Потом гости уехали. И даже увезли с собой двух девочек: одну из рабочей группы, по прозвищу Хитрая Лотта, (а ведь ее вот-вот должны были отдать в деревню!) и одну девочку из старшей группы, предназначенную для отправки в колонии Вест-Индии. Младших никого не взяли, но возможно они договорились о чем-то с дирекцией, ведь с тех пор госпожа директорша и стала таинственно прижимать палец к губам.

Сама Меллиса чувствовала где-то в глубине души, что ей в лучшем случае отведена роль "воспитанницы". Но это нисколько не мешало ей чувствовать себя герцогиней.

Она не унижала своих подруг, считая их плебейками, не пыталась рассказать, будто помнит золотую карету, в которой ее возили еще малышкой, свою добрую кормилицу, кукол с фарфоровыми розовыми щеками и в самых богатых платьях, и доброе лицо матери, склонявшееся над ее колыбелью.

Она ничего не помнила. И не рассказывала великих и страшных тайн о своем блистательном прошлом (как некоторые!). Но, однажды, когда их группу возили на прогулку в Немур — большой, по понятиям детей, город на реке Луан с красивым собором Иоанна Крестителя, мостами и ратушей, Меллиса мимоходом указала на замок герцога де Немура и объявила всем: "Я буду здесь жить".

Она не сказала, когда, но тон был не допускающий возражений. Вивианн просто позеленела оттого, что не она придумала это первой. А Меллисс, породнившись таким образом с герцогом де Немуром, реально существующим и живущим не так далеко, в нескольких лье от Ларшана, Мелисс, бывшая ранее просто оппозицией для Вивианн, стала равным противником. И забрала постепенно всю власть, которая раньше крепко держалась в руках белокурой мадемуазель.

Вивианн не смела спорить с тем, что ее соперница герцогиня. Зато, она утешала себя, обзывая Меллису незаконнорожденной.

"В благородных семьях такое просто так не рождается!" — морща носик, авторитетно заявляла Вивианн. — "Ее мать какая-нибудь кухарка. Или папаша — конюх".

"А ты родилась оттого, что твоему папаше наставили рога, пусть даже с королем или герцогом Орлеанским, — холодно отвечала Меллиса. — И твой законный папочка выгнал вас обеих из дому. И тебя, и твою мамашу. Потому что обе вы самые простые шлюхи, ничего больше".

Вот тогда Вивианн краснела, бледнела, потом снова краснела и начинала визжать. Пока она билась в истерике, сбегались все воспитательницы, а сестра Генриетта тогда говорила, что так ни в коем случае нельзя выражаться. Ни мысленно, ни вслух.

— Почему? Разве это неправда?

И ответ получался всегда в разной степени длинный, но сводился к одному: "Нельзя, потому что ты девочка".

Обо всём этом и подобном этому думала Меллиса де Бриз, сидя в маленькой комнате за вышиванием. Ели бы не салфетка, казавшаяся ей огромным квадратным гобеленом в своей неумолимой белизне, в то время как ей надлежит стать цветной, Меллиса даже рада была посидеть одна. Ни темноты, ни одиночества она не боялась. Впрочем, здесь нашлись свечи и масляная лампа.

Перерыв все ящики в поисках кремня и отыскав его в ящике с наперстками, Меллиса сперва зажгла свечу. Но потом подумала, что с лампой работать удобнее.

— Ладно, я вам покажу! — шипела она, то и дело вытаскивая из коробки нитки другого цвета. — Вы будете помнить это задание всю свою жизнь! Вам мой узор сниться будет!..

Когда после ужина сестра Генриетта открыла дверь в рабочую комнату девочек, она ожидала застать Меллису спящей, а полотно таким же первозданно белым, с маленьким чахлым цветочком в углу. В таком виде задание существовало уже больше месяца. Но сестра Генриетта была поражена: низко склонив голову над работой, мадемуазель прилежно вышивала.

— Меллиса!.. — окликнула ее сестра Генриетта.

Высунув набок язык от непомерных стараний, девочка продолжала водить рукой с иголкой и молчала.

— Меллисс!

