–Что у вас тут? – полюбопытствовала я, обозревая кухню.

– Да вот, в математике упражняемся,– ответил Крис и кивнул на чертяку.

Шнырь сидел за столом и невозмутимо запихивал за щеки пончики.

– А фто такое? – искренне возмутился он, громко чавкая,– я фсё чефно поделил! Каждому по способностям!

– Это по каким таким способностям?!– негодовал Крис, – если делить честно, то пятнадцать на троих это….

– Честно-честно!– перебил Шнырь,– тебе – три пончика, потому, что ты мужик сильный и можешь их отобрать. Кире – два, потому, что она девушка и ей толстеть вредно, а остальные мне, потому, что я необыкновенный и во всех отношениях достойнейший. И вы меня впроголодь держите! Как вам не стыдно такую красоту голодом морить?

На этих словах Шнырь умял свою часть «честно» наделенного и блаженно жмурясь, тихонько похрюкивал.

Мы Крисом переглянулись и уселись доедать остатки. Все таки, что не говори, а черти сильны в математике.

– Кирочка, а подай-ка мне чаю! – повелительно провозгласил Шнырь

Я злобно зыркнула на обнаглевшего чертяку:

– А хвостик тебе в дульку не завернуть?

– Но-но-но, я бы попросил! Не для твоих загребущих рук я его растил! – возмутился тот, – и вообще, не по зубам, тебе, сопливой ведьме, приличным чертям хвосты крутить!

– Ага, я значит и за починками под ливень проливной сходи и чаю подай. Подавалка у тебя еще не выросла мне приказы раздавать!

Шнырь нахмурился и обиженно засопев, отвернулся. Я тоже задрав нос отвернулась. Ишь, обслугу себе нашел.

– Шнырик, ты не прав, – примирительно сказал Крис. Он, как всегда, взял на себя роль дипломата в наших постоянных конфликтах – извинись и попроси чаю по-доброму. Ты же знаешь, что Кира всегда придет тебе на помощь.

Чертяка с минуту подумал, потом чинно поклонился, расшаркался и выдал:

– Челом бью, благодетельница. Не остави мя на погибель от жажды смертельной. Подай чаю живительного, ибо сам я не могу, у меня лапки.

Я хмыкнула. Вот же позер, ему бы в театре выступать, и поплелась к плитке, кипятить воду. В спину донеслось чертячье бормотание:

– Я ей все… имени своего родного на контору не пожалел…а она чаю жадничает…, и вообще ее очередь была ходить…уйду…сгину в расцвете лет…плакать будете и каяться, ан нет! Не будет у вас уже Шнырюшки! И конторки без меня не будет! Вот так вот! – к концу причитаний Шнырь совсем разошелся и уже во весь голос декламировал надгробные речи.

Хотя в чем-то он все-таки прав. Наше агентство носит его имя. Я решила, что ведьме-детективу крайне важно сохранить свое инкогнито для работы, а уж Крису, потомственному аристократу, наследнику знаменитой на все королевство семьи огненных магов, светить фамилию совсем ни к чему. Так мы с ним и превратились в две загадочные «К» после знаменитого Шныря.

Вообще-то у нас агентство что надо, на уровне так сказать. Есть все, что необходимо для работы двух молодых детективов и одного чертового (в прямом смысле этого слова) сотрудника.

Я оглянулась. Крис сидел, откинувшись на спинку стула со скрещенными на груди руками, хитро прищуривался и что-то выговаривал Шнырю. Его золотые волосы были, как всегда, прекрасно уложены, а кипенно белая рубашка за полдня совершенно не измялась. Умение друга в любых обстоятельствах выглядеть безупречно всегда вызывало во мне искреннее восхищение. Он лениво покачивался на стуле, отталкиваясь от пола длиннющими ногами. Чертяка ему нехотя кивал и соглашался. Ну, все понятно, очередная лекция от Криса на тему что такое «хорошо» и что такое «плохо». Он все еще не терял надежды сделать из Шныря «приличного человека».

Упрямство – родовая черта баронов Карье и Крис унаследовал ее с лихвой.

Пока барон и чертяка дружески переругивались, а я расставляла на столе заварник с чашками, зазвонил дверной колокольчик и в контору вошли.

