Я не боялась полицейских или реакции соседа на меня или мои слова. Я не боялась за своё будущее. Я не боялась возможных обвинений. Я не боялась угроз. Мне было страшно вспоминать произошедшее вчера, и это единственное, что разрывало меня. Как будто глубоко внутри меня проснулась маленькая девочка – малышка Мелани – и принесла с собой давно забытые эмоции. Страх, вина, ужас, чувство абсолютной беспомощности – все они свалились на меня одним разом, придавили своей тяжестью к самой земле и похоронили под собой. Так странно. А ведь даже ожоги и кошмары наяву не напугали меня так, как смерть незнакомого человека.

Зажмурившись, я потёрла ладонями лицо. Нужно просто забыть. Выкинуть из памяти, как ненужный хлам. Хотя бы на час, пока полицейские не закончат с вопросами и не уйдут восвояси. На один час загнать эмоции и чувства в самые дальние и тёмные уголки своей души и снова стать собой – наивной и весёлой девочкой, которая без памяти влюблена в соседа и знать не знает ни о каких ужасах этой непонятной и запутанной жизни.

Всего лишь на час.

Вдох-выдох. Снова и снова, пока разум не прояснился, пока в глазах не перестало щипать от слёз.

Доктор погиб из-за меня, но никто, ни единая живая душа не смогла бы это доказать. Даже если бы в его кабинете стояла камера, и всё случившееся было бы зафиксировано на плёнке, смерть мистера Бёрнса никак нельзя было бы связать со мной. Со стороны я выглядела лишь свидетелем случайной, необъяснимой смерти. Единственным свидетелем.

К горлу подкатил ком, и я зажмурилась, помотала головой и приложила ладонь к груди, туда, где отбивало бешеный ритм сердце. Теперь я чувствовала. Под пальцами трепетало ещё живое сердце, я чувствовала его не только всем своим нутром, но и ладонями, которые исцелились и вновь обрели чувствительность. Но это не стоило чужой жизни.

Я отняла руки от груди и рассмотрела их, хоть взгляд и фокусировался с трудом, а в глазах всё плыло от непролитых слёз. На коже не осталось ни единого, даже самого крошечного, шрамика. Исчез даже тонкий застарелый порез от ножа, полученный ещё в детстве, когда я училась шинковать капусту для салата. Ладони выглядели так, словно они принадлежали новорождённому – кожа нежная и мягкая, без единого изъяна. Будто она и не моя вовсе.

Не желая задерживать пришедших, я наскоро перебинтовала руки и вышла в гостиную. На кофейном столике дымились две кружки чая для гостей, но они остались нетронутыми. Я принесла с кухни стул и села на него, сложила замочком руки и опустила голову.

– Мисс Синнер, Вы были последней, кто видел мистера Бёрнса живым, – начала женщина-полицейский. Её тёмные волосы были стянуты в тугой хвост на затылке, а через форму проглядывалось крепкое, мужское телосложение. Её напарник выглядел менее суровым: он вальяжно расположился в кресле и жевал соломинку, его глаз не было видно за тёмными очками. Он не сказал ни слова, но отчего-то я чувствовала к нему резкую неприязнь, поэтому смотрела только на женщину и соседа, который изредка бросал мне ободряющие, но грустные улыбки.

Вдох-выдох. Нечего бояться, правда? Они ведь ни в чём меня не обвиняют, они пришли просто опросить меня. Снова.

– Мы зададим Вам несколько вопросов. Вы готовы начать сейчас? – тактично спросила меня она. Я молча кивнула и сжала челюсти. Я не горела желанием вспоминать вчерашний день, но решила, что нет смысла оттягивать неизбежное. Лучше закончить с этим скорее и не мучить ни себя, ни соседа, что сидел белее полотна. – Вы не заметили что-нибудь странное в его поведении? Может, он делал что-то необычное перед смертью или говорил что-то подозрительное?

– Я видела мистера Бёрнса первый раз в жизни и не могу знать, было ли его поведение странным или обычным для него, – я пожала плечами и заметила, как собеседница нахмурилась. – Он выглядел очень жизнерадостным, и по нему нельзя было сказать, что он собирается умереть с минуты на минуту. Наверное, для него это был такой же сюрприз, как и для меня. И для всех нас.

