Он делает шаг ко мне, но я отскакиваю и снова рычу, тыча в него пистолетом.

Но я действительно все это вспоминаю.

Разговор с Нортом на крыше, где я упрекала его в бессердечности, был всего лишь первым. Я искренне верила и верю, что каждый связанный с наркобизнесом человек будет трагически убит в какой-нибудь подворотне. Я не могла успокоиться. Меня ставило в тупик раздвоение личности Норта, который был теплым и уютным со мной, но совершенно равнодушным к судьбе брата. Они близнецы, две стороны одной монетки. Они были вместе еще в утробе матери. Говорят, близнецы физически чувствуют друг друга. Так как Норт мог бы пережить, если бы брат окончательно потерялся в этом дерьме? Он бы не подал виду, наверное, но сломался. И винил себя. Это стало бы внутри него зияющей черной дырой, постепенно вытянувшей все хорошее.

— Со временем я поддался на твои уговоры. Поддался, потому что я — слабое звено, которое во времена предвыборной кампании может лопнуть и быть уничтожено. Есть люди, которые знают о том, что я достаю наркотики под заказ. Это не то же самое, что стоять на улицах и продавать всем без разбору, но когда речь идет о большой политике — от таких историй избавляются. От меня могли избавиться. И я поддался, хоть и понимал, что соваться к отцу — безумие. И план казался простым и безупречным. Раздразнить, записать компромат, привлечь к ответственности.

— Но полиция у него под колпаком…

— Партия бы не простила скандала прямо накануне кампании. Мы просто хотели наделать шуму и дать другим выполнить свою работу, чтобы маленький комочек вызвал сход лавины, а в результате отец оказался за решеткой. Но все пошло не по плану.

Стефан смотрит сквозь меня, совсем не смущаясь пистолета.

— Мы придумали твою беременность, запаслись кольцом… Рассчитывали, что отец просто предложит тебе денег за то, чтобы ты отвязалась от нашей семьи в обмен на аборт. Мы бы записали его слова и пустили в эфир. Ну или шантажировали этой записью — как пойдет. Но отец знал о вас с Нортом.

У меня начинают дрожать руки и губы от одних только этих слов. Я все еще не помню, но чувствую, как сгущаются над головой тучи под названием «злой рок».

— Ты была в опасности с самого начала, и я это понимал. И все же одно дело, когда обыкновенная студентка без связей треплет языком, и совсем другое — когда она водит за нос Говарда Фейрстаха. Он просто отослал тебя прочь, пустил по следу своего человека, а меня оставил при себе. Когда я добрался до кампуса, вы были уже на крыше. Я ничего не смог сделать, прости меня.

Я позорно всхлипываю и зажимаю рот свободной рукой. Я должна опустить пистолет, потому что Стефан виноват в том, что произошло, ничуть не больше моего — скорее наоборот, — но я не могу. Мне нужно на кого-то злиться. На всех ублюдочных Фейрстахов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Я собственными руками, пусть из лучших побуждений, разрушила свою жизнь и отношения с Нортом. Ложью. Уверенностью в своей безгрешности. Дьявол, если даже Джейден знал о наших с Нортом отношениях, то Говард Фейрстах не мог не знать!

Я должна опустить пистолет — но не могу. Я просто хочу, чтобы болело не только у меня. Норт правильно сказал: я дорого расплатилась за свои ошибки, да еще и не до конца, а Стефан вышел сухим из воды. Из-под того ужасного дождя. По расширяющимся глазам Стефа я понимаю, что на моем лице легко читаются все эти эмоции.

Он не знает, что несколько часов назад меня вскрыли наживую, оставив истекать пониманием.

Палец прожимает курок до той отметки, за которой — выстрел…

— Тиффани, — зовет Стефан и делает шаг ко мне. — Посмотри мне в лицо. Ты этого не хочешь.

Я отступаю еще раз и упираюсь бедрами в бильярдный стол. Стефан подходит ближе. Еще ближе, пока не упирается в дуло грудью.

— Ты можешь выстрелить, и мне будет больно. Не так больно, как тебе, но будет. Я не представляю, что ты чувствуешь, должно быть каждый твой день похож на кошмар, но стрелять в меня ты все равно не хочешь. Это ничего не решит и ничем тебе не поможет. А я могу попытаться. Не обещаю: я не уверен, что человек, который так сильно подвел, имеет право обещать, но я сделаю все возможное. Потом, когда все закончится, можешь взять этот самый пистолет и выстрелить в меня — я заслужил, — но пока что я нужен тебе невредимый.

