За окном завывала последняя метель, кружилась и запевала одинокие песни. Буря вдувала через потрескавшееся окно частицы свежего воздуха вместе с крупицами снега. Ветер как мог пытался пробить окно, дабы помешать грешнику совершить задуманное. Вьюга выла, скрипела, наметала снег. Но все тщетно. Игорь надел черную кофту и подошел к отверстию, отделяющее его от настоящего, красивого, пускай и холодного мира. Кожа стала гусиной от мороза, царившего внутри, но на это можно не обращать внимание. Ветер с еще большей силой и остервенением пытался пробиться к узнику. Старенькое окошко с трещинами достаточно надежно защищало от вьюги, от божьего гнева.

– Злишься на меня, Господи. – Прошептал он нежно.

Игорь с упоением достал из под кофты темный дубовый крестик и поцеловал его. Затем сжал в кулак и с силой вырвал цепочку, державшую распятие на груди.

– Отрекаюсь от тебя, Господи.

Крестик с цепочкой Игорь положил на стол. Затем он медленно, но уверенно взял в руку стекло и подведя его к левому запястью, резко полоснул себя. Из вены хлынула небольшой струйкой багровая теплая кровь. Поначалу мужчина почувствовал только тупую боль, но затем наступил момент, когда пульсирующее ощущение ада превратилось просто в неприятный зуд, а затем и вовсе в странное облегчение.

Следом за левой рукой последовала и правая. Кровь оттуда тоже хлынула потоком, заливая пол вокруг. Кожа онемела и побелела, а глаза тихонько закрылись, не в силах вновь открыться и в последний раз посмотреть на мир.

Ощущение райского удовольствия перемежалось с сонливостью, с которой Игорь оказался не в силах бороться. На лице застыла улыбка. Перед потухающим взором пронеслись за несколько секунд мама, друг, бывшая жена, кусочек свежеиспеченной булочки, изнасилованная им пятнадцать лет назад девочка и многие другие яркие образы, оставшиеся в памяти навсегда. Они смешивались, комбинировались и постепенно погружали мужчину в вечный сон.

Кровь вытекала уже с большой неохотой, образуя большую лужу на полу камеры. Сознание окончательно помутилось, когда Петренко в последний раз вдохнул сладковато-едкий запах русской тюрьмы. А за окном набирала силу и обороты суровая громкая вьюга. Снег кружился, метался и микроскопическими частицами опадал сквозь стекло на холодеющее тело грешника.

Иногда хочется порадоваться за таких людей и сказать: "отмучались". Никто так и не узнает, в какой мир попадет душа Игоря. Жизнь его состояла из грехов и страданий. Лишь смерть в такой момент может стать настоящим облегчением. Вот и она.

Его обнаружили примерно в семь часов следующего утра во время обхода. Дежурный заметил, как из камеры задержанного прямо у двери натекла огромная темная лужа. Молодой прапорщик с ужасом открыл дверь и, не в силах что-либо объяснить, сообщил в отдел. Когда на место прибыли Крылов с Бельцером и Степаном Викторовичем, от Игоря Петренко осталась только яркая, как рассвет солнца, улыбка на мертвом, холодном лице.

"География подлости, орфография ненависти

Апология невежества, мифология оптимизма

Законные гаубицы благонравия

Знатные пиршества благоразумия

Устами ребенка глаголет яма

Устами ребенка глаголет пуля"

Е.Летов "Русское поле экспериментов"

– Сергей, я думаю с вашими страхами мы разобрались, давайте приступим к следующей теме. – Облегченно выдохнул Бельцер, глядя в лицо своему посетителю и теребя наконечник ручки.

Тот с большой охотой спросил:

– Какой же?

– Поговорим с вами о вашей работе. Скажите мне, чем вы занимаетесь?

Мужчина по другую сторону стала несколько замялся и, поразмыслив, ответил:

– Я работаю швеей. Люблю шить.

Человек лет тридцати сидел перед психологом и рассказывал ему о том, из чего состоит его жизнь, полная проблем и страданий. Александр Германович частенько принимал у себя в кабинете людей, которым требовалась психотерапия и квалифицированная помощь специалиста. Прием он вел прямо в отделении милиции. Начальство не одобряло, но терпело, покуда штатный психолог хорошо выполнял свою работу.

