– Помню, – кивнул Симеон. – Я тебя тогда еще заткнуть пытался, кто ее знает, ту боярыньку, чего она тут уши греет в такое время?..

– Ну да, было дело, – Мороя смущенно улыбнулся. – А я, грешным делом, подумал, что ты навроде Гицэ – окромя боярыньки, не видишь ничего! Но Тудор, как вернулся, видно, так же рассудил. Боярыньку эту подозвал, велел Гицэ ее проводить до конторы, а сам, значит, извинился, что ему в порядок себя привести надо. Видок у него и правда был того, после ручейка-то! У этой боярыньки глазки-то на пол-лица стали: известно, слуджер, управляющий, офицер и все такое, а мундир кобыле на круп сушиться разложил по дороге!

– Он еще и Мариана сгоряча по матушке пустил тогда, забыли? – ввернул кто-то из дальнего угла. – А чего тот к нему со своими причитаниями кинулся, ровно баба!

– А ты забыл, похоже, что денщики при офицерах всегда ровно няньки заботливые! – огрызнулся вдруг Мороя, не иначе обидевшись за боевого товарища. – Мариан – вояка всем в пример, даже со всеми своими причитаниями! – он хмыкнул, успокаиваясь, отпил еще ракии. – Но тут, конечно, переборщил – куда при бабе чуть не рубаху с него стаскивать полез? И так понятно было, что кости целы, если в седле держится!

– А боярынька-то загляделась, – ввернул Гицэ. – Я ее за юбку потянул, а сердце аж в пятки ушло, думаю, сейчас как раскричится... Вот сопляк был!

– Это точно! Теперь-то ты бы ее не только потянул!

Гицэ заржал.

– И потянул, и протянул бы, так ее и так! Я же не слуджер...

– Тебе и капитаном-то не быть, если за голову не возьмешься, – припечатал его Мороя. – Ну, а по тем временам мы просто за слуджера порадовались...

– Ври! – не удержался уже сам Симеон. – Ты тогда бухтел, мол, ждать теперя, пока он с ней закончит.

– Я ж не думал, что он быстро управится, – отмолвил Мороя невозмутимо. – Хороша ж боярынька-то!

Вокруг хохотали, только Йоргу ждал продолжения, подергивая себя за ус, а Штефан сосредоточенно лузгал подсолнухи и на Морою не глядел. Обиделся, что ли, парень, за бояр опять? Ладно, потом разберемся.

– Ну так вот. Гицэ ее до конторы-то проводил, но тогда соображал о деле чуть получше, чем сейчас – дверь открытой оставил, а то там у слуджера на столе мало ли какие бумаги-ландкарты? Ну, Тудор умылся и разговаривать пошел, а дверку тоже не закрыл...

– Это я не закрыл, – вставил Гицэ. – Он не велел – я и не закрыл. Та боярынька все расхаживала да ручки заламывала, вот я и глядел.

– Ну а мы с капитаном на крылечке сидели, близехонько вышло, все видно. Чего уж там она у него просила – мы не поняли, но просила – это точно! Да жалостно так, а сама нет-нет, да глазищами стрельнет, и то волосы покрутит, то платьишко поправит, то через стол наклонится...

Йоргу усмехнулся.

– На задницу-то всласть налюбовались?

– Не без того, – согласился Мороя. – Хотя эти господские юбки – глядеть не на что! Ну просила она его, просила, а он все только головой качает и на какие-то бумаги ей показывает. А она на дверь-то косилась-косилась, потом подошла к ней, к открытой, на нас так глянула, шнурки на кошелечке подергала – и говорит, мол, видать, что у слуджера дел много и что он в поход собирается надолго, да и жизнь у него суровая, но он ведь пожалеет бедную женщину, дело-то пустяковое, мол, можно же как-то сговориться к взаимной приятности... И как, слышь-ко, дверь захлопнет! Ну мы тут покатились, конечно!

– Погоди, – поморщился Йоргу, потянув себя за ус. – А чего ей надо-то было?

– Да кто ж ее знает? – удивился Мороя. – Нешто нам Тудор отчитываться станет? Спросил только потом, не шныряла ли она по заставе, пока его не было. Ну мы его успокоили, что глаз не сводили.

– И с чего ты решил, что она ему именно что себя предлагала? Мало ли – может, не хотела показывать вам, что у нее деньжата водятся, или тяжба у нее какая – так чтоб не слыхали.

