Она внимательно посмотрела на расстроенную мать и, нехотя, не потому что упряма, а просто отвыкла за последние несколько суток, отделываясь кивками и жестами, попыталась ответить. Горло ободрало от этой попытки. В нем будто давно гулял обжигающе горячий ветер, высушивший всю имевшуюся там влагу. А она только сейчас это заметила. Девушка хрипло прокашлялась, сглотнула, нащупывая внутри хоть каплю слюны, чтобы смочить пересохший рот, и с трудом ответила:

— Я в порядке, мам, — видя, как женщина шагнула к ней с намерением обнять, снова отступила от нее, вынужденная продолжить говорить, чтобы удержать ее от объятий, — Я вышла подышать, — махнула в сторону Храма, — Там так жарко. А двери открытые…

— Твой отец приехал, — грустно проговорила мать, отступая в сторону и усаживаясь на верхнюю ступеньку. Она слегка похлопала ладонью рядом с собой, приглашая дочь присесть.

Кастия покачала головой и отказалась садиться. Она не чувствовала себя готовой сесть рядом и говорить. Все понимала, но не могла физически. При мысли, что ее спросят или скажут, или начнут уверять и уговаривать, начинала болеть голова, и подступала тошнота.

Нет, лучше постоять. Ей не нужен "разговор по душам, выплеснуть накопленную боль и выплакаться, чтобы принять существующее". Она не хотела такого успокоения.

Она помнила уроки бабушки, сама не раз их применяла в лечении и успокоении людей. Но не сейчас. Она присоединилась к целителям тел, обмывала, прочищала и сшивала раны, ставила лубки, фиксировала повязки. Наиболее сильные занимались самыми сложными, грозящими смертью случаями, остальные — исцеляли физически.

При таком количестве пострадавших никаких дарованных свыше сил не хватит, а потому даром старались пользоваться умеренно, по капельке вливая, чтобы купировать боль, дать толчок для сращивания поломанных костей и тканей.

Столько больных и раненных никогда не бывало в лечебницах в обычные дни. Только эти дни давно прошли. Жизнь поделилась на "до" и "после". И она пока не знала, как жить в этом "после". Потому и цеплялась за свою занятость в Храмовой лечебнице.

— Отец говорит, может ты домой съездишь? — сделала новую попутку удержать рядом дочь Ялма, слегка нажимая на авторитет отца, которого девушка с детства уважала и прислушивалась к его мнению. Сейчас же мужчина не знал и сам, о чем можно было говорить с дочерью, — помоешься, переоденешься…отдохнешь…, — последнее слово она произнесла совсем тихо и неуверенно.

— Нет, — отрывисто сказала Кастия первое, что пришло в голову, — Я не могу туда ехать…

— К нам домой, — мягко уточнила мама, — По тебе все скучают..

— Кара тоже тут, — веско ответила девушка, нехотя присев на широкий каменный бортик лестницы, видя, как мама болезненно скривилась, снова вскинув голову, чтобы посмотреть на нее снизу вверх.

— И ты здесь, — добавила она.

— Я была дома, — возразила Ялма.

— Да, всего несколько часов и даже не ночью, — сказала Кастия, стараясь не быть резкой, — Ты не отдыхаешь, мам.

Ялма украдкой смахнула слезы, дочь — сделала вид, что не заметила этого.

— Здесь мои дети и муж, как я могу отсиживаться в стороне, — ответила все также спокойно женщина, сдерживая слезы.

Что ж душевного разговора не получилось, но дочь все равно идет на контакт. Ей не хотелось отступать. Так не хотелось, что она решила попробовать еще раз.

— Сатия…, — начала она, а дочь резко поднялась.

— Меня зовут, мам, — сказала она, — Я пойду.

И ушла. Почти убежала к дверям Храма, даже не заметив окликнувшей ее сестры. Женщина покачала головой и заплакала.

— Мам? — позвала ее Кара, присаживаясь рядом и обняв, — Не получилось?

— Нет, — покачала головой Ялма.

— Я уговорю ее поехать домой, — строго сказала Кара, — не приставайте пока с разговорами…

— Только, что нашли Дейда и Элию, — перебила ее Ялма.

— Что??… Они…, — Кара пыталась вдохнуть воздух, поперхнулась, закашлялась, и грустно спросила, поняв, почему мама такая расстроенная:

— Они — мертвы?

