношных дам. Научилась разбираться в блюдах и напитках. Словом, вполне вошла в роль любовницы богатого человека.

Что дальше? — снова встал перед ней вопрос. И опять, как и три месяца назад, она не могла на него ответить. Да и что можно было планировать, когда она почти ничего не знала об Ираклии. Правда, как-то раз она обнаружила на столе забытое им темно-красное удостоверение из натуральной кожи, на обложке которого блестели тисненные золотом буквы «ЦК КП ГРУЗИИ», но и в нем ничего, кроме фамилии и имени, не содержалось. Даже должность не была обозначена. Сам же Ираклий обладал удивительной способностью уходить от Инниных расспросов. Кроме того, он всегда давал понять, что она совершенно свободна и, как только он, Ираклий, ей надоест, она сможет уйти.

Конечно, Инна понимала, что рано или поздно такой момент наступит. Но тут же перед ее глазами вставали его глаза-омуты, и она откладывала решение этого вопроса.

Как-то раз Ираклий неожиданно позвонил в середине недели:

— Мы летим в Тбилиси на пару дней. Свадьба у друга.

Инна попыталась что-то возразить, но он даже слушать не стал:

— Побросай в сумку самое необходимое. Через полчаса я буду у тебя.

По дороге они заехали в магазин, где Ираклий купил ей черное платье с глубоким вырезом, покрытое блестками, и золотые босоножки на высоком каблуке.

— У нас любят, чтобы все блестело, — объяснил он.

На свадьбе было весело. Столы ломились от всевозможных яств и напитков. Инна сразу опьянела от красивой грузинской музыки, вина и танцев. Она пользовалась успехом среди гостей мужского пола — от кавалеров отбоя не было.

Она немного заволновалась, когда Ираклий неожиданно ушел, оставив ее на попечении Гиви — высокого немолодого мужчины, который чуть теснее, чем того требовали приличия, обнимал ее за талию во время танцев.

— Это мой друг, — шепнул ей на ухо Ираклий. — Будь к нему внимательна.

Если бы Инна была хоть чуточку более трезвой, она бы заметила тень, пробежавшую по лицу Ираклия. Но крепкое красное вино сделало свое дело.

Она лишь спросила:

— А ты надолго?

— Нет… скоро буду.

Больше Инна его никогда не видела.

…Их было трое. Трое разгоряченных вином южных мужчин. В гостиничном номере, куда ее привез Гиви, было душно, но они почему-то не открывали окон. Вначале ее заставили выпить стакан чачи. Потом раздели. Сняли все, кроме золотых босоножек. Видимо, для них это было особым шиком.

Инна очнулась на следующий день около часа. Голова раскалывалась. Она не помнила почти ничего. Кроме стыда, отвращения и боли. Боли от врезающихся в ступни тесных босоножек.

Когда она вечером того же дня сидела в автобусе из Внукова до аэровокзала, на ней были те же босоножки. Инна не взяла с собой запасной обуви, поэтому другого выхода не было. Глядя на пробегающие за окном «Икаруса» березки, она думала только об одном: «Уехать. Из этого города, из этой страны. Куда угодно, лишь бы скорей…»

«Мебель какая странная, — подумала было Инна, войдя в квартиру. — Настоящее ретро».

И вдруг ее осенило: Боже, да ведь это тот самый сервант, что стоял тут от века! И маленький комодик все тот же! И также у него не хватает одной ножки — вместо нее деревянный чурбачок. И даже пианино «Беларусь» на месте. Неужели вещи могут сохраняться так долго! За границей она успела от этого отвыкнуть.

Инна была легкой на подъем и обожала перемены. Это касалось и домашней обстановки. Тэд потакал ее прихотям: он был не только покладистым, но и состоятельным. Ковбой, непритязательный в быту, он мог бы обойтись и самым простым интерьером: было бы на чем сидеть да лежать. Однако Тэд понимал: его жена — существо особое, утонченное. От однообразия она может затосковать и еще, чего доброго, подаст на развод. Что означает не только разлуку с любимой женщиной, но, по американским законам, еще и почти полное разорение. Ведь при разводе супруг должен обеспечить свою бывшую «половину» от и до. Это будет стоить ему куда дороже, нежели периодическое обновление их общего жилища.

С тех пор ранчо Марго, снаружи всегда остававшееся неизменным, постоянно преображалось изнутри. Оно то напоминало шатер восточного падишаха, весь в шелковых подушечках и валиках, то вдруг обретало авангардистские черты. В доме появлялась асимметричная причудливая мебель, откидные столы и супружеская кровать в виде аккордеона. А потом на смену авангарду приходила строгая классика. И так до бесконечности. Добряк Тэд не любил бросать деньги на ветер, однако подарки делать обожал. И по-детски радовался, наблюдая, как сияющая Инна расставляет свои новые приобретения так и сяк, вдохновенно руководя командой отделочников, меняющих цвет и фактуру стен и потолков.

Но здесь, в Москве, в квартире Николая Павловича, все сохранилось в точности так, как было во времена ее детства. Непостижимо!

Вот на дубовой дверце серванта та самая царапина, которую маленькая Инночка «прочертила» когда-то трехколесным велосипедом: ей вздумалось прокатиться на нем прямо по квартире. Ох, как сокрушалась тогда мама! Такую хорошую вещь испортила…

«Как же они могут так жить! — подумала Инна. — Ведь с ума сойти можно!»

Но ей тут же стало стыдно: она сообразила вдруг, что ее родные просто не в состоянии обзавестись новой мебелью, им это не по карману. Даже телевизор и тот оставался черно-белым.

Ладно. Теперь она сама об этом позаботится. Если отец откажется от ее «буржуйских подачек», то она обставит хотя бы комнату сына. Сына и… его будущей жены. Ведь Надя, наверное, переедет сюда? Эта мысль отчего-то заставила Инну поежиться.