Симеон невольно хмыкнул, вспомнив, как боярынька хвостом перед Тудором крутила. Особенно – как хлопала своими воловьими очами, подтягивая повыше край выреза на платье.

– Мороя прав. Она к нему ластилась, точно кошка, и так потрется, и этак выгнется. Ну и потом, Тудор же ее выставил, – он фыркнул от воспоминаний, и Мороя обрадованно подхватил:

– Во-во! Как сейчас помню: дверь, значит, распахнул настежь, а она растерянная такая стоит в дальнем углу-то, где койка была. Глазами хлопает, и чаршаф[48] размотан, на койке валяется. А Тудор ей и говорит: все бы, мол, хорошо, только вот не знаю, по которой графе отчетности я ваше предложение провести должен. А стало быть, и принять его мне никак не положено. Ну она вспыхнула вся, чисто роза майская, чаршаф с койки подхватила. И лицо у нее было: ей-ей, за закрытыми дверями точно в морду бы вцепилась. А так только раскричалась, на всю заставу слышно было: «Мерзавец! Хам! Скотина!» – и бегом оттуда.

– Кремень мужик!

– Ну скала чистая!

– Чего ж она от него хотела? – недоуменно спросил вдруг Макарко.

Гицэ фыркнул:

– Да чего бы ни хотела, ясно, что скостить цену решила. Ну или приятное с полезным совместить.

– Вот это она точно зря, – покрутил ус Йоргу. – Нешто Тудору баб мало, чтоб на такое покупаться? Мужик он видный, а что на словах ядовит, как горный аспид, – так бабы на такое только больше облизываются!

– Уж последнее-то боярынька распробовала, – подхватил Мороя.

– Думаете, если б она так просто маслилась, без умыслу, то свезло бы? – уточнил вдруг кто-то.

Ну верно, как же не почесать языки за спиной начальства! Но Симеон невольно сам поддался любопытству и добросовестно задумался над вопросом.

– Ну как тебе сказать... Сколько нам предстояло баб не видеть, а у слуджера и во время перемирия дел по горло. То на заставе, то вон по горам носится, какие там бабы? А тут – и из себя хороша, и сама пришла.

Рассуждения его прервал вдруг Штефан – потянулся за ракией, но, вставая, зацепил рукавом кувшин с квасом. Пришлось им всем повскакать с руганью, уворачиваясь, чтобы квас не попал на штаны.

– Черт косорукий!

– Смотри, куда грабли тянешь!

– Да подотри ты!

К удивлению Симеона, Штефан не огрызнулся, а покорно полез из-за стола за тряпкой. Добрый Мороя дотянулся, не вставая, и заалевшийся от своей неловкости парнишка начал стирать лужу со стола, пока Мороя переставлял кружки.

– Похоже, кому-то хватит ракией наливаться, – заметил он. – Шел бы ты спать, парень.

Штефан зыркнул возмущенно, отбросил тряпку. Плеснул себе ракии и снова развалился на лавке.

– Да ладно, пусть послушает, – вступился Гицэ. – А то так и будет шарахаться, когда на сеновал зовут, чисто монах какой!

– Сами вон рассказываете... – проворчал сквозь зубы обиженный Штефан.

– Э, зелень! – Гицэ хлопнул ладонью по столу. – Ты не равняй, так тебя и так! Одно дело – когда по убеждениям, другое – когда с визгом убегают с перепугу! Мне вот тоже кажется, что если бы та боярынька выгоды не искала, то ей бы и перепало. Просто слуджер у нас шибко честный, а то мог ведь ее и после турнуть!

– А может, и не мог бы, – возразил тотчас Мороя. – Это только ты все дела ради бабы задвинешь, а корпусному командиру не к лицу бы время тратить, когда войско выступать собирается!

– Ой, можно подумать, много времени бы потратил! Время обычно на уговоры тратится, а на дело много не надо!

– Сомнительно что-то, – поддержал Морою Макарие, тоже краснея, но явно отчаянно храбрясь перед Штефаном. – Она ж боярынька, им, поди, перины подавай пуховые да всякие там слова-подарки! Ежели застава навроде нашей, так нешто боярынька на такую койку даже присядет – ее же одеяло уколет, чай, не шелк...

Мужики грохнули хохотом, и бедняга совсем смутился и умолк. Зато уж пандуры разошлись вовсю.

– Так она ж сидеть не собиралась!

– Одеяло уж точно лишнее! С такой бабой и без одеяла вспотеешь!

– А ежели сидеть – так не на койке получается!

– А если и на койке – так бабе снизу лежать не обязательно!