Да, меня сводило с ума, что все зашло так далеко. Даже мое материальное положение не могло больше сдерживать давление Натана с его женитьбой. Он взял на себя оплату практически всех мероприятий, выписал мне солидный чек на покупку платья. Чек я не обналичила, о чем он не знал, иначе не могу представить, что бы произошло. Эти отношения затащили меня в болото, из которого было не выбраться.

Полученное наследство и новые обстоятельства жизни и смерти моих родителей, как ни странно, выглядели счастливым поводом взять таймаут в череде свадебных тортов на пробу. Об этом я уже успела подумать, но не решила еще, как сказать об этом Натану.

Пока мы ехали, я думала еще о дяде Томе. Несмотря на то, что я сердилась на Зоуи, в нашем доме оставался человек, который, я знала, будет искренне волноваться, если я не приду на ночь домой без предупреждения. Я написала ему в ватсап, что останусь у Натана, и попросила передать это Зоуи.

В квартире Натана я в общих чертах поделилась с ним тем, что родители оставили мне небольшое наследство, которое нужно будет оформить (на самом деле не нужно, но я уже твердо решила съездить в родительский дом). Натан несколько воодушевился, что нельзя было не заметить, как бы он ни старался скрыть. Да, ему нравилось выступать в роли благодетеля для меня, спонсировать наши (и лично мои) свадебные издержки. Но он не мог не обрадоваться тому, что хотя бы часть из них возьмет на себя мой погибший отец.

О смерти мамы и самоубийстве отца мне говорить с Натаном упрямо не хотелось. Не знаю, знакомо ли вам такое чувство, но некоторые люди могут посвящать вам все свое время, делать множество вещей вам во благо, но им невозможно стопроцентно доверять. Потому что есть четкая уверенность в том, что их доброта, забота и нежность могут повернуться на 180 градусов, как только ваш образ в их картине мира перестанет соответствовать идеальному. Получаете вы наследство в несколько миллионов или лечитесь от алкоголизма – вас будет осуждать человек, который, как он утверждает, любит вас больше всего. Да, наверное, за людей, вызывающих такое чувство, не стоит и собираться замуж, но это уже другой вопрос.

Натан решил, что новости о родителях, которые давно погибли, разбудила мои старые сиротские раны, поэтому не приставал ко мне с избыточной нежностью, налил мне чаю и ушел спать в свою спальню, оставив меня одну в гостиной.

– Тебе, наверное, нужно побыть наедине с собой, подумать о них.

Признаюсь, я не в первый раз использовала родителей с такими целями. Люди, у которых были и есть родители обычно чувствуют себя неловко рядом с теми, у кого их нет. Стараются как бы извиниться за то, что им дано совершенно безвозмездно и чего я всегда была лишена. Им всегда немного стыдно, а это можно использовать как угодно.

В реальности же я никогда не испытывала тоски по родителям, потому что совершенно их не помнила. Мне хотелось иногда убедить себя, что где-то в подсознании у меня сохранился подернутый дымкой образ матери, но все это только фантазии. Я не помнила ничего, совсем ничего. А теперь я думала: может, психологическая травма поставила блок на воспоминаниях?

В конце концов, что из того, что я уже прочла, я могла видеть? В три года ребенок уже ходит, говорит, испытывает привязанность, у него есть любимые игрушки. Что будет, если у него на глазах умрет мать? Умрет так мучительно, как я прочла. Я знала и не знала ответ.

В детстве, когда меня поглощали обиды, когда я чувствовала себя одиноко или болела, мне хотелось, чтобы рядом были добрые, умные и понимающие мама и папа, которые поддержали бы меня, помогли бы советом. Но положа руку на сердце, это мечты об идеальных отношениях, которые с моими настоящими родителями могли никогда не состояться. Судя по некоторым новостям, хорошо, что мы не были по-настