Людовик поднял взгляд на мать и кивнул.

Рено Булонский так и не дождался свободы. Он умер в конце года, незадолго до Пасхи. Отныне графом Булони становился Филипп Строптивый, дядя юного короля, носивший этот титул, покуда Рено сидел в темнице. Этому дяде еще Филиппом Августом и Людовиком VIII были пожалованы земли и замки, конфискованные у Рено в пользу короны сразу же после битвы при Бувине.

Ферран Фламандский (или Португальский, как его еще называли по его происхождению) после уплаты выкупа был вскоре выпущен из тюрьмы. Он принес оммаж новому королю.

– Так все и было? – спросила Бланка у архиепископа, когда бароны покинули зал и с ней осталось только духовенство. – Король и в самом деле продиктовал такое завещание?

– Так это или нет, но ничто не посмеет оспаривать его подлинность, – тонко улыбнулся в ответ Готье Корню.

– Тем более, что все это или почти все было оглашено в присутствии знатных людей королевства, – прибавил бенедиктинец Готье, преданными глазами глядя на архиепископа.

– Мы рады, что воля покойного короля была исполнена, – смиренно молвил Жиро де Вильер и молитвенно сложил руки на груди. – Сам Господь защитил помазанника Своего от происков его врагов.

Герен, старый Герен, верный слуга трона вот уже 46 лет[11], усилил впечатление от сказанного:

– И служит сие, как и мы служим, грешные, к вящей славе Господней, на благо и процветание королевства Французского.

Оставшись одна, Бланка, в сопровождении Бильжо, направилась в свои покои. Войдя, подошла к окну и устремила взгляд вдаль, на правый берег Сены. Перед ней полуразрушенная каменная арка Пипина, родоначальника династии Каролингов, и всегда оживленная улица Сен-Жермен Л’Оссеруа; она тянется от Шатле до Луврской башни. Дальше – сеть маленьких городских улиц, которых почти не видно из-за домов. За ними аббатство Святого Иннокентия с кладбищем, и фонтан, первый в Париже. Левее – рынок Ле Аль. Из начавших сгущаться сумерек взгляд выхватывает позорный столб, за ним, северо-восточнее, часовню Сен-Жак де Л’Опиталь и за ней ворота Сен-Дени. За городской стеной, детищем Филиппа Августа, видны вдалеке колокольня и шпили церквей и башен аббатства Сен-Лазар с его фермой и лечебницей. Это последнее, что может видеть глаз из королевского дворца в Сите, если не считать монастыря бенедиктинок слева, на холме Монмартр, и высоких башен Тампля – справа.

Бланка не смотрела ни влево, ни вправо. Плотно сжав губы и широко раскрыв глаза, застывшая, точно окаменевшая, глядела она прямо перед собой в серую даль, на чернеющие в этой дали башни аббатства. Мысли унесли ее далеко, во времена ее далекого отрочества, когда ей было всего двенадцать лет…

1200 год. Сколько событий произошло тогда! С Франции был снят интердикт: Филипп Август признал наконец Ингеборгу своей женой; затем брак Изабеллы Ангулемской с королем Иоанном, похитившим невесту прямо из-под носа у жениха. Что же еще произошло в этом году?.. Стена! Ограда вокруг Парижа по правому берегу Сены. Ее закончили наконец. А вот и самое главное – брак с принцем Людовиком. Ему исполнилось тогда тринадцать. Как это было?.. Легкая улыбка тронула губы Бланки. Она стала вспоминать…

Инициатива исходила от Алиеноры, бабки юной Бланки. Она прибыла в Кастилию вместе с Гийомом, епископом Лизье; ему надлежало препроводить невесту в Нормандию. Не обошлось и без королевских послов, троих, тех, кому свекор Филипп в особенности доверял.

Жизнь принцесс (а их было две) не отличалась разнообразием: целыми днями молитвы. Они просили Бога избавить Испанию от проклятых мусульман, которые затопили даже Гибралтар. Лишь под вечер девочкам позволяли послушать жонглеров и полюбоваться представлениями бродячих актеров. Прибытие посольства из Франции обрадовало принцесс: хоть какое-то разнообразие. Посмотреть на людей из другой страны, послушать их – и то радость! Одну из них должны были увезти в Нормандию, обе знали об этом. Похоже, старшую, – Бланка на два года моложе нее. Сестре будет вдвое горше, ведь теперь она останется одна.

