– Это грубо, прости, он твой отец. Да и он ли это сделал – кто теперь разберет? Не отпирался – не значит признался. Говорят, покончить с собой – это красноречивее признания, – он пожал плечами. – Кто знает? Может, он просто не мог жить без нее…

Я задумалась: эта мысль не приходила мне в голову из-за письма мамы. Но оно, хотя должно было помочь мне разобраться в случившемся, только сильнее запутывало меня.

Дядя Том наконец отложил проклятый шнур.

– Как ты, детка?

– Сама не знаю, – выдохнула я.

– Хорошо, что у тебя отпуск: будет время все переварить, прежде чем на работу возвращаться.

Его слова вернули меня к плану, и я привстала.

– Ох, я… Как раз зашла, чтобы переодеться перед походом туда… Я увольняюсь.

Мне так понравилось звучание этих слов, что я даже улыбнулась.

Дядя Том был шокирован.

– Мэдди, милая, зачем так резко реагировать. Все в прошлом. Ты можешь жить и работать, как раньше, ведь именно для этого от тебя все скрывали – чтобы твоя жизнь была обычной, нормальной…

– Погоди, погоди, – перебила я. – О чем ты говоришь? Я ухожу с работы не из-за нервного срыва. Мне просто незачем работать!

Он выглядел озадаченным.

– Почему?

– Вот черт… Ты не знал…

– Мэдди, да что происходит? – он начал всерьез волноваться.

Я собралась с духом и максимально спокойно произнесла:

– Родители оставили мне приличное наследство, и все эти годы на мое содержание Зоуи ежемесячно получала…

Дядя Том резко переменился в лице, и я догадалась почему. Нет, в нем не было моих сожалений об упущенных возможностях купить в начальных классах игровую приставку или самый большой домик для Барби, не было печали о жизни в маленьком доме. Зоуи ему врала больше двадцати лет.

– Так вот почему контракт, – пробормотал он, чуть шевеля губами.

Он, большой, сильный мужчина, как-то весь поник, съежился, стал меньше в несколько раз. Я почувствовала себя крайне беспомощной и совершенно не представляла, что можно для него сделать. Ужасно не хотелось оставлять его одного и уходить.

Я подошла к нему и обняла сзади за шею, свободной рукой набирая сообщение Джей Си с просьбой приехать. В любой непонятной ситуации нужно обращаться к Джей Си.

Я не особенно надеялась на ответ в такую рань по его, барменским, меркам, особенно после вечерней смены. Но он на удивление быстро ответил, что приедет. Я не утешала, но слушала дядю Тома, который разразился обиженным потоком сознания на тему любви и доверия. Он не дал мне и рта раскрыть, когда я попыталась сказать, что ему не стоит горевать и что мы теперь можем быть свободны и счастливы. Слава всем богам, что я этого не сказала, потому что нельзя человеку, оплакивающему погибшую собаку, немедленно предлагать завязывать со скорбью и завести себе новую.

Джей Си прибыл вовремя: разговор выруливал на интимную колею взаимоотношений людей, с которыми я всю жизнь прожила. Мой друг предусмотрительно захватил с собой ром и бурбон, потому что дядя Том в редкие дни спиртного признавал только эти напитки.

Я оставила их одних, плавно передав рыдающего мужчину в заботливые руки Джей Си.

20 июля 1996 года

Как же я благодарна Господу за то, что он даровал мне голос. Я могу хоть как-то порадовать ее, когда Грегори играет для нас. Тогда я снова становлюсь собой. Пою до разрыва моего сердца. Умираю и оживаю с каждой нотой. Только Грегори знает, как глубоко это можно чувствовать.

Грегори… Постоянно смотрит, как побитая собака, стоит нам остаться наедине. Нужно попросить его перестать давить на меня своим немым осуждением. Может, я все только придумала? Ведь это была его идея устроить импровизированный концерт: он знал, что порадует меня. Наверное, я слишком строга к нему.