— Да… — выдохнула Ялма.

— Страй?… — выговорила Кара.

— Ему очень тяжело. Во всем винит себя, что не увез Элию и Дейда. И Террин не бросился бы на их поиски. Страй считает, что…

— Это — не его вина, — нахмурилась Кара, невольно перебив мать.

— Не его, — согласилась она, — но он винит себя. И снова ушел искать брата…

— Кто нашел Дейда и Элию? Где они были?

— Верт и Сорен. Судя по всему, Дейд отправился за Элией. Они дошли почти до вашего дома… Вернее… где был ваш дом, — Ялма погладила дочь по щеке.

Кара тяжко вздохнула, прижалась щекой к щеке матери.

— Кастия сказала, чтобы мы пока разместились в их с Террином доме, — сказала она, — Я поняла, что она боится идти туда одна… Кто-нибудь собаку кормит все эти дни?

— Отец ходит и Нерит.

— А Сатия? — спросила Кара, зная, что родственница всегда страдала сердцем.

— Ей очень плохо. Сын и невестка умерли, и еще один сын, возможно, погиб. Сказала, что пока не нашли тело Террина, она не считает его мертвым. Я думала, что может Кастия с ней поговорит…

— И вместе поплачут? Ох, мам, — горько вздохнула Кара, — она избегает всех. И меня тоже. Она делает только то, что необходимо… Готова постоянно всех спасать. И даже ночами готова дежурить… лишь бы не спать…

…"Надо что-то делать", — билось у нее в голове, — "Нельзя сидеть". Если она остановится, то упадет и сломается. А потому надо быть занятой. Постоянно.

Заполнить важным делом руки и голову, не позволять страшным мыслям заполнить всю ее, и еще не закрывать даже на миг глаза. Чтобы не видеть, как огромное количество воды вновь обрушивается на несчастный город.

В белой пене, венчающей гребни волны, ей, как в том полусне, виделись оскаленные пасти с капающей из них кровавой пеной чудовищных монстров, что приготовились рвать и уничтожать беззащитных пред ними людей.

Сколько их было на тот момент в городе — тех, кто мог, но не успел спастись? Пережившие одну волну, они выбирались из убежищ и завалов, где смогли выжить, и двигались навстречу спасению. Наверх, в гору. И их смела вторая волна.

В разрушенные кварталы только-только двинулись группы спасателей. Кто-то из них возвращался, вынося на своих плечах живых, другие же, напротив, шли искать и спасать. Как успели отозвать большую часть из них? Но, как же своевременно это сделали.

Вода дошла во второй раз дальше, чем в первый. Ее всплеск достиг даже первой ступеньки Храмовой лестницы. Многие чудом успели покинуть Нижнюю площадь. Но не все.

Когда она ушла, то стало еще хуже. Тут и там были тела. Те самые, которых сносили сюда для опознания и последующего упокоения. Их снова собирали, закрывали тканью, складывали в сухом закрытом сарае за Храмом. Раньше хранили инструменты, телеги и повозки. Теперь устроили мертвецкий дом. Когда всех опознают, начнут хоронить.

Говорили, что волна разрушила старое кладбище, плотно примыкавшее к одной из стен разрушенных городских кварталов. Туда отправили людей с самыми крепкими желудками. Нет, "вернуть все обратно" они не смогут — там все еще стояла вода, но хоть внешне привести в порядок.

И еще запах. Этот тошнотворный, ужасающий запах. Стоячая вода, мертвая плоть, завалы мусора, и ослепительное, жаркое солнце, характерное для этого времени цикла. На поля вышли немногие. Когда устранят все произошедшее, жить все равно надо будет как-нибудь.

Спустя много часов после второй волны к ней подошел Страй, несчастный и виноватый. Они были вместе с Террином в тот миг и не успели ни вернуться обратно, ни найти укрытие. Она знала, что мужчина ни на миг не прекращал поисков. Возвращался с найденными, не всегда живыми, и со следующей же группой уходил вновь.

— Я видел его, как тебя, за миг до прихода волны, — проговорил он, не смея смотреть ей в глаза, — но потом в потоке воды меня закрутило и швырнуло об стену. Когда мы шли вниз, он постоянно рассказывал про тебя. Очень радовался, что "девочки" спаслись. Гордился, какая ты — умница… Говорил, как вы с Карой нашли дерево… Но не сомневался, что именно это ты его нашла и все придумала…