— Ни в коем случае, — подтвердила Лоранс.

— А если заменить документы фальшивыми? Пусть похищают, на радость эрцгерцогу?

— Великолепная мысль, я завтра же передам ее Монсеньору! Но и в этом случае, охранником придется пожертвовать. Он не сдастся австрийцам.

Меллиса нахмурилась, сосредоточенно размышляя.

— Ничего не говори пока Монсеньору. Мне нужно всё хорошенько обдумать… Сколько у нас времени для раздумий?

— Месяц.

Меллиса кивнула:

— Месяц… это немало.

* Ришелье был посвящен в 1622 году в сан кардинала.

* Nobless oblige — "положение обязывает" (лат.)

Схема путешествовала из Люксембурга в Лувр по субботам. В одиннадцать часов сорок минут. Ночью. Чтобы усиленный конвой гвардейцев не смущал горожан. А через сутки она возвращалась обратно.

Словно важный арестант, в карете с решетками, под охраной капитана гвардии и восьми солдат, ехавших эскортом: четверо впереди, четверо позади кареты.

И как раз четыре раза еще суждено ей совершать этот путь. Все посвящённые знают, что четвёртый, в конце месяца, станет последним. Но мало кто догадывается, чем грозит этот последний раз.

За этот месяц Меллиса несколько раз встречалась с маркизом де Соржюсом. Он был завсегдатаем трактиров и вёл себя в компании как простой мушкетёр. Пил он за десятерых, вечно затевал ссоры с приятелями и посетителями трактира и громогласно призывал всех красоток присоединяться к пирушке.

Довольно странным казалось Меллисе, что при подобном образе жизни никому не удалось до сих пор сыграть на человеческих слабостях маркиза, найти ключ к нему и подход к схеме. Но Соржюс слишком легкомысленно относился к удовольствиям и слишком серьёзно — к службе. Он с поразительным простодушием и проворством, довольно неожиданным для такого медведя, ускользал из всех расставленных на него ловушек.

Меллиса встречала Эжена де Соржюса также в компании с Валлюром. В такие вечера Соржюс бывал менее громогласен и настроен скорее меланхолично. Меллиса, хорошенько присмотревшись к Соржюсу, поняла, что единственная настоящая слабость бравого капитана неуязвима и ненаказуема.

Он любил тратить деньги. Соржюс много играл, причем выигрыш не приносил ему радости. Он закатывал полковые обеды и поэтому друзья обожали его. Женщины прощали ему грубые солдатские шутки, неповоротливость и болтовню самовлюблённого хвастуна за его щедрость. Он лихо подкручивал усы, неотразимо бряцал шпорами и частенько хватался за шпагу, хотя вынимал ее из ножен гораздо реже, чем обещал это сделать.

Соржюс, не считая, раздаривал пистоли, улыбки и обещания, но стоило кому-то заговорить с ним о королевской службе, маркиз мрачнел, вздыхал и заказывал еще бутылку.

Меллиса наблюдала за ним с болезненным интересом, пытаясь понять: чувствует ли бравый капитан неотвратимый меч, уже занесённый над собой, или, связав свою жизнь с королевской службой, он настолько привычен к постоянному риску внезапной смерти, что не может чувствовать ее приближение. А что если бы люди Монсеньора решились посвятить маркиза в "австрийский план", мог бы он согласиться стать добровольной жертвой для блага Франции? Лоранс утверждает, что, если кража документов совершится, он попросту не позволит себе остаться в живых, но согласился бы гвардейский капитан пасть без сопротивления, или счел бы это еще большим бесчестием?

Однажды Меллиса застала сей бурный фонтан жизнелюбия за такой беседой.

На этот раз встреча произошла в "Золотом орле", Меллиса издали заметила мощную фигуру Соржюса, стоящего спиной к карточному столу. Игра, по всей вероятности, была кончена. Валлюр задумчиво тасовал карты и слушал философские излияния своего друга. Меллиса постаралась незаметно приблизиться к ним и тоже послушать, о чём идет речь.

