— Вы уже сообщали, госпожа, — напомнила сестра Генриетта. — На прошлой неделе.

— Ах, да! Увы, мадемуазель де Бриз считается ценной воспитанницей, ее нельзя как следует наказать. Впрочем… я абсолютно уверена, это не помогло бы. Да и наши правила запрещают…

— Вы совершенно правы, госпожа начальница. Могу я идти?

— Да, сестра.

— Ты понимаешь, маленькое чудовище, что не заслуживаешь ни прощения, ни снисхождения? — спрашивала сестра Генриетта, догнав в коридоре свою воспитанницу.

— Угу, — мрачно кивнула та и сунула руку в карман. — Хотите яблочка, сестра Генриетта?

Молоденькая воспитательница взяла угощение и вздохнула:

— Сестра Марго права: ты как мальчишка… Подожди!

Она снова ускорила шаг, догоняя мадемуазель. Гладкие черные волосы девочки распущенные по плечам вспыхивали синей сталью, когда на них падал луч из узкой бойницы. (Такими высокими и маленькими были окошки в коридоре второго этажа). Густая черная грива колыхалась и ездила по острым лопаткам, торчащим под серым приютским платьицем. В такт упрямым шагам.

Сестра Генриетта положила свою ладонь на эту растрепанную дикую гриву.

— Меллиса…

Они пошли рядом. Чуть медленнее.

К сожалению, "маленькое чудовище" было любимицей сестры Генриетты и не могло этого не знать. Кроме того, мягкий характер молодой воспитательницы и ее ангельское терпение также были известны всем.

— Меллиса, ты снова становишься невозможной, — печально сказала сестра Генриетта. — Почему, начиная с Троициного дня* и до самого октября, в тебя словно бес вселяется? Я давно заметила.

— Лето, — коротко ответила мадемуазель.

Сестра Генриетта вздохнула еще более сокрушенно и бессильно.

— Но зачем же ты убегаешь с прогулок? Ведь вам постоянно разрешают играть на свежем воздухе.

— Мне с ними скучно.

— На тебя все жалуются.

— Они дуры!

— Нельзя так говорить о сестрах! Терпению всех людей есть предел, понимаешь? И даже долготерпение Господне не безгранично. Третьего дня ты увела своих подружек в лес и сорвала занятия чтением. Вас еле нашли с собаками!

— Мы хотели увидеть фей, — неохотно пояснила Меллиса.

— Вчера ты влезла на крышу вместе с Мари-Жанн и Люси Труве. Вы могли упасть вниз!

— Мы хотели посмотреть, отчего двигается флюгер.

— Посмотрели? А на прошлой неделе, это ведь страшно вспомнить! Вы с Катрин Бошан подбросили в постель мадам Доминик… дохлую крысу!

— И как только вы ухитряетесь всё запомнить, сестра Генриетта, — хмуро заметила девочка.

— А сегодня… — сестра была вынуждена перевести дыхание. Перечислить все "подвиги" мадемуазели де Бриз было непросто. Она снова положила руку на плечо девочки: — Твоим выходкам нет предела. Ты стала худшей воспитанницей нашего заведения. И мадам Доминик говорила…

— Мадам Доминик — толстая жаба!

— Меллиса!! Как ты можешь так говорить…

— Не знаю. Я всегда говорю правду, а вы все ругаетесь и всегда врёте! — отрезала девочка, отстраняясь от воспитательницы. Но сестра Генриетта снова притянула ее к себе.

— Однажды я не смогу защитить тебя от сурового наказания. Ты будешь жалеть, что была такой… неблагоразумной.

— Опять врёте! — усмехнулась Меллиса. — Думаете, я не знаю, что не ваши желания, а правила приюта запрещают грубо обращаться с детьми. Можете грозить остальным, но не мне.

— Нельзя так разговаривать, как ты. Такими словами. Так двигаться и дергать плечом тоже нельзя!

— Почему?

— Потому что ты девочка.

Меллиса вздохнула сквозь сжатые зубы, словно дракон, выдувающий пламя. Более глупой по ее мнению отговорки и быть не могло. Она ненавидела белокурую безмозглую куклу — Вивианн де Граншан — ябеду и подлизу. Вот кто был образцом "девочки"!

