— Нет. Он здесь всегда был. И до вас. И если вы уйдёте, он останется.

— Кто он?

— Я не помню…

— Кто он, Дитмар?

— Я не помню! — Дитмар отшатнулся от него и закрыл лицо. Так, накатило, накатило, похоже, воспоминания об этом человеке вызывают к него атаку.

— Дитмар, посмотрите на меня. Всё в порядке, я здесь. Здесь его нет, здесь только я, вы можете мне доверять, не бойтесь, — бледный Дитмар несколько мгновений смотрел на него стеклянными глазами и протянул руки для объятий. Вильям тяжело вздохнул и всё же обнял. Он не чувствовал, что Дитмар может причинить ему вред. Кто угодно, но не Дитмар. Тот тихонько заскулил и обнял его покрепче, пряча лицо на плече. Да у него флэшбэк, вон как колотит. Похоже, это момент беспомощности, он не может сражаться, поэтому так легко дал к себе прикоснуться.

Понадобилось почти полчаса и кружка чая, прежде чем Дитмар окончательно вернулся. Вильяму хотелось прямо сейчас узнать всё, узнать, кто этот ублюдок, как зовут, как выглядит. Но, похоже, память Дитмара упирается всем, чем может, чтобы не вспоминать, чтобы оставаться в неведении. Вильям вспомнил свой кошмар, человека с кашей вместо лица. Наверное, именно так видит убийцу Дитмар. Когда за ним пришли, Вильям успел расспросить его почти по всем пустым дыркам в карте. Нужно заполнять их, карта Дитмара должна быть безупречной, чтобы его хотели оторвать с руками в любой больнице.

— Знаете, доктор… Вы с ним похожи, но нет.

— А в чём разница?

— От вас пахнет вкусно.

— А от него чем пахнет?

Дитмар улыбнулся отсутствующей улыбкой и сделал какой-то жест рукой возле лица. Потом кивнул на прощание и вышел вместе с санитарами. Дитмар делает эти иносказательные вещи не просто так, он боялся, что его увидят, услышат, поймут. Он хотел, чтобы его понимал только Вильям. Если бы это было так просто… Вильям провёл руками по лицу и решил повторить жест. Может, изнутри станет понятно, что к чему. Но ясности это не принесло. Жест казался жестом фокусника, который что-то вытаскивает у ассистента из-за уха. Взяв со стола ручку, Вильям принялся крутить её в пальцах, чтобы успокоиться, занять руки. Так, стоп. Вильям посмотрел на зажатую между указательным и средним пальцем ручку и повторил жест. Дитмар показывал сигарету. Убийца курит. Он сам бросил почти полгода назад, от него уже не пахнет. Сам он никогда сигареты за ухом не держал, а вот Дитмар, похоже, имел привычку, вот и показал именно так. Круг подозреваемых сужался очень стремительно. Из мужчин примерное его комплекции курили только четверо. Мистер Смит, мистер Монтгомери, психотерапевт Чед, очень замкнутый, даже хуже него самого, и санитар Джош. И возможность провернуть всё это, в принципе, имели все четверо.

Решив отложить все эти метания на вечер, а может, и на ужин, когда сможет посидеть с блокнотом и выписать свои мысли. А сейчас есть дело важнее. Постучав пальцами по столу, Вильям вздохнул и широко написал на первой странице дела «генерализированное тревожное и фобическое расстройства на фоне ПТСР». Дитмар может выйти из больницы.

— Вы уверены в диагнозе?

— Да.

Вильям уже пять минут сидел у профессора Форинджера. Тот медленно листал карту, придирчиво изучая каждое дополнение. Эту карту нужно будет приложить к бумагам для университета, поэтому всё должно быть идеально. Вильям снова чувствовал себя как при написании дипломной работы. Его рецензент был ужасно нудным старикашкой, который прикапывался буквально к каждой мелочи. Зато после него прикопаться к его диплому уже не мог никто из комиссии. Профессор Форинджер даже был чем-то на него похож.

— Я так понимаю, вы разделили его симптоматику.

— Да. Профессор… Вы не сказали, что прописывали ему седативное.

— Что? — он кинул взгляд поверх очков такой, как будто его обвинили в убийстве. Вильям тяжело вздохнул и вытянул пакетик, в который аккуратно складывал все спрятанные Дитмаром в цветочном горшке таблетки. — Это что?