Мы втроем встрепенулись и посмотрели в сторону двери. К нам, мелкими, тщательно выверенными шажками, шла молодая женщина. Ее пробирала мелкая дрожь и в целом дама напоминала молодую самку оленя, готовую сигануть в кусты при малейшем намеке на опасность. Складывалось впечатление, что она не уверена в том, куда и зачем идет и поэтому ей приходится обдумывать каждый следующий шаг. Когда леди приблизилась на достаточное расстояние, я смогла рассмотреть незнакомку получше. Волосы цвета темной карамели были стянуты в высокий пучок на затылке. Платье из плотной темно-синей шерсти заковало ее изящную фигуру, словно в броню, от подбородка до кончиков ног. Абсолютно немыслимое количество мелких пуговиц тянулось от глухого воротника-стойки почти до середины бедер. Даже под страхом неминуемой смерти я не смогла бы заставить себя надеть что-нибудь подобное. Наверняка она не менее часа тратит только на застегивание-расстегивание этих тканых доспехов.

Девушка всхлипнула, и я перевела взгляд на лицо. Ее можно было назвать красавицей, если бы следы глубокой усталости так отчетливо не выделялись на молодом лице. Под глазами залегли черные тени, вместо здорового девичьего румянца глубокие щечные впадины. Казалось, что женщина уже продолжительное время ничего не ест и совсем не спит. Из-за старомодного платья и манеры стягивать волосы, молодую леди можно было принять за бодрую старушку не далее, как с двадцати шагов.

Между тем, посетительница тихонько подошла к нашему столу, но заговорить по-прежнему не решалась. Первым из нашего немого трио пришел в себя Крис. Он задвинул стул с объевшимся Шнырем подальше в портьеры и, указав на сводное место, пригласил незнакомку присесть.

– Прошу Вас, миледи, не стесняйтесь. Чаю? – друг незаметно мне кивнул и, поставив перед посетительницей чашку с дымящимся напитком, я присела рядом.

Пауза затягивалась, но мы не торопились. Молча пили чай, стараясь не разглядывать гостью. Иногда, человеку нужно дать время, чтобы он собрался с духом и решился на какие-то действия. Мы ведь не полицейские, чтобы давить и выбивать показания силой. Любой, уважающий себя детектив знает, что действие нахрапом ни к чему хорошему не приведет. Наш метод – это терпение и деликатность. Именно поэтому мы с Крисом тихо ждали, пока незнакомка соберется с силами. Девушка, не глядя на нас, отхлебнула горячий чай. Она дрожала и фарфор жалобно зазвенел в ее руках. Леди кивнула своим мыслям, шмыгнула и решительно произнесла:

– Мое имя Элѝзабет Кро̀ун.

В гробовой тишине раздался глухой удар, а затем тихие нецензурные бормотания. Гостья вздрогнула и покосилась в сторону звука. Мы с Крисом изумленно повернулись к портьерам. Оказалось, это Шнырь свалился со стула, когда узнал, кто к нам пришел. Еще бы, ведь фамилию Кроун в нашем городе не знал только какой-нибудь глухонемой приезжий, да и то ему быстро бы объяснили, что к чему.

Дело в том, что герцоги Кроуны несколько столетий назад основали Хейлвилль и с той поры были его хранителями и меценатами. Это одна из самых уважаемых и родовитых семей нашего Великого королевства. Их огромный фамильный замок, расположенный в пригороде города, является чуть ли не самой закрытой территорией города. Герцоги Кроуны ведут весьма замкнутый образ жизни, что совершенно не вяжется с общепринятыми в аристократических кругах правилами. Они редко появляются в свете, делая исключение только для самых важных городских мероприятий и крайне избирательны в знакомствах. Потому, принимать в нашем агентстве саму герцогиню было очень почетным и нетривиальным событием. Вот нежное сердце чертяки и не выдержало.

– Приносим свои извинения, миледи, – проговорил Крис, – наш сотрудник очень впечатлительный. Прошу Вас, не теряйтесь. Что же привело Вашу светлость в наше скромное агентство?

– О, простите мне мою неуверенность. Просто я впервые решилась что-то предпринять без одобрения мужа или матушки, – она нервно сжала чашку, – но дело в том, что у меня больше нет сил. И надежда тает с каждым днем…

Она замолчала, будто снова набираясь храбрости. Я сидела за столом безмолвным памятником самой себе, боясь ляпнуть что-нибудь не то, и предоставляя возможность Крису, как истинному аристократу, говорить с герцогиней на равных и ненавязчиво ее подбадривать. Заодно, краем глаза следила, чтобы Шнырь не выкинул чего-нибудь эдакого в присутствие нашей высокой гостьи. Однако, чертяка свою ошибку осознал самостоятельно и вел себя образцово тихо. Лишь подвинул стул поближе, чтобы не упустить ни единой детали рассказа.