Брак этот династический, а значит, важный. Английский и французский короли заключили мирный договор, одно из условий которого – это сватовство. Альфонс Кастильский, муж Элеоноры, дочери престарелой королевы-матери, не возражал: его дочь – королева Франции! Чем не удачный альянс?

Обеих сестер привели и поставили рядом друг с дружкой. Смутившись и порозовев, девочки опустили глаза. Потом осторожно подняли взгляды. Нет, ничего, вовсе не страшные дяди, напротив, очень даже любопытно на них посмотреть.

Послы тоже их разглядывали, время от времени тихо переговариваясь между собой. Им больше, по-видимому, понравилась та, что старше. Волосы, конечно, у обеих – вороново крыло, глаза тоже – по два блестящих уголька. Но на этом сходство и кончалось. У первой, старшей, было добродушное, круглое лицо с чуть вздернутым носиком, с веселыми, без конца бегающими туда-сюда глазами. На губах – легкая приветливая улыбка; пальцы рук, сложенных на животе, в беспрестанном движении. Лицо второй принцессы овальное, губы на нем поджаты, глаза холодно, не мигая, устремлены на послов. Нос тонкий, прямой, как стрела, волосы собраны на затылке в пучок. Руки – по швам, ни один пальчик не шелохнется, словно принцесса стоит в строю по команде «смирно».

Одеты сестры тоже по-разному. Старшая – в розовом платье с вызывающим квадратным вырезом на груди; шею украшает ожерелье из жемчуга. Кроме того, слева на платье приколота брошь в виде бабочки с распростертыми широко в стороны алыми крыльями; в них также вкраплены жемчужины. В ушах у принцессы серьги – два сверкающих изумруда. На голове белая шапочка, украшенная разноцветными камешками. У сестры – ни жемчужин, ни камешков. Платье застегнуто наглухо, на груди тоже брошь, но это не бабочка, а коричневый жук с раскинутыми в стороны лапками (не сосчитать, сколько их) и четырьмя маленькими рубинами на спине. Ворот платья блестит позолотой, а в ушах – по крупному аметисту в золотой оправе.

Роста принцессы одного, словно под общей планкой росли, да и стать у обеих одинакова – не худенькие и не полные. Глаза у первой чуть дальше от переносицы, чем следовало бы; у второй – наоборот, чуть ближе.

Послам приглянулась первая. За ней, собственно, они и приехали. Король с королевой сразу поняли, что дочь пришлась им по вкусу – еще бы, ведь французы глаз с нее не сводят. Оба – отец и мать – переглянулись с улыбками: ну, кажется, удастся пристроить дочку, да еще не куда-нибудь, а отдать в жены французскому принцу, сыну Филиппа Августа, самого сильного и мудрого короля, как говорят о нем повсюду.

Осталось узнать имя. Послы уже радостно потирали руки: король будет доволен, а имя наверняка красивое, королевское, иначе и быть не может.

Несколько смутившись, король произнес:

– Уррака.

У послов вытянулись лица, стерлись улыбки с губ. Пресвятая Дева! Где это видано, чтобы у королевы Франции было такое имя! Да их на смех поднимут! Куда вы ездили, кого вы привезли? Люди будут хохотать до упаду, а потом станут высмеивать принцессу в своих стишках. А король – тот просто выставит их за дверь и отправит за другой принцессой… Кстати, как ее зовут? Упаси Бог, если и тут имя времен Тутанхамона.

Альфонс Кастильский уже не смущался. Второе имя должно понравиться, он был уверен в этом. И назвал его:

– Бланка.

Вытягивание лиц прекратилось. На губах заиграли улыбки. Такую не стыдно привезти во Францию. Настоящее королевское имя! А что моложе, так это даже лучше – почти ровесники они с будущим женихом.

Так решилась ее судьба. Потом они поехали в Нормандию. Бабка, помнится, осталась в Фонтевро и больше уже не показывалась оттуда. Несколько дней спустя будущую супружескую пару познакомили наконец друг с другом, а потом состоялось венчание. О, сколько надежд вселяли в сердца людей этот брачный союз и связанный с этим мирный договор между двумя державами, между непримиримыми врагами. Ведь отныне с войнами, тешили себя люди, покончено будет навсегда…