Я чувствую, что готова разрыдаться.

— Где ты был?! — кричу я, сильнее вдавливая пистолет ему в грудь, но уже ставлю на предохранитель. — Ты ведь присматриваешь за мной. Почему тогда никто не помог мне сегодня, когда он пытался меня сбить сегодня?

Стефан не расспрашивает о деталях: сгребает меня в охапку и вздыхает.

— Прости, Шалтай, прости, что никого не оказалось рядом. Настоящую безопасность я могу тебе обещать только в двух случаях: если ты будешь все время со мной. Или с Нортом. Двадцать четыре часа в сутки. Только в этом случае наш отец будет задумываться о последствиях поступков. И… — щекой я чувствую его глубокий тяжелый вздох, — лучше бы тебе быть не со мной.

— О, я знаю. Но этого не будет. Мы с Нортом славно побеседовали: у него отлично вышло донести до меня светлую мысль о том, что все проблемы моей жизни случились оттого, что я сплю с тобой за его спиной. Он меня ненавидит.

Теперь, когда напряжение отпустило, я начинаю понимать, что чуть не натворила, и меня мелко потряхивает. Честно, я не уверена, что не повела бы себя так же, окажись у меня в руках огнестрельное оружие. Я вообще себя не контролировала.

— Бесишься, — смеется Стефан, и этот смех вибрирует над моим ухом. — И правильно делаешь. Впрочем, вот что я тебе скажу, Шалтай, будь на моем месте кто-то другой, брат мог бы порычать, позлиться, а потом отступить и оставить тебя в покое. Но это я, и дело уже не только в тебе. Я его брат-близнец, его тень, его соперник — тот, кого нужно победить во что бы то ни стало. Он надрессирован на это с детства, и он еще ни разу мне не проиграл. Он не сдастся, пока не вернет тебя. Это хреновая причина для продолжения отношений, Шалтай, я не спорю. И еще хреновее оттого, что ты ни в чем перед ним не виновата. Но есть и плюс: брат совсем не тот сахарно-ванильный мальчик, которым прикидывался для тебя долгие месяцы, и, наконец, это стало заметно. Лучше раньше узнать его настоящего и понять, хочешь ли ты иметь отношения с ним таким, чем тешить себя иллюзиями.

Секунд тридцать я продолжаю стоять в кольце рук Стефана, отогреваясь после того ужасного холода, который сковал меня после нападения. А потом упираюсь в его грудь, отталкивая, и запрыгиваю на бильярдный стол. Стефан встает сбоку лицом в противоположную сторону и рукой толкает один из шаров в другой. Тот залетает в лунку.

— Он пытался сбить меня, — говорю я задумчиво, следя за этим действием. — У стены дома. У стены, Стеф! Что он за чудовище?

— Он бывший спецназовец, — бесцветно отвечает Стефан.

— Сколько лет он делает это с тобой?

— Ох, Шалтай, вечно ты меня жалеешь. И посмотри, куда нас с тобой это завело.

Я пожимаю плечами, поднимаю руки и рассматриваю свои разодранные ладони. Царапины очень глубокие. Это зрелище наводит меня на странную мысль:

— Когда начинается рекламная кампания вашего отца?

— Завтра. Да, очень похоже на попытку запрыгнуть в последний вагон и убрать свидетеля. Надеюсь, их притормозит внимание прессы.

Мы молчим еще некоторое время.

— Теперь, когда я все рассказал, ты вспомнила? — спрашивает Стефан сипло.

— Нет. Мне нужно что-то еще. Посидеть в той самой машине или… Не знаю. Джейден обещал сказать, когда машина вернется в гараж.

— Кто такой Джейден? — уточняет Стефан, как ни странно, с совершенно той же интонацией, что и Норт.

— Парень, у которого я живу. Он еще работает в том самом каршеринге, где мы брали машину.

— Ладно. Ну, раз мы все выяснили, — жизнерадостно хлопает в ладоши Стефан, обманчиво легко переключаясь между двумя своими состояниями. — Предлагаю вернуться на вечеринку.