Капризная, надменная, высокородная Вивианн была ее злейшим врагом и соперницей. Она накручивала на палец белые локоны, капризно морщила носик и щурила прозрачные голубые глазки. Кроме того, поднимала дикий очень женственный визг по любому поводу. И ее поведение считалось ангельски безупречным. Но не всем же быть такими, как Вивианн!

Поэтому, по привычке резко вздернув остреньким плечиком, Меллисс промолчала. А сестра Генриетта продолжала уговаривать самую упрямую девчонку на свете снизойти до правил приюта. Уважать всех и немного укротить свой буйный характер.

— Когда-нибудь, Меллисс, ты вспомнишь нас с благодарностью, — перекрестившись, сказала сестра Генриетта, усадив девочку за стол в рабочей комнатке и положив перед ней начатую салфетку и коробку с нитками.

— Когда?

— Когда-нибудь в будущем…

Когда речь заходила о ее радужном будущем, мадемуазель де Бриз всегда проявляла большой интерес и готова была слушать сколько угодно. И рассказывать тоже могла без конца. Но сейчас у сестры воспитательницы больше не было времени говорить с ней. Она потребовала от девочки обещания никуда не выходить, пока за ней не придут вечером; закрыла дверь снаружи на ключ; снова перекрестилась и ушла.

Несмотря на замок в двери, обещание было не лишним, ведь для мадемуазели не существовало, к сожалению, разницы между дверью и окнами, а высота не служила препятствием, даже если это высота тридцати футов* каменных стен. И сестра Генриетта прекрасно об этом знала…

* День Святой Троицы — пятидесятый день после Пасхи.

* около 12 метров.

Приют Святой Анны, как и большинство подобных заведений, принадлежал монастырю. Но, в отличие от многих, располагался в монастырских стенах полностью автономно. У него было отдельное помещение, свой выход за крепостные стены и своя жизнь. Половина воспитательниц были сестрами монастыря Святой Анны, но немало учителей и учительниц читали светские предметы и даже не всегда жили при заведении. У многих были квартиры в Ларшане — ближайшем городке.

В округе Сены и Марны — двух рек близ Парижа — имелось несколько подобных приютов. Но самым уважаемым считался в то время именно приют Святой Анны при монастыре кармелиток*. Здесь воспитывалось около трехсот девочек. С младенчества до двенадцати лет или до совершеннолетия воспитывались они здесь в простоте, труде и строгих правилах, хотя приют был богат.

Дело в том, что в 1617 году, как и в прежние сто лет своего существования, приют Святой Анны не был домом для сирот, но не был и частным пансионом для богатых детей. Когда-то он строился как простой монастырский приют, но в дни его открытия многие знатные господа не бросали детей, а прятали их от семейных недругов в подобных закрытых школах. Более распространенным способом считалось отправить маленького наследника или наследницу в деревню к надежной кормилице, пока он не подрастет. Но враги так же знали об этом способе, и со времен Франциска I* кормилицы у самых высоких вельмож вышли из моды из-за многочисленных подкупов и похищений.

Монастыри зарекомендовали себя более надежными. Оттого возрос престиж и приюта Святой Анны. Здесь по-прежнему принимали брошенных детей, найденышей, и учили девочек труду и терпению, подходящему для их дальнейшей тяжелой жизни. Но больше половины детей были всё-таки "протеже".

В приюте каждый месяц проходил родительский день. Иногда гости приезжали и в другие дни. Но дети не знали, кто дама под вуалью или тот господин, который приходит к ним. Родители? Их слуги или доверенное лицо? Какой-нибудь страшный семейный враг? А, возможно, просто незнакомый человек, которому одиноко и он желает усыновить ребенка или дать приданое бедной сиротке.

"Воспитанники" были достаточно модным явлением. Часто верные слуги монархов во время войн не успевали обзавестись семьей или теряли своих родных детей по вине интриг и болезней. Они охотно присматривали себе ребенка в подобном почтенном заведении, а могло случиться, что усыновляли и удочеряли таким благовидным образом собственных незаконнорожденных наследников.