С этими словами мать с сыном удалились.

– Пусть откроют ворота, – махнул Филипп Строптивый Гастону и прибавил угасающим голосом, уже ни к кому, в частности, не обращаясь: – Это и в самом деле будет наилучшим, что нам остается сделать, если мы хотим вымолить себе прощение.

И оглядел собравшихся. Ни один не проронил ни слова.

Бланка вошла в Тронный зал – стремительно, раздувая ноздри – и бросила пронзительный взгляд на столпившуюся у окна мятежную знать. Вот они, бунтари! Они никогда не смогут примириться с королевской властью. Им невозможно угодить. У них всегда найдутся претензии. Смотрят с удивлением, некоторые с ненавистью и со страхом. Они знают, что она простит их на первый раз, – нельзя иначе, все же вассалы короны, – но запомнит всех по именам. Отныне она будет относиться к ним с опаской, не доверяя, но все же полагаясь на верность каждого из них в борьбе с Англией.

Взгляд Бланки, скользнув по лицам, остановился на Тибо. Она слегка вздрогнула, хотя и знала, что увидит его. Ее воздыхатель! Поэт и певец, тот, кого в Шампани называют «принцем труверов». Тот, кто в нее влюблен. Да, был… Сейчас стоит и смотрит на нее пока что бесстрастно, не отводя глаз, в которых читается укор. С ним потом. Он последний. А сейчас суд, скорый и справедливый, в присутствии ее маршалов и членов совета.

– Граф Булонский Филипп! – Бланка бросила строгий взгляд на дядю юного Людовика. – Вы, насколько я понимаю, претендуете на трон. Предъявите ваши основания. Я хочу их слышать.

Обвинение было серьезным, положение – щекотливым. Королевская власть – это нечто святое, ее признавали все. Она от Бога. Строптивому предстояло как-то выкрутиться.

– Возведение на трон вашего отпрыска незаконно! – громко объявил он. – Я такой же сын Филиппа Августа, как и ваш покойный супруг. Папа Иннокентий узаконил брак моего отца…

– Это мне известно, – нетерпеливо перебила Бланка.

– Случилось это в одна тысяча двухсотом году, когда вы, мадам, двенадцатилетней девочкой прибыли на землю Франции из Кастилии. Поэтому престол по закону должен был достаться другому сыну короля Филиппа, то есть мне.

В общем-то, Филипп Юрпель был прав, Бланка понимала это. Он такой же кандидат в монархи, как и ее Людовик, которому, несмотря на то что он старший среди детей, еще не гарантировано право на престол. Избрание монарха происходило на собрании всех знатных людей королевства. Ошибка Людовика VIII была в том, что он, следуя примеру отца, при жизни не короновал сына. Лишь после XIII столетия королем автоматически становился старший сын почившего государя. Ныне же время это еще не пришло. Граф Булонский был прав: королева-мать обманула их всех. Мигом став вместо обвинителя обвиняемой, она теперь думала, что ей ответить. Любые ее доводы и отговорки были бы тотчас же отметены. Ей предстояло из ответчицы стать судьей, ибо она королева, и не след вассалу указывать ей на правильность ее решений. Именно с этих позиций предстояло ей перейти в наступление. Несколько мгновений понадобилось ей для того, чтобы понять, чтó она должна сказать, как заткнуть рот этому и в самом деле строптивому сыну Филиппа Августа. У нее были два козыря. Всего два, но сильных. Их не побить ни одной карте. Пусть в дальнейшем в жилах этого мятежного графа вновь закипит царственная кровь, но в этот раз она нанесет ему сокрушительный удар обоими козырями сразу. Тот и другой – в руках Церкви. Этот гигант поможет ей свалить зарвавшегося и непокорного бретонского графа.

Бланка бросила быстрый и выразительный взгляд на легата, кардинала Сент-Анжа. Он послан Папой, чтобы помогать ей. Поймав ее взгляд, кардинал сразу же все понял. Женщина, которую он обожал, попала в беду. Но он выручит ее. С Церковью шутки плохи. Святой престол придет на помощь вдовствующей королеве Франции. И он прикрыл глаза, едва заметно кивнув при этом. Бланка поняла, что спасена. Однако начать все же следовало ей. Удар должен быть нанесен с двух сторон.

