— А что делали в этот момент вы?

— Я стоял в дверях палаты и ждал реанимационную бригаду.

— Вы не помогали коллегам?

— Он был мёртв минуты три как. Ему бы уже ничего не помогло, фельдшеры могут подтвердить.

— Как вы это поняли?

— По цвету лица и борозды от верёвки. Вы себе не представляете, сколько смертей мне довелось зафиксировать в экстренном отделении.

— В какой больнице вы работали?

— Бедламе. Простите, Бетлемской королевской больнице, — детектив хмыкнула и перелистнула страницу. Это что, досье?

— Что подозрительного вы успели заметить перед тем, как это произошло? Может быть, странное поведение, какие-то подозрительные шумы?

— В отделении полно подозрительных шумов. Здание старое, всё щёлкает и гудит, а на чердаке голуби и, скорее всего, ласка живут. Поэтому пропустить какие-то шумы мы могли, привыкли уже к тому, что ночью у нас жизнь не останавливается.

— Двери открываются картами?

— Да. Есть, правда, специальные размагничивающие устройства, чтобы открыть заевший замок, но я не знаю, у кого они. У слесаря, наверное. А так именные карты, да. Все данные о том, кто и во сколько открыл замок, идут на сервер.

— То есть, человек без карты не мог физически зайти в палату?

— Да. У нас уже выходили от перепада напряжения замки, но выходили сразу все. Один-единственный просто не мог, — детектив отложила бумаги и сцепила руки в замок на столе.

— Ну что же, предлагаю поговорить о вас. И начну я с того, что в вашем деле есть охранный ордер от тридцати семи человек сразу. Кто эти люди и почему у вас охранный ордер?

— Это… Сектанты. Они пытались угрозами выжать из меня дом матери, когда она попала в психушку.

— Ваша мать была в секте?

— Да. Они считали, что её имущество — их имущество.

— Как давно вы их видели?

— Вчера. По крайней мере двоих из них я видел вчера в Карлайле и когда пригрозил вызвать полицию, они от меня отстали.

— Насколько велика вероятность того, что они попытаются проникнуть на территорию больницы, чтобы поквитаться с вами?

— Нет, они, конечно, те ещё мудаки, но они пугливые. Они точно не попрут против охраны. В их стиле скорее ходить под забором.

— Также в вашем послужном списке обозначено бродяжничество и мелкое воровство. Не хотите дать комментарий по этому поводу? — женщина совершенно холодным равнодушным взглядом вцепилась в него. Вильям впервые с тех пор снова почувствовал такую удушающую злобу. Какое ты, красотка из хорошей семьи, отучившаяся в академии и занимающая не последний пост, имеешь право осуждать того, кого не знаешь? Он привычным жестом поправил волосы, пытаясь успокоиться.

— А это как относится к делу? Мне было двенадцать. Вам напомнить, сколько мне сейчас?

— А как насчёт ваших походов к психотерапевту? Какова была причина?

— Нет, не вспышки агрессии. У меня было депрессивное расстройство. Плюс не думаю, что вам бы понравилось провести десять лет в секте в качестве груши для битья. И не нужно со мной в угадайку играть, я прекрасно понимаю, к чему вы клоните, — Вильям потёр глаза рукой, пытаясь не отключиться. Поспать хотя бы часа три, сегодня у него ещё пациенты будут. Детектив Воловски напротив была бодра и полна сил, и это раздражало. — Я прекрасно знаю, что в таких случаях в первую очередь подозревают смену, которая фиксировала смерть. У меня уже умирали пациенты в экстренном, я эту процедуру раза четыре проходил. И я прекрасно знаю, что своими вопросами вы пытаетесь меня расшатать, чтобы я что-нибудь ляпнул, но ляпать мне нечего. Я не видел ничего. Прибежал в палату тогда, когда дверь хлопнула, это все слышали.

— Вы уверены, что никто не входил в отделение?

— Да, единственная дверь находится напротив поста, мы сидели там всё время. Только если кто-то спрятался где-то в отделении ещё вечером, но реально спрятаться он мог только в административном, там перед закрытием отделения не осматривают кабинеты.

— Ваше внимание привлёк именно хлопок двери? — Вильям слегка нахмурился. Если он скажет правду, Дитмара будут допрашивать, а как это может сказаться на его самочувствии предсказать сложно.

— Нет… Пациент закричал.

— Дитмар Прендергаст? — следователь посмотрела в листок и принялась крутить ручку между пальцами.

— Да.

— Это ваш пациент.

— Вы и так знаете.

— Вы с ним говорили?

— Конечно, у него случилась истерика и мне нужно было его успокоить.

— Он что-то сказал? Что может помочь следствию?

— Он сказал, что кто-то убил первого и что это не последнее убийство. Точнее, не сказал, а прокричал мне в лицо в слезах и соплях. Боюсь, что допросить его у вас не получится, — женщина дёрнула бровью.

— Почему это? У нас есть штатные психиатры.

— Он выгнал шесть врачей, я седьмой. Вы думаете, что он вам что-то скажет? Зря, он в регрессе и очень замкнутый. Он плохо отличает свои выдумки от реальности, и даже если он начнёт давать показания, скорее всего, убийцей окажется монстр из зеркала, который пытается его уничтожить. Я могу поговорить с ним в вашем присутствии.

— Вы подозреваемый.

— Ну, вот если у вашего врача не выйдет, вариантов у вас не останется, потому что я кое-как наладил с ним контакт, — следователь тяжело выдохнула и отвернулась к окну.

— Как же я терпеть не могу такие дела, какие же вы все скользкие, всё в свою сторону выворачиваете. Я не ваш пациент, чтобы на меня давить.

— Я не давлю. Просто чисто логически мне нет резона убивать пациента, он не мой подопечный, и сделать так, чтобы он не впал в панику быстрее, чем я его успею убить, я бы не смог. Каждый пациент уникален, нужно знать подход. Он бы закричал, но было тихо, раз услышал только Дитмар.

— А кто его лечащий врач?

— Лэри Опенгеймер. Но он живёт в городе.

— Ладно. Попрошу никуда не уезжать, вы мне ещё понадобитесь, чтобы всё показать, — следователь слегка разочарованно вздохнула. Вильям понимал, ей хочется поскорее закрыть дело, но так просто это не сделаешь.

— А куда я денусь? Мне завтра на работу к одиннадцати.

— Распишитесь здесь, что с ваших слов записано верно, — мужчина протянул ему бумаги из печатной машинки и, дождавшись, когда Вили всё подпишет, поставил сверху печать и проводил его до выхода.

Выползши из кабинета, переоборудованного в допросную, Вильям медленно побрёл к выходу. Переодевшись в гардеробе, он вышел на улицу и тяжело вздохнул. Тёплые фонари, оказывается, не так уж хорошо освещали аллею. А родная и привычная темнота, в которой Вильям привык прятаться, уже не казалась такой уж безопасной. Убил, фигурально выражаясь, или же по-настоящему убил? Что же ты загадками говоришь, Дитмар, ну скажи же прямо, опиши его, скажи имя… Нет, сегодня он всё же закурит, нет никаких сил, конфетами обойтись не получится. Надо только вспомнить, куда он сунул пачку сигарет с зажигалкой. Вильям едва не подскочил, когда над головой раздалось хлопанье крыльев и ругнулся под нос. Сегодня он не заснёт.

Шуршание ткани, дыхание, неровное, прерывистое. Кто это? Где он? В кромешной темноте было слышно только плач, плач боли и страха. Он не чувствовал ничего, как будто замёрз, заиндевел. Где он? В темноте зажёгся свет. Руки, что это? Руки в крови, густой и липкой, он попытался тряхнуть ими, чтобы её стало меньше. Но она, будто живая, лезла, текла вверх по рукам, к локтям, плечам. В панике он попытался тереть пиджаком руки. Но кровь даже не оставила следов на ткани. Чьи-то болезненные завывания из темноты начали дёргать нервы как струны, стало тяжело дышать. Он резко попытался сбежать хоть куда-нибудь от света, чтобы ничего не видеть, и тут кто-то ударил его по голове. От боли свет погас, и он рухнул на пыльный кирпичный пол.

Дитмар, снова сидящий в кресле перед столом, нервно жевал губы и трепал Марта за уши. Его попытались допросить рано утром, но итог оказался закономерен, у Дитмара случилась истерика, и его с миром отпустили в палату. Психиатр, который пытался с ним поговорить, только пожал плечами и сказал, что допрашивать его придётся Вильяму. Ему был выдан список вопросов, и вот уже пять минут он пытался с обычных рутинный вопросов для проверки мировосприятия перейти непосредственно к допросу. В углу кабинета, как можно дальше от Дитмара, сидел судебный психиатр и записывал разговор на диктофон.