Пати хочет, чтобы я больше времени проводила с Мад. Проводила с Мад. Проводила, проводила с Мад. Пати все время мало, все не так. Мы все должны чувствовать себя бесконечно обязанными и вечно виноватыми, потому что она такая замечательная и несчастная рядом с нами, живет и мучается каждый день, но не уходит, «потому что любит». Ее попытки найти любой повод провести время рядом с Эдвардом иногда смешны, а иногда откровенно раздражают. Можно ли быть более жалкой?

Я сижу на безлюдном пляже и пишу эти строки, пока моя дочь, кажется, ест песок. На самом деле, она что-то строит, но я не вижу отсюда, и, будем честны, мне это совершенно неинтересно. Приятно, что на прогулке я могу послушать море и сделать пару снимков. Мад не мешает, стоит отдать ей должное. Говорят, что даже при слабо выраженном материнском инстинкте, он достигает нормы к третьему году жизни ребенка. Так что жду с минуты на минуту.

Мне страшно не хватает Эдварда. Он все время в доме, с нами, но эти люди рвут его на части, и мне порой кажется, что у него не остается сил для меня. Когда он обнимает меня ночью, я хочу проникнуть через его кожу внутрь и остаться там навсегда и в то же время хочу спрятать его в себе, укрыть, чтобы остались только мы двое.

Кажется, настало время рассказать о Джей Си. Наверное, может показаться странным, что в самых важных ситуациях я обращалась в первую очередь не к жениху, а к какому-то другому парню. Но Джей Си – не какой-то. Он больше, чем друг.

Мы познакомились в университете в первый день занятий. Я сидела за первой партой. Не потому что я была из отличниц и всегда проявляла инициативу. Дело в том, что новое место и новые люди пугали меня настолько сильно, что я предпочла иметь в поле зрения только одного из них, самого старшего и, возможно, менее предвзято настроенного по отношению ко мне – преподавателя.

Я читала роман, когда на стул рядом упал рюкзак Джей Си. Сам он выглядел уверенно и круто в рваных джинсах, кожаной куртке с колючими металлическими штуками на ней, с длинными волосами, небрежно растрепанными, что я тут же уткнулась в книгу, перестав воспринимать в ней текст.

Он не спрашивал, можно ли ему присесть, не занято ли, не возражаю ли я. Просто сел рядом. Потом он сказал, что сел за первую парту, потому что было лень идти дальше.

Мы стали сидеть вместе на всех парах, но очень долго не общались друг с другом дальше приветствий. На переменах Джей Си почти всегда где-то пропадал, а после занятий сразу уходил. Так продолжалось, пока он не увидел меня со скетчбуком и не поинтересовался, что я рисую. В тот день мы проговорили, наверное, часов восемь. Никогда мне не было так легко говорить с ровесником. Тем более с парнем. У нас на удивление оказалось немало общего.

Джей Си тоже был с сиротой, но со своей теткой они ладили прекрасно. Дружить с Джей Си вообще очень легко: нужно не осуждать его поступки и не препятствовать начинаниям. Тетка справлялась.

Родители его тоже погибли в автомобильной аварии. Надеюсь, что тут обойдется без сюрпризов. Хотя Джей Си мог бесконечно придумывать альтернативные варианты: автокатастрофа казалась ему слишком скучной. И рисовал много на эту тему.

Джей Си рисовал комиксы, персонажей, логотипы, игры. В его творчестве ощущалась бренность существования, каждый рисунок был пронизан черным юмором, тонной сарказма, откровенным сексом в женских образах и брутальностью в мужских. Я со своими мультяшными и понятными героями, романтичными барышнями или строгими солдатами казалась на его фоне простой, как фонарный столб. Мы помогали друг другу шлифовать нюансы техники, делились секретами изображения и были первыми и самыми честными критиками. Я всегда точно знала, что Джей Си не станет меня жалеть, но и хвалить на пустом месте не будет, и отвечала ему тем же.

Мы оба любили рок-музыку, и, хотя я выбирала более мягкие композиции, нам удавалось друг друга радовать новинками или раритетными находками. По внешнему виду Джей Си его музыкальные предпочтения читались без вариантов: свой шкаф он легко мог бы превратить в магазин футболок-мерчей рок-исполнителей. Тяжелые ботинки и потертые кожаные куртки, которые он носил почти круглый год, дополняли его образ. И, конечно, мотоцикл.