— Ах, это вы, сестра Генриетта, — не поднимая головы, сказала труженица. — Что вы хотели?

— Забрать тебя отсюда. Пора спать, дитя мое.

— Я еще не совсем закончила.

Сестра Генриетта опустила ладонь на голову своей воспитанницы и погладила ее по волосам.

— Завтра закончишь.

— Но госпожа старшая воспитательница приказала, — возразила Меллиса, склоняясь еще ниже и грудью закрывая свою работу. — Я теперь умру над вышиванием, но не выйду отсюда, пока не будет завершен мой узор.

Она сказала эту тираду достаточно упрямо, выдохнула сквозь сжатые зубы, но сестра Генриетта готова была прослезиться. А Меллисс высунула язык и продолжала старательно накручивать узлы на изнанке салфетки.

— Можно, я посмотрю? — попросила воспитательница.

Меллисс откусила нитку и подала свой шедевр сестре Генриетте. Та только взяла и тут же вскрикнула от ужаса.

— Я забыла вытащить иголку? — участливо спросила Меллиса.

— Боже мой! — в ужасе твердила сестра. — Боже мой!

Нет, салфетка стала цветной, что правда, то правда. Она стала к тому же и твердой, как панцирь. Меллиса прошила ее крупными стежками множество раз. В центре "узора" красовалось нечто похожее на плоскую кляксу. Клякса своими очертаниями походила на каракатицу или жабу со множеством узлов и бугров по свей поверхности. Всё остальное поле напоминало разноцветную штопку во всех направлениях с обвисшей паутиной запутанных шелковых нитей.

— Вам нравится? — с любопытством спросила Меллиса. Она взяла салфетку из деревянных пальцев сестры Генриетты.

— Что ты собираешься делать? — испуганно спросила сестра, видя, что девчонка снова тянет к себе коробку с нитками и уже взяла уголку потолще.

— Я немножечко не закончила, — смиренно ответила Меллиса, облизав губы. — Смотрите, сколько еще лишних ниток осталось…

— Нет! — в ужасе воскликнула воспитательница. Сестра Генриетта отобрала у Меллисы коробку с нитками и злополучный узор. — Марш спать! Немедленно! Загубить столько шелка! Больше ты никогда к вышивке и близко не подойдешь!

— Я тоже так думаю, — спокойно согласилась Меллиса. — Можете передать сестре Марго, что я теперь лучше в свободное время буду прясть шерсть. Или ткать. Не говоря уж о том, как я обожаю вязание.

— Марш в постель!

— Но вязание, это просто моя мечта, — уходя, задумчиво продолжала Меллиса. — Ладно уж, раз вы так настаиваете, я пойду спать. Но завтра…

— Нет! Боже милостивый, спаси нас. Не вздумай приходить сюда одна! Никогда, слышишь?!

— Хорошо, я не буду одна. Я позову еще девочек…

Сестра Генриетта покачала головой:

— Меллиса…

— Доброй ночи, сестра.

В большой спальне стояло около двадцати двухэтажных кроваток, закрытых занавесками. На многих занавески сейчас были распахнуты и оттуда, как пчёлы из цветков, выглядывали девочки. Они готовились ко сну. Многие расчесывали свои волосы, сидя на краю кровати, многие еще переодевались или просто болтали друг с другом. В спальне стоял ровный тихий гул, усиливая сходство с ульем. Говорить громко и шуметь в спальне запрещалось в любое время суток. Ведь рядом за стенкой находится группа самых маленьких. От грудных младенцев, совсем крошек, до пятилетних малышей. А за другой стенкой — комната воспитательницы мадам Доминик. Все девочки знают, что она сердится, если воспитанницы шумят. Но еще больше мадам Доминик недовольна, если разговаривают тихо. Ведь все знают, что она подслушивает разговоры девочек, а потом доносит сестре Марго.

Но когда в спальню гордо вошла Меллиса де Бриз, девочки разом забыли обо всех предосторожностях.

— Мы уж думали, тебя сослали на каторгу! — радостно воскликнула Мари-Жанн де Лилль, та девочка, что лазила с Меллисой на крышу вчера и воровала с ней яблоки сегодня утром.