Тем временем Крылов замолк. Все, о чем он хотел сказать, он высказал и счел, что жалкий мелкий лишенец прямо перед ним все понял и все осознал. Теперь дело техники – ждать правды от преступника. Все это время он лгал, нагло лгал, надеясь уйти от более сурового наказания. Деваться ему некуда – он скажет правду.

Наконец Петренко поднял голову и красный от слез нашел в себе силы только на одно:

– Будьте вы прокляты! И ты, жалкий поганый мент. И ты, мозгоправ.

Багровое лицо мужчины не то с гневом, не то с раскаянием погружалось в бездну. Игорь впал в истерику. Изо рта вытекали желтоватые слюни, сквозь уставшие плакать глаза просачивались новые слезы. Да, он сорвался на своих мучителей, он проклял их. Проклял, и тут же захотел извиниться. Печально, ведь за такое извиняться не имеет смысла. Господь бог уже предан.

Бельцер на словах Игоря постарался придвинуться ближе к стене. Подозрения в невиновности этого человека почти полностью оформились в уверенность. Печаль от того, как он своими собственными руками убивает человека поразила его. Пожалуй, с такими испытаниями в жизни он давненько не сталкивался. Нужно вновь привыкать. Или, быть может попробовать спасти бедолагу?

На несколько секунд повисло молчание. Капитан, уже приготовившись слушать, достал сигарету. Но заложившая уши тишина продолжалась недолго, ее прервал сам Михаил:

– У тебя есть полминуты. Дальше от тебя в суде камня на камня не останется.

– Пускай, я все равно ничего не скажу. Все есть на бумаге.

Следователь приготовился уже взорваться, как его остановил Бельцер немного окрепшим после курения голосом:

– Стой. Дай ему еще сутки подумать. Не дело постоянно его бить, так он не сломается. – Александр Германович окинул взглядом Игоря. – А вот ты можешь сломаться. Поверь мне. Дай еще немного времени.

Капитана немного успокоили слова психолога. В конце концов, как бы он сам не доверял психологам, а в данном случае он прав. Нервами вопрос не решить. Но вот с другим суждением он категорически не согласился:

– Не могу дать время, сколько можно?

– Ровно столько, сколько и нужно. Ты ведь должен понимать. Он уже почти перестал чего-либо бояться, пока проходил через всю свою жизнь, полную страданий и лишений. Давай дадим ему последнюю возможность исправиться, хорошо?

Александр Германович излучал из себя странную энергию, порождавшую мощную уверенность в каждом сказанном слове. Ему неосознанно хотелось доверять и доверяться. Взгляд седеющего, но крепкого мужчины, имеющего в своей жизни плотную, качественную опору действительно внушал веру и уважение. Благодаря этому качеству, Александр Германович обрел популярность не только как хороший коллега и признанный мастер своего дела, но и просто как отличный семьянин и человек, готовый помочь в любую минуту. Если хоть кто-то не верил в его профессиональные способности, то уж точно никому в голову не приходило сомневаться в его человеческих качествах.

Подчинился этой необычной энергии и капитан. Он опустил поднятые в порыве гнева руки и смягчил взгляд. Всего шесть дней он знал Александра Германовича. Это очень немного, но ему хватило, чтобы проникнуться странной силой, исходящей, казалось бы, из самой его глубины. В результате, спустя всего пару минут, разъяренный сыщик сумел превратиться в весьма сдержанного и здравомыслящего мужчину.

Крылов вышел из тени, которую перед ним образовал Александр Германович и рассудительно, но грозно произнес:

– Организуем для тебя следственный эксперимент, расскажешь и покажешь нам, как все было. Понял?

Не сразу, но Петренко ответил:

– Да.

Капитан глубоко вздохнул. По-видимому, ему поскорее хотелось попасть в номер, где он сможет вновь напиться и отречься от грустной и противной реальности. Он обратился к Бельцеру с просьбой, больше похожей на приказ:

– Позови конвойного.

Александр Германович открыл дверь и жестом подозвал стоявшего снаружи конвоира. В помещение вошел плотный высокий мужчина и словно робот, выпалил:

– Встать, руки за спину.