Безусловно, услуги стоили денег. Один час копания в мозгу варьировался от тысячи до полутора тысяч рублей, что зависело от сложности ситуации и получаемых результатов.

Стоит сказать, Александр Германович охотно стремился помочь всем приходящим к нему на прием, благо он вел его не в рабочее время. Но и цвет денег он тоже очень любил. О чем, правда, стеснялся признаться даже самому себе.

Тем временем разговор между двумя мужчинами продолжился:

– Сергей, скажите, а вам сама работа нравится?

– Нет, не люблю. Я шить хочу, но работа – нет.

– Быть может вас там угнетают, не дают творческой свободы, свободы выбора? Скажите мне, я сохраню это в тайне.

Мужчина стеснялся. Его движения сковывались по рукам и ногам, он старался лишний раз не показывать своего настроения лицом и движениями головы. Ноги он сомкнул вместе. Красные, опухшие, но красивые глаза мужчина направлял в сторону, будто стараясь что-то найти в кабинете. То, чего сам Бельцер никак не может отыскать.

Сергей красил губы неяркой помадой. Красил он и ресницы. Но все делал так, что почти никто не замечал его стараний по ухаживанию за собой. На голове тоже соблюдался порядок. Длинные волосы вкупе с гладкой кожей на подбородке и под носом на каком-то отдаленном восприятии превращали его в девушку. Более того, шевелюра и вовсе часто приобретала лиловый цвет, что уж совсем выглядело чуждо в крупном провинциальном городе образца начала и середины нулевых.

Сергей немного приподнял хищно-зеленые глаза и обыкновенным для себя печальным тоном сказал:

– Я не знаю, меня все не любят. Где бы я ни был. Придираются.

– Кто именно к вам придирается?

– На работе, другие швеи, коллеги. Но они ладно, они женщины. Ко мне подходят молодые люди на улицах и регулярно бьют. Вас вот не бьют, а меня бьют, понимаете?

– Да, понимаю. Продолжайте. – Вздохнул психолог и подвел правую руку к мочке уха.

– Я хочу уйти с работы, но не могу. Я очень люблю ее, но не переношу. Вы же свою работу любите.

Бельцер столкнулся со сложным случаем, в человеке перед ним боролись за первенство два совершенно разных начала. Одно говорило: ему нужно жить по правилам, терпя и молясь. Второе наставляло, что свобода выбора – превыше всего. Сергей здесь именно для того, чтобы определиться. Над этим и работал психолог.

– Ну, уж если вы сравниваете свою работу с моей и тому подобное, то на самом деле это говорит о вас, как о личности, которой нужен какой-то мотор, сильный человек рядом. Вы это понимаете?

Мужчина замялся, но кивнул, что понял. Александр Германович продолжил:

– Перестаньте к этому стремиться. Это сложно, понимаю. Но сейчас наша с вами задача – отыскать сильного человека в себе самом.

– И как это сделать? – Приподнял глаза Сергей.

– Скажите мне, когда вас оскорбляют, вы как себя ведете?

– Также, как и вы, наверное.

Александр Германович ухмыльнулся и с добротой посмотрел на своего клиента. Быстро учится.

– А вы молодец, уже понимаете меня. Правда, касаемо меня, я в конфликтах очень часто чересчур интеллигентен. Это мелочи, ведь мы говорим о вас. Как же вы себя ведете в конфликтах? Вспомните пару ситуаций из вашей жизни.

Сергей снова потупился, затеребил молнию от бордового комбинезона, прекрасно подходящего к его лилового оттенка волосам. Наконец после двух длинных вздохов его мягкий, подвижный голос ответил:

– Я могу заплакать, могу начать молиться богу, хоть в него и не особо. Верю. Могу убежать, но это получается очень редко. Чаще все заканчивается ударами в живот и иногда в лицо. Больно.

Как бы моделируя неприятные ощущения, Сергей закрыл корпус рукой. Бельцер же опустил на мгновение взгляд: