Столько паутины, плесени, брошенная пара сапог, вывернутый зонт, разбросанные коробки. А за всем хламом и есть эта чёрная дыра – проход вниз. По-видимому, в прошлом её уже пробовали замуровать, нижний ряд ящиков, через который в случае похода в подвал придётся переступить, расскажет о желании прошлых жильцов оградить себя от эха подземелий. Остальное от баррикады разбросано по углам, кому-то приглянулась идея посетить подвал вперед девочки. Полюбилась и ещё одна вещь. Некогда закрывающая спуск дверь, снята и уволочено, по-другому сказать, канула в неизвестность, остались одни покосившиеся петли.
Теперь оттуда веет холодом, ну, или это тоже только кажется. Единственное, что точно не подвергается сомнению – волнения. До мурашек страшно идти туда одной. Сама густая темнота отталкивает посетителя от дурных идей. И ведь чем дольше приходится рассматривать, стоять, тем больше обволакивают панические мысли, они же шепчут и кричат: " Отступи. Беги скорее прочь".
Девочка тихонько вздохнула, много напряжения накопилось. Шажок. Пока голоса не столь громки, чтобы остановить. Ещё шажок. Но и тогда ноги так неуверенно себя ведут, одна заходит за другую, под ними достаточно ровный пол, почему же идут как по канату? Всё просто, дитя из дома Андерсум ими почти не управляет, тихонько подбирается к лестнице, одной рукой ведёт по стене, внимательно следит за темнотой. С той стороны как будто отвечают тем же. Увлечённая мраком подвала девочка и не заметила, как на пути подвернулся брошенный сапог. Он таки заставил замереть, напугал как и сам контакт, так и вырвавшийся после него шум. Несколько раз ахнула, сжала в районе груди ткань своей кофты. Благо справилась хотя бы с вырывающимся изнутри криком, получилось не поднимать на уши весь дом звенящим визгом. Тише, это просто обувь.
Должно быть, её брат тоже слышал, вздрогнул, как и его сестра, а то и вовсе подпрыгнул. А может, он уже ушёл?
Девочка вновь шумно выдохнула. Дальше идти уже не получается, сапог виновен лишь отчасти, не будь его сделала бы на два-три шага больше и все равно остановилась. Да, тянет в обратную сторону желание броситься назад. И там ведь с нетерпением ждут, горят от желания встретиться – издёвки и фразы вроде: "Я же говорил. Я же говорил. Я же говорил." Но уж нет, если заканчивать ссору, то только победителем, ну или быть окончательно и бесповоротно поверженной своей глупостью, все равно не сдаваться. Не хочется демонстрировать свою слабость, свою временное бессилие. Нужно только немного… собраться? Девочка тут, где и стояла, облокотилась спиной на стену. Ах, холодная. Голова опустилась на грудь, глаза коснулись пола.
Братец, безусловно, всё там же, за стенкой, стоит на одном месте, вероятно, даже не шевельнулся. И это не предположение, уверенное заявление, просто в ином случае должен перемещаться по скрипучему полу тихо, как мышка, что не очень-то сходится с его общей неуклюжестью. А может, он всё-таки ушёл? А, девочка? Да нет… Чушь. Не смог бы, не осилил. О чём вы говорите? Не хочется верить, что никто не разрушит одиночества. Ведь вот-вот прибежит. Прибежит?..
Справа очень близко не выдающий своё содержимое проход, слева часть довольно-таки светлой серой комнаты. Девочка же где-то посередине в промежуточных между чёрным и белом тонах. Сейчас с запозданием на несколько минут накатывает досада после ссоры с братом. Вроде как зря накричала. Надо было брать эту упёртую крепость хитростью. Очередной раз обмануть, заставить-таки пойти с собой. А теперь раз за разом думать об нём. Вдруг упадёт, поранится, обрежется, пробьёт голову, наступит на гвоздь. Раз за разом думать о себе. Полное одиночество, гнетущее безмолвие, никого рядом. Нечего говорить, потащила его за собой, чтобы не было так страшно. Стена между ними совсем ни к чему. Становится грустно, хоть плачь.
Всё время росли вместе, так уж получилось, что у девочки нет подруги, с которой можно было играть, как и у её брата друга, с кем можно пробовать дурачиться. От сего той, что постарше, не полюбились куклы, которых попросту больше никто не хотел брать в руки, понравились солдатики, машинки, дворовый футбол, водяные пистолеты, одним словом все мероприятия, куда увлечены преимущественно мальчики.
