Тьери весело вскинул брови, а Иоланта произнесла очень тихо, но отчётливо:

— Какая пошлость.

Ливия не удостоила её вниманием, тёмные блестящие глаза красавицы были устремлены на Оскара.

Дитмар наклонился ко мне, шепнул в самое ухо:

— Вот кошка, которой ему следует опасаться.

И будто невзначай поправил бретельку на моём плече, поведя пальцем по обнажённой коже вверх-вниз.

Никогда моё тело не отзывалось так на прикосновения мужчины, да ещё публичные! На этот раз я не выдержала, дёрнула плечом, подняла к нему лицо, изо всех сил стараясь изобразить негодование, и произнесла одними губами: "Прекратите это!" В результате чуть не пропустила ответ Оскара. Кажется, он сказал: "И да и нет".

Точно!

— Что значит "и да и нет"? — озадачилась Ливия.

— До сегодняшнего дня моё сердце действительно было свободно, но сейчас я чувствую, что им всё больше овладевает одна прекрасная особа.

— У неё есть имя?

— Это уже четвёртый вопрос, — усмехнулась Евгения. — А если точно, пятый. Можешь, не отвечать, Оскар.

— Нет, отчего же, — сказал мажисьер, не отрывая взгляда от Ливии. — Я готов сказать, что имя у неё есть, и это имя начинается на букву "Л".

Иоланта возвела глаза к потолку. А Тьери заявил:

— Он уклонился от ответа. Не назвал имя.

— Его об этом и не просили, — возразил Барро. — Вопрос был "У неё есть имя?" Наш подопытный ответил, и даже более развёрнуто, чем требовалось.

— Что ж, — вмешался Аврелий. — На этом первую часть демонстрации объявляю законченной.

Он освободил Оскара от шлема и ремней.

— Вы вправе задать вопрос: а не было ли увиденное представлением, которое мы разыграли по взаимному уговору? Я верно истолковал скептическое выражение на вашем лице, Роберт?

— Вы просто ясновидец, — сухо отозвался профессор.

— Ни в коем случае, — улыбнулся Аврелий. — Но я представляю себе ход мыслей учёного.

— Любой трезвомыслящий человек усомнится, — заметила Евгения.

— Именно так. Поэтому предлагаю желающим испытать действие прибора на себе, — Аврелий указал на кресло. — Добровольцы есть?

Духи земли, только не это…

— Я! — Ливия вскочила с кушетки с проворством маленькой девочки, которую позвали играть в салки.

— Браво! — поддержали её Оскар и Марсий. — Вы удивительно храбрая девушка!

Евгения обратилась к профессору:

— Роберт, честно говоря, я ожидала, что вы вызоветесь первым. Как мужчина и как человек науки. Чтобы убедиться в действенности прибора, надо испробовать его самому.

— Благодарю за честь, — Барро поклонился, — но я предпочту остаться наблюдателем. Вы позволите рассмотреть устройство поближе?

Ливия бросила на Евгению торжествующий взгляд:

— Вот видите, а вы говорили, что женщины в нашем мире на вторых ролях!

— Вы уверены, милочка? — обеспокоенно спросила Иоланта.

Ливия с видом победительницы уселась в кресло, Оскар и Марсий вдвоём привязали её к подлокотникам и водрузили на голову шлем, как королевскую корону.

— Итак, кто начнёт? — спросил Аврелий.

— Если позволите, я, — вызвалась Иоланта. — Скажите, Ливия, сколько вам лет?

В дивных ночных глазах промелькнул испуг, смуглые щёки потемнели, но ответила красавица с вызовом:

— Двадцать девять!

— О, это не так много, — уверила её Иоланта, — не стоит расстраиваться.

Я вдруг поняла, что прямодушная бестактность Ливии вызывает у меня меньшее неприятие, чем змеиная любезность Иоланты.

Даже Евгения вступилась за красавицу:

— В самом деле, дорогая. Мне, например, тридцать один, и я нисколько не грущу.

Выглядела она не старше двадцати пяти, но все знали — почему.

— Вы мажисьен, — улыбнулась Иоланта, — и проживёте на свете вдвое дольше, чем я или наша милая Ливия, и даже на закате дней сохраните цветущий вид, чего не скажешь о нас, женщинах, лишённых магнетического дара. Взгляните на юную Верити. Как она прелестна и свежа и как чудесно смотрится рядом с вашим братом. Но пройдёт двадцать лет, и их можно будет принять за мать и сына.