И она бросила свой первый козырь, тот, что дал ей в руки архиепископ Санса.

– Такова была воля короля, – твердо и решительно ответила она. – Он пожелал, чтобы его сын был тотчас же коронован, все слышали это и вы тоже. Я повторяю: тотчас же! Опеку над несовершеннолетним Людовиком умирающий монарх доверил его матери, королеве Франции Бланке Кастильской. Документ, подтверждающий это, огласил его преосвященство архиепископ Санса в присутствии всех знатных людей королевства. Воля умирающего монарха священна! Для вас это новость, граф Булонский? Устами помазанника Божьего глаголет сам Господь Бог с высоты небес! Не собираетесь ли вы оспаривать решение Вседержителя? Если так, то не богохульство ли это?

Удар был нанесен. Филипп Строптивый почувствовал его. О, испанка умеет бить. Уроки правления, усвоенные ею при свекре и муже, не прошли бесследно. Проклятый документ! Откуда он взялся? Но теперь надо как-то ответить, причем не с позиций бунтаря. Она все предусмотрела, его голос возмущения уже ничего не даст. Кажется, придется смириться. Испанка же, помня о его высоком происхождении и во избежание дальнейшей смуты, должна пожаловать ему замки, земли. Коли так, он по достоинству оценит ее гибкий ум и – не лучшим ли это будет решением? – изъявит покорность короне. А сейчас – только бы не вмешался легат. Стоит, хмуро глядит на него. Если он напишет Папе, тот обрушит громы и молнии на непокорное Булонское графство.

Кардинал не забыл просящего взгляда вдовствующей королевы и изрек с высоты господствующего положения Святой церкви:

– Волю миропомазанного государя не в силах ни отменить, ни изменить ни один смертный. Она священна! Король избран Богом, и горе тому, кто смеет выказывать непокорность, ибо монарх – это щит государства, заслоняющий свой народ от пришествия дьявола и его сатанинского окружения! Король – посредник между Богом и человеком, ибо помазан священным миром! Восставший против власти короля восстает против Бога! Коли он не раскается в своих прегрешениях, то душа его, невзирая на исповедь, минуя чистилище попадет в ад и примет там муки неслыханные, варясь живьем в котле адовом. Покайся тотчас же в своих грехах, граф Булонский, не то, клянусь распятием на груди Пречистой Девы, дьявол придет за тобой и унесет твою душу в пекло под ликующие завывания всех чертей преисподней!

Это был второй удар. Другого уже не требуется. Церковь вознамерилась покарать его! Есть ли наказание ужаснее?! Последний шаг остался Строптивому – повиниться. Не сделает этого – легат подвергнет его отлучению. Вот когда воистину наступит конец всем честолюбивым планам, мало того, отвернутся родственники, друзья, его подданные! Булонь поднимется против него!

Не раздумывая больше, правитель Булони пал перед легатом на колени.

– Ваше преосвященство, прошу простить мне мои прегрешения перед Церковью и властью монарха.

Он взял протянутый ему требник с выгравированным на нем распятием, поцеловал и трепетно прижал к груди.

– Пусть кара небесная обрушится на мою голову, коли посмею впредь выступить с оружием в руках или по-иному против власти государя, дарованной ему Богом!

– Принесите клятву!

– Клянусь! – И граф, вытянув вперед требник, который держал обеими руками, низко склонил перед ним голову.

Легат, милостиво кивнув, осенил крестом раскаявшегося грешника.

– Встаньте с колен, сын мой. Церковь милостива к своим послушным детям, но непримирима к тем, кто посмеет нарушить данное ей слово.

Граф поднялся. Но легат не собирался так просто отпускать его и продолжал:

– Перед тобой королева, милостью Божьей призванная управлять государством по достижении своим сыном совершеннолетия. Злой умысел таил ты в душе, граф, против той, кто в деле опекунства над избранником Божьим сродни Святой Деве. Признаешь ли ты в этом свою вину?

– Признаю, святой отец.

– Коли так, проси прощения коленопреклоненно у той, что в глазах людей подобна Святой Деве Марии, ибо молодого короля опекает, сына своего, посланника Божьего!