– Послушайте, дамочка… – взорвался второй коп, но его напарница остановила его жестом руки.

– Спокойнее, Стив. Прошу прощения за моего коллегу. Мистер Бёрнс был его другом, и его смерть – большой удар. Понимаю, что Вы уже всё рассказали следователям там, в больнице, но не могли бы Вы повторить? Нам нужны любые зацепки.

– Хорошо, – я кивнула и мельком глянула на соседа. Сегодня он был бледен, а под глазами залегли тени, которые из-за очков казались ещё темнее и больше. Доктор был другом его семьи, и сосед тоже расстроен его смертью. – Когда я пришла на приём, мистер Бёрнс был весел, он много улыбался и совсем не грубил. Он провёл осмотр и…

Сказать им про ожоги? Если скажу, они попросят их показать? Зафиксировать для протокола? Ведь из-за них доктор взволновался, из-за них стал пить проклятую воду, которая его и убила. Либо они сочтут меня лгуньей, либо душевнобольной. Но я не собиралась рассказывать им правду.

– И? – переспросил молчаливый коп и спустил очки на кончик носа. Взгляд его карих глаз был колючим и неприятным.

– И умер.

– Просто так взял и умер?

Я вздохнула и мысленно досчитала до десяти. Глаза слезились так сильно, что все окружающие меня предметы стали расплывчатыми разноцветными пятнами. Хотелось закончить поскорее и выпроводить незваных гостей. А потом отдраить всю гостиную, чтобы не осталось ни единого следа, напоминавшего о недавнем присутствии чужаков в моей обители.

– После осмотра он захотел пить. Я помню, как доктор ослабил галстук и налил из бутылки воды в стаканчик. Пластиковый.

– Но разве в его кабинете не было кулера с водой? – перебил полисмен и вперился в меня взглядом. Я сглотнула и задумалась.

– Да, кулер был. Он стоял прямо за его спиной. Понятия не имею, почему он им не воспользовался. Возможно, в бутылке была минералка, а в кулере – самая обычная вода. Или ему просто не хотелось вставать. В любом случае, он проигнорировал кулер и начал пить из стаканчика.

– Что было после?

Ну же, если им всё рассказать, они уйдут. Если рассказать много, они не вернутся. Ради этого стоит потерпеть, да?

Я закрыла глаза и мысленно перенеслась в пространстве и времени на сутки назад, в кабинет врача. В нос ударил неприятный запах лекарств, который был даже сильнее, острее, чем в коридоре. Светлые стены, мерный гул кондиционера, серые улыбающиеся глаза моего врача. Бутылка воды на столе. Новая, запечатанная. Использованный прозрачный стаканчик из пластика, на его дне притаилась маленькая капелька. Должно быть, доктор уже пил из него воду из кулера, что стоит позади его кресла.

– Он начал пить, – не открывая глаз, продолжила я. Кожей я чувствовала на себе взгляды трёх пар глаз. Захотелось поёжиться и обнять себя руками, а лучше – прижаться к соседу и найти у него поддержки, но я не могла себе позволить выглядеть слабой на этом допросе. Не хотела, чтобы господа полицейские использовали мои слабости против меня. – Я не наблюдала за ним, но слышала, как он успел сделать несколько глотков перед тем как… он как будто подавился. Это сложно объяснить.

…Брызги крови на ровной поверхности стола, испуганный взгляд подёрнутых алой дымкой глаз…

– Люди ведь не умирают, если им случается подавиться, верно?

…Тёмная бордовая кровь толчками вырывается из глотки, будто мятежное сердце насильно выталкивает её из тела прочь…

– Он просто пил воду и вдруг начал задыхаться.

…Его глаза расширяются, но он не видит ничего. Зато вижу я. Кровь бежит из носа, алая пена капает изо рта на белоснежный халат, на стол, на пол…

– Вы не попытались ему помочь?

– Нет, я была слишком напугана.

…Ни единого звука не срывается с губ, кроме отчаянных хрипов. По щекам струятся слёзы вперемешку с кровью…

– К тому же, я ничего не смыслю в медицине. Я ничем не смогла бы помочь.

…Бездыханное тело падает на стол, и кровь багряным глянцем растекается вокруг него. В ней отражается свет множества маленьких лампочек, которые так похожи на звёзды…