Брату одиночество даётся довольно-таки легко, девочку же в схожие минуты сильно мучает тоска. Ну а ей зачастую больше не с кем проводить время. Родители разгоняют от своих драгоценных детей грязную дворовую шпану. На долгие недели запирают в доме в полной изоляции от остального мира. Но ведь и без них получается весьма весело.
Девочка подняла голову, бросила взгляд в сторону серой комнаты, куда позвал лёгкий шорох шагов. Там её глаза уже ждут чужие, но ровно такие же зелёные. Брат выглядит испуганно и одновременно весьма озадачено, видимо, совсем не ожидал такой быстрой встречи. Наверно, думал ещё будет время решить бежать ли вниз по ступеням за своей безумной неугомонной сестрой, а тут вот она, даже никуда не спускалась. Навалилась на стену, расставила ноги. Может, и был бы рад подойти, но ведь там за её спиной тот самый спуск в подземелье, путь в ад, тут девчонка не соврала. А лучше бы всё-таки обманула, разыграла. От сего разнообразия запутанных мыслей видно, как мальчика терзают сомнения. Боится поддаться чарам сестры, которые, непременно завлекут в мир сумрачных чудовищ.
Девочку этот зрительный контакт толкает в несколько другие размышления. Но куда же она без него собралась идти, ведь не бросит своего брата, каким бы капризным и трусливым не был. Родная кровь, одни зелёные глаза, одни тёмно-каштановые волосы. Порой поступает с ним немного жестоко, но идти на поводу – значит ходить по линеечке и слушаться каждого сколь-либо важного наказа. Он ведь не пойдёт домой один, тем более не выдержит давление пустоты. Без неё никуда, в принципе, и она тоже.
Слов совсем не требуется. Вниз по лестнице побрели уже вместе, пальцы вплелись друг в друга, рука крепко сжата в руке.
Ожидалось, что в доме того сурового мужика будет небольшой подвальчик, ну, просторное прохладное помещенице, где бы он раньше мог хранить свои мясные заготовки. Но ведь нет…
Ступени, ступени. Их так много. Рыли здесь действительно долго, не щадили ни себя, ни лопат, ни прочих вспомогательных инструментов. И сколько же этажей? Порой без какой-либо закономерности встречаются площадки, от них в разные стороны уводят коридоры. Девочка не хочет изучать каждый из них, так можно теряться в поисках вечно, есть желание исследовать только те, что представляют особенный интерес. Им должно будет подобать вызывать яркие переживания, а кроме того доводить до лишающего дара речи изумления. Пока заглянет в один – серые бетонные стены, заглянет в другой – неровная штукатурка, торчащие кирпичи. Выглядит так, словно строили, строили, но не достроили. Будто у былых рабочих закончился срок страховки или же нагрели с оплатой. Они побросали свои кирки. Вот только как далеко зашли люди в касках? Сколько ещё спускаться? Где дно этого колодца?
Всё заволакивает темнота, место, лишённое света, по умолчанию причисляется к миру, лишённому жизни. Тут не могут обитать люди, не должны. Вероятно, всё давно брошено, строители туннеля разбежались. Нет ни единого намёка на электрические сети, ни намёка на следы человеческого быта. Вокруг одна старость.
Двум душам, заблудшим в колодец, помогают справляться с мраком лишь фонарики в руках. Их, правда, тоже мало. Два ярких круглых пятна бегают по стенам, помимо сплошная темнота. Очень тревожно. А как страшно, когда на пути неожиданно встречаются колонны или покрытые орнаментом периллы лестниц, свет попадает в углублении, оживляет пугающие тени. Столько раз приходится вздрагивать, ахать, лёгонько вскрикивать.
Брат молчит, не ноет и уже хорошо. Только сильнее прижимается, порой слишком старается, от этих проявлений иногда самой девочке тяжело идти, сковывает ей движения. Была бы на ней длинная юбка, наверняка залез бы и под неё, прятался как под железным куполом. Пока ему приходится довольствоваться рукавом её кофты. В самые пугающие моменты глубоко вздохнёт, а то и вовсе закроет глаза. Фонарик в его руках довольно бесполезен, в основном в холостую бьёт в пол. Для него чем меньше видит, тем легче сохранять спокойствие.