Уже в тот момент, когда она назвала моё имя, было ясно, что хорошего ждать не стоит. От общего внимания у меня загорелось лицо, но когда Иоланта договорила, жар смущения превратился в жар гнева и сжёг барьеры самоконтроля, которые я так тщательно выстраивала, собираясь в "Гиацинтовые холмы":

— Я сделала вам что-то плохое Иоланта? Или дело в том, что вы здесь старше всех?

Сказала и поняла, что права. Миниатюрная, изящная и очень ухоженная женщина без видимых признаков возраста. Взглянешь коротко, и решишь: вполне молода. Но если присмотреться — к лицу, фигуре, манере двигаться, становится ясно, что лучшие её годы осталась далеко позади. Она определённо старше своего мужа и даже профессора Барро…

Дитмар успокаивающе сжал моё плечо, не таясь от чужих взглядов.

— Внимание! — громко объявила Евгения. — Второй вопрос Ливии задаю я. Скажите, дорогая, какова ваша самая большая мечта?

Красавица просияла и в этот момент показалась совершенно ослепительной:

— Я хочу стать актрисой и сняться в синематографической картине. Непременно музыкальной, такой как "Певица буззы" или "Под крышами Шафлю", чтобы можно было показать голос.

Оскар и Марсий встретили её признание аплодисментами. Иоланта презрительно усмехнулась, но ничего не сказала.

— Третий вопрос — мой, — заявил Марсий. — Прекрасная Ливия, откройте своё сердце. Ответьте, кто из нас с Оскаром нравится вам больше?

— Право, я не могу выбрать, — заявила красавица уверенным тоном. — Меня влечёт к вам обоим с одинаковой страстью. И если так уж нужно выбирать… я выбираю двоих сразу!

Оскар и Марсий пришли в восторг. Тьери выглядел слегка шокированным. Профессор Барро наблюдал за происходящим с невозмутимостью истинного учёного.

— Я не могу этого выносить, — Иоланта встала и направилась к двери.

Как же мне хотелось уйти вместе с ней! Но рука Дитмара лежала на моём плече, и я знала: он не отпустит.

Тьери неохотно поднялся, собираясь последовать за женой, но Евгения замахала на него руками: "Сидите! Сидите!" — и сама поспешила вдогонку Иоланте.

— Не думаю, что она в самом деле так строга нравом, — шепнул мне Дитмар. — Это профессиональная ревность к той, что блистает на подмостках жизни много ярче неё… И к вашей юной прелести, моя чудесная Верити.

Его дыхание обжигало щёку, запах одеколона пьянил. Я больше не удивлялась тому, что этот запах то исчезал, то проявлялся с необычайной интенсивностью. Мой избранник — мажисьер, и этим всё сказано.

Тьери долго отказывался сесть в кресло и уступил, лишь когда Ливия упрекнула его в отсутствии мужественности. Иоланта наверняка удержала бы супруга от неразумного шага, но её рядом не было, и после первых вопросов мы узнали историю их знакомства.

Гавольд Тьери, безвестный начинающий сочинитель, принёс в театр свою первую пьесу и, естественно, получил отказ. Вернее, получил бы — если бы не местная прима Иоланта Монтелло. Она полистала материал и настояла, чтобы его взяли в работу. Спектакль имел успех, Тьери проснулся знаменитым. После третьей пьесы и третьей постановки с Иолантой в главной роли он сказал ей: "Я не могу писать только для одной актрисы, я должен идти дальше, но не хочу расставаться с вами, поэтому прошу: будьте моей женой". Очевидно, лучшего предложения у Иоланты не было, и она согласилась оставить сцену. Жена не должна затмевать мужа, объяснил Тьери, а тем более не должна ставить под удар его репутацию, разъезжая по гастролям. Неудивительно, что простившись с творческими амбициями, мадам Тьери стала несколько желчной.

Третий вопрос задал Дитмар, и этот вопрос не имел отношения к семейной жизни супругов Тьери:

— Вы верите, что кровососы существовали на самом деле?

— Я работал в первом отделении закрытого сектора, — сказал драматург. — Во второе меня не пустили. Познакомился с записями фольклорных произведений и трудами этнографов прошлого века. Археологических и антропологических материалов там нет, современных источников тоже, так что судить не берусь. Но в Отирах местные жители показали мне могилу в пещере… Скелет хорошо сохранился, и это обычный человеческий скелет во всём, кроме черепа. Затылочная область несколько вытянутая, я читал, что древние народы добивались такой формы, привязывая дощечки к головам младенцев, но главное отличие — это челюсти. Они длиннее, чем обычно бывает, и заметно выступают вперёд, зубы частые, мелкие, но клыки — о, да! — клыки вдвое больше ваших, Дитмар, и явно острее.