Он достал наручники и защелкнул их на запястьях Игоря. Мужчина постепенно успокоился и перестал хоть как-то реагировать на происходящее. Он вернулся в свое привычное состояние мрачной задумчивости и вновь молился Богу. Но и ему самому, и психологу казалось, будто в нем случился очень сильный надлом. И пока оставалось непонятно, хорошо ли это или плохо.

Собирался уже уходить и Михаил, но Александр Германович остановил его каверзным вопросом:

– Не хочешь ли ты разобраться с первым убийством?

Следователь остановился и повернулся в Бельцеру:

– Хочу, именно поэтому завтра я доломаю его.

– Ты посмотри на него, он же не сознается. Он и здесь-то лишь со скрипом все подписал, а на то, чтобы доказать его причастность к первой жертве уйдут недели, месяцы. Ты готов на это?

Крылов не задумываясь ответил:

– Этого не будет, он все скажет завтра. И я очень надеюсь, что сейчас он нам врет. А ты как думаешь?

Психолог обошел стол и сел на небольшой металлический стул, на котором только что находился Петренко. Доктор попробовал поместить себя на его место, понять логику действий и поведение. Иными словами – почувствовать себя в его шкуре.

– Садись, нам надо поговорить. – Позвал поравняться с ним Бельцер. – Пока не сядешь, разговора у нас точно не выйдет.

– Хочешь устроить психотерапию? Она мне не нужна, со мной все нормально.

– Называй как хочешь, но в первую очередь сейчас я очень прошу тебя сесть.

Психолог учтиво показал на стул рукой и улыбнулся. Этот очевидный манипулятивный жест подействовал на Михаила и тот, глубоко вздыхая, сел. Он расположился так, что его ноги оказались направлены как можно ближе к выходной двери. Туда же он повернул свой корпус. Затем несерьезным, ребяческим тоном кинул:

– Валяй.

Психолог смотрел ему в глаза, пытаясь найти там человеческие черты. Ему это даже удалось сделать. Он отыскал в себе внутреннюю точку опоры и потихоньку начал:

– Ты ассоциируешь себя с ним, с маньяком? Только не отводи взгляд и отвечай честно.

– Нет. – Чуть помотав головой ответил Крылов. Его рука потянулась к подбородку, дабы в очередной раз почесать его.

– Почему? – Тоже почесал подбородок Бельцер.

– Потому что мы по разные стороны баррикад. Он там, а я здесь. Если бы я ассоциировал себя с ним, не стал бы его бить, и уже тем более не сидел бы напротив него, ведя допрос с пристрастием.

– А может ты открыл в себе сочувствие к убийцам и педофилам только во время работы в органах. Покопайся в себе, отыщи что-нибудь похожее на сочувствие. Это у многих бывает. Разновидность профессиональной деформации.

Фраза психолога прозвучала весьма нагло. Он рисковал впасть в немилость к коллеге. Дальнейшего разговора бы просто не получилось. На счастье Бельцера, его успокоительный эффект сыграл свою роль и капитан мерно ответил:

– Я не сочувствую, я наказываю и помогаю им самим ощутить себя преступниками, раскаяться в грехах и понять неправильность выбранной ими дороги.

– Разве это не сочувствие?

– Нет, это слом.

Сыщик потянулся за полупустым стаканом, который находился у края стола ближе к Александру Германовичу. Михаил все еще чувствовал себя некомфортно, ему хотелось покинуть помещение и окончить разговор.

Время подбиралось к восьми часам. Значит, сейчас самое время заехать в алкогольный магазин и в очередной раз принять в себя сладкую дозу медленного яда. Михаил не хотел думать или размышлять относительно своей очевидной алкогольной зависимости. Он просто желал выпить, напиться вдрызг и вновь уйти от всех проблем и трудностей. Занятие саморазрушением так льстило ему, губило здоровье, нервы. Кажется, и работу он считал не более чем сладким наркотиком. Его он ненавидел, но активно пользовался.

– Скажи мне о своем первом серьезном расследовании. Мне хотелось бы услышать, с чего ты начинал. – Бельцер облокотился на стол, сократив расстояние между собой и капитаном.