— Это то, что чуть не выпил Дитмар. Не за раз, конечно, это за неделю, — Профессор взял пакетик и с кислым видом принялся перебирать таблетки. Похоже, уж он точно знает, что это. И, судя по рецептам, этого никто не выписывал.

— Если бы не всё творящееся здесь, я бы подумал, что вы украли их у аптекаря и пытаетесь меня подставить, — Вильям вздохнул. Да, он прекрасно понимал, как это выглядит. Поэтому он боялся говорить о своих подозрениях Воловски, чтобы не оказаться обвинённым невесть в чём. — Но, судя по всему, какая-то мразь уже давно травит пациентов. Да что же такое… Где, ну где я пропустил эту мразь… Мою репутацию, репутацию больницы, нас всех поставил на кон один, ну два ублюдка, которых я сам, скорее всего, и нанял.

— У Дитмара действие этих препаратов проходит. Я научил его делать всё тайно, чтобы никто не знал, что он уже не пьёт их.

— Отлично, продолжайте. Когда ему станет достаточно хорошо, чтобы дать показания, мы наконец-то станем свободны. Мы здесь все в заложниках, во всех смыслах, — профессор отложил карту, и Вильям уже хотел встать, но он жестом остановил его. — Сядьте. Я видел вас на бензоколонке вчера. Когда вас там быть не должно было. Вы можете объяснить, куда вы сбегали?

— Вы не поверите.

— Почему нет? Я вас достаточно изучил, чтобы понимать, что вы отчаянный на всю голову и ради достижения цели наверняка пойдёте на что угодно. Итак, — профессор снял очки и сложил руки на столе в позе сурового преподавателя на экзамене. Под этим взглядом захотелось скрыться под стол. — Я слушаю.

— Я ездил в Ливерпуль, к семье Дитмара.

— У вас есть доказательства?

— Билеты, запись разговора с миссис Прендергаст… Не переживайте, на случай Воловски я специально запомнил всё, что может меня выгородить.

— Я не о Воловски переживаю. Я о вас. Вы, может, не замечаете, но со стороны… Вы начинаете походить на пациентов, — Вильям чуть не хохотнул. Дитмар сказал, что всё решится, если он встанет на место пациента, похоже, он идёт к этому весьма активно. — У вас появляются какие-то параноидальные замашки, которых не было, когда я принимал вас на работу. Главврач меня посвятил в вашу историю, но… Почему это у вас вылезло, что происходит? Это из-за вашей матери?

— Ну… — не говорить же о кошмарах, как будто отражающих реальность, не говорить же о невидимом нечто, что его пугает не на шутку. — Просто… Думаю, вы знаете, что ко мне приходит парень.

— Да, и про секту знаю. Почему вы не закроете этот вопрос? Может, вам стоит найти доверенного человека и выйти на переговоры с ним?

— Не он главная проблема… Он был назначен мне в друзья, потому что был правильным, без бесов. Он всегда был тряпкой, которой можно помыкать как угодно, — Вильям вздохнул. Кристиан полностью поседел в двадцать восемь не от хорошей жизни. — Но верховодила Аннелиза. Она сюда не приходит, но я уверен, это он по её указке тут стоит, больше незачем. Она садистка, в процессе игры она могла причинить боль, могла сказать какую угодно гадость, случайно якобы уколоть ножницами или ударить локтем. А когда я бежал жаловаться, она говорила, что я вру и во мне говорят бесы.

— Вот почему вы не обращаетесь к нам за помощью. Вас отучили доверять людям.

— Да. Меня колотили, бесов выгоняли. Я ненавижу их двоих. А мать… Её любовь к Господу была так велика, что места на сострадание к смертным в её душе не осталось.

— А вам не кажется, что вы… Вы мыслите как человек с ПТСР? У вас оно и есть, но, насколько я знаю у вас даже наблюдался личностный рост, значит, вы были в стойкой ремиссии. Вы не хотите с ними говорить, потому что всё ещё видите их более сильными агрессорами, а себя беспомощным ребёнком. Хотя всё уже поменялось, они поменялись, вы поменялись. Вы их когда в последний раз видели?

— Шесть лет назад.

— Вот видите. Вы воспринимаете их через свои воспоминания. Я бы мог помочь вам поговорить с ними. Выступил бы как парламентёр. Вам нужно поговорить не ради них, вам это нужно, Вильям, ради вашего же душевного равновесия. Чтобы они перестали выглядеть для вас сильными и опасными, чтобы вы смотрели на них свысока.