— Чёрт бы побрал эти деньги, — уныло сказал Соржюс, косясь на рассыпанные по столу ливры, — бьюсь, бьюсь, а они не кончаются! Просто хоть тресни! — он отхлебнул добрый глоток вина. Рукавом вытер губы. — Поверь, это какое-то наваждение, — он обращался к Валлюру. — Мне досталось столько денег, сколько я не смогу потратить и за пять жизней! Это нагоняет тоску. Чего я стою без золота? Чин, друзья, расположение ко мне начальства, любовницы, вес при дворе, вино, шлюхи — всё от него!

А если бы я стал нищим? Мне никогда не узнать, есть ли вокруг меня хоть слово правды или я тону в притворстве и лести? — Соржюс сильно грохнул кружкой по столу. Она раскололась пополам. — Мне осточертело так жить, слышишь, ты?!

— Мне бы твои заботы, Эжен, — не поднимая головы, снисходительно усмехнулся Валлюр. То, что от удара стол подскочил, и монетки печально звякнули, жалуясь на судьбу, не отвлекло его от прежнего занятия. Валлюр неторопливо смешивал карты.

Тяжело дыша, друг его уселся за стол; наполнил до краёв другую кружку; выпил, не отрываясь, до дна и швырнул пустую кружку о стену.

— На твоём бы месте, Эжен, я поехал в Испанию. Стал бы тореадором и на арене забыл о скуке. Тебе это по силам, по-моему. И бои хорошо отвлекают от философии, подобной той, что не даёт тебе покоя в Париже. Уезжай сегодня же.

— Возможно, ты прав, — задумчиво подкручивая усы, признал де Соржюс. — Но слишком многое держит меня здесь. Именно здесь, в столице. Моя жизнь мне в тягость, но есть еще служба. Без нее я умру.

— А с ней?

— Тоже умру. Но с честью! Подумай, куда я денусь, кем буду командовать, чёрт возьми?! Я не могу не командовать!

— Вот истинный голос Эжена де Соржюса! — засмеялся Валлюр. — Твоя меланхолия развеялась в прах, стоит только представить, что ты лишишься орды головорезов, послушных только тебе, лишишься парижских кабаков, драк и утренних приёмов у короля. И больше не желаю я слушать, как тебе в тягость богатство и роскошь.

— Клянусь честью, Валлюр, для меня наше фамильное золото — тяжкая ноша. Я пробовал его проиграть, пробовал раздать бедным — но они не кончаются, эти деньги! Ты подумай, ведь со времён крестоносцев богатство нашего рода всё умножалось. Оно душит меня, я совсем не шучу.

— Так иди в монастырь, — невозмутимо посоветовал Валлюр другу. — Они с радостью приберут к рукам всё твоё состояние, не считая.

— Если б я мог! Но я же солдат, а не монах! Я…

— Знаю я, знаю.

— Если бы я мог стать нищим, простым солдатом короля, у которого всё его богатство — шпага, я был бы счастлив, — жалобно вздохнул капитан гвардии.

— Такой способ есть, — вполголоса заметил Валлюр, отложив в сторону карты и допивая вино. — Потерять всё, ни от чего не отказавшись по службе, и остаться без гроша. Но боюсь, тогда тебе волей-неволей всё-таки придется начинать новую жизнь с нуля. И служба может не принять тебя нищим.

— Как это сделать? — загорелся Соржюс, надеясь, как ребенок на волшебное средство. Его глаза блестели, как у безумного. — Говори!

— Тебе это не подойдёт.

— Говори же, я согласен на любой способ! — было ясно, что если Валлюр скажет, что для того, чтобы лишиться золота, нужно в полночь прыгнуть в Сену со шпиля Нотр-Дам или прийти на кладбище с высушенной жабой в кармане, или даже убить кого-нибудь, Соржюс не станет медлить ни секунды.

— Это очень просто, — тихо сказал Валлюр. — Тебе стоит всего лишь поменяться со мной наследством. Я не подсчитывал с математической точностью, но уверен: если помножить твоё золото на мои долги, в результате это даст полный ноль. И чистое поле для нас обоих.

— Я согласен! — с горячностью воскликнул Соржюс, он схватил Валлюра за руку и потряс в крепчайшем рукопожатии, словно поклявшись исполнить его совет немедленно. Меллиса видела, что по лицу маркиза скользнула тень, и поняла, что рана до сих пор еще напоминает о себе. Но Соржюс ничего не заметил, он был так возбуждён, крикнул трактирщику, чтобы принёс еще самого лучшего вина, и с большим трудом расслышал, что его друг добавил: