Я возразила Оскару, потом профессору, и от обоих получила такие резкие отповеди, что к глазам подступили слёзы. Дитмар накрыл мою руку своей и наклонился к уху: "Не принимайте близко к сердцу. Это просто забава. Тренировка остроумия". Я изо всех сил сжала зубы и проглотила готовое сорваться с языка: "А я для вас тоже забава?"

Между нами — пропасть. Ему нужен кто-то вроде Евгении — яркая, умная, одарённая женщина. Настоящая мажисьен.

Чтобы не расплакаться, глотнула крино. Кажется, сегодня за обедом я слишком много пью…

Когда был съеден десерт, а спорщики перешли к личным оскорблениям, Евгения призвала к миру:

— Давайте признаем благотворное взаимовлияние двух ветвей знания и перейдём в гостиную!..

— Лучше в подвал, Эжени, — прервал её Аврелий. — Сегодня мы зовём гостей в подвал. Принять участие в маленьком эксперименте, который имеет непосредственное отношение к нашему спору.

— Помните, Роберт, мы обещали вам сюрприз? — Евгения лукаво улыбнулась профессору.

Признаться, мне не хотелось никуда идти. Я устала, сытно поела и была слегка пьяна. Чем ещё объяснить эту слабость в ногах и странную рассеянность восприятия?

Дитмар поддержал меня под локоть, помогая подняться, и шепнул: "Идёмте, Верити, будет интересно". После возвращения с прогулки он всё время держался рядом, дотрагивался до моей руки или спины, словно демонстрируя всем, что мы теперь вместе. Это было приятно, но смущало и немного пугало. Что, если я всё неправильно поняла, что, если он ведёт себя так со всеми, просто сегодня выбрал меня?..

Вся нарядная, разгорячённая спором компания дружно поднялась из-за стола, только Кройцмар остался сидеть, а дядя Герхард махнул от рояля изящной кистью с длинными музыкальными пальцами:

— Мы с Доденом подождём вас тут. Он будет пить, я — петь.

И вывел красивым баритоном:

— С малюткой Кэт, тра-ля-ля-ля, встречал я вечер томный…

Евгения хрустально рассмеялась:

— Дядя, ты неисправим!

Мы шли просторными коридорами чёрно-белого мрамора мимо тёмных угловатых статуй, купленных, как похвасталась Евгения, на последней всеконтинентальной выставке в Шафлю у скульптора-дамы:

— Мадам Дюмон собирает композиции из простых геометрических фигур, а всем материалам предпочитает металл и, между прочим, отлично управляется со сварочным аппаратом!

В конце пути перед нами распахнул двери просторный лифт с зеркальными стенами и латунными поручнями. Дитмар встал рядом со мной, Ливия наслаждалась вниманием Оскара и Марсия, профессор Барро держался отчуждённо.

Минута — и мы в подземелье. Коридоры здесь были уже, чем наверху, стены лишены украшений, свет шёл от круглых ламп, пунктиром бегущих по низкому потолку.

— Внизу у нас лаборатории, — объяснил Дитмар, распахивая дверь в небольшое помещение, где едва хватило места, чтобы десять человек разместились, не толкая друг друга. — Прошу сюда.

Вдоль стен стояли простые кушетки, вероятно принесённые специально для сегодняшней демонстрации — дамам тут же предложили сесть. У дальней стены расположились простой конторский стол и шкаф для бумаг.

Главным объектом в комнате было кресло наподобие зубоврачебного, только массивнее, сложнее, с какими-то конструкциями на подлокотниках и над спинкой; сбоку к креслу прирастал ящик с тумблерами, лампочками и индикаторами.

Аврелий оперся о край стола:

— Помните шумиху вокруг дела о садовнике-убийце?

Гости помнили: посыпались подробности о жертвах, о почерке преступника, о ходе расследования. Обычно я не читаю криминальную хронику, но с полгода назад о серийном убийце, который оставлял на телах жертв свежесрезанные цветы, писали на первых полосах.

— Тогда вы, возможно, помните, что изобличить преступника помогло устройство, которое пресса окрестила правдовидцем.

Профессор Барро, стоявший у двери, скрестив руки на груди, кашлянул:

— Изобретатель этого устройства предпочитает называть его физиографом, поскольку оно определяет ложь по физиологическим параметрам, таким как давление крови, пульс, дыхание и электрическое сопротивление кожи.

— Ваш друг Виллим Ларсон, — улыбнулась Евгения.

— После той истории, — снова заговорил Аврелий, — нам подумалось: да, важно знать, когда подозреваемый говорит правду, но ещё важнее принудить его к откровенности…

— Не прибегая к пыткам, — весело уточнил Дитмар.

Он стоял рядом со мной, то и дело невзначай касаясь пальцами моего плеча.

— Человек и под пыткой может лгать, — флегматично заметил Аврелий. — Или он может оговорить себя и других. К счастью, в наш просвещённый век этот метод ведения допроса непопулярен. Так вот, мы с друзьями, — неопределённый кивок в сторону то ли Дитмара, то ли Оскара с Марисем, которые ни на шаг не отходили от красавицы Ливии, — создали прибор, способный побудить любого говорить правду. Подчёркиваю, именно побудить, а не заставить или принудить. Прибор, которому мы дали рабочее название ресивер правды, вызывает у человека внутреннюю потребность без утайки отвечать на любые обращённые к нему вопросы. Предлагаю провести демонстрацию. Оскар, не согласишься стать первым подопытным?

— С удовольствием!

Молодой мажисьер пружинисто поднялся, поцеловал пальчики Ливии и попросил пожелать ему удачи. Сев в кресло, позволил Аврелию пристегнуть свои руки к подлокотникам.

— Это нужно для поддержания постоянного контакта с детекторами, — пояснил Дитмар.

У меня засосало под ложечкой.

Аврелий водрузил на голову подопытному высокий куполообразный шлем и защёлкал тумблерами. На ящике сбоку кресла загорелись лампочки, задрожали стрелки индикаторов. Профессор Барро придвинулся ближе.

Оскар обежал собравшихся взглядом и рассмеялся:

— Надеюсь, вы не станете разоблачать все мои страшные тайны?

— Всего три вопроса, — сказал Аврелий. — Первый задам я. Ты собираешься возвращать мне карточный долг?

У Оскара округлились глаза.

— Боюсь, я не думал об этом, — произнёс он обескураженно.

Мажисьеры дружно засмеялись. Гости, словно эхо, отозвались неуверенными смешками. Профессор Барро дёрнул краем рта, демонстрируя сомнение. Я заставила себя улыбнуться. По спине бегали холодные мурашки.

— Теперь моя очередь, — сказала Евгения. — Ответь-ка, Оскар, будь добр, чего ты больше всего боишься?

Молодой магнетик явственно побледнел.

— Не знаю, — выговорил запинаясь. — Как-то не задумывался.

— Мы ждём ответа.

На лбу Оскара выступили бисеринки пота. Все в комнате замерли.

— Собственно… больше всего… пожалуй… я боюсь… — он сглотнул. — Я боюсь котов.

— Что-что? — весело переспросил Дитмар.

— Котов. Кошек, — с обидой подтвердил Оскар. — Домашних кошек. Да, знаю, это смешно. Но когда кошка смотрит своими дьявольскими светящимися глазами, невольно начинаешь думать, что сейчас она прыгнет и вопьётся тебе в лицо. Мне в лицо… А как они шипят! Кошка только на вид маленький и слабый зверь, у неё острые клыки и когти, как кривые ножи ресаббарских разбойников.

На этот раз рассмеялись все — с видимым облегчением.

Оскар прикрыл глаза:

— О духи. Я опозорен на веки вечные.

— Что вы! — воскликнула Ливия. — Это так мило.

— Теперь моя очередь, — шутливо-угрожающим тоном начал Дитмар.

— Нет-нет, — перебила Ливия. — Прошу, позвольте мне задать последний вопрос. Ну пожалуйста!

— Уступаю прекрасной даме, — Дитмар склонил голову, а сам вдруг вскользь пробежал пальцами по моей шее.

Тело прострелила электрическая молния, дыхание пресеклось, в глазах потемнело. Вспыхнула паника: сейчас все заметят, как я таю под его рукой. Только эта паника и позволила мне сохранить на лице вежливый интерес, не вздрогнуть, не выдохнуть с шумом.

К счастью, в центре внимания была Ливия. Она грудью подалась вперёд, облизнула губы цвета спелой вишни:

— Скажите, Оскар, в данный момент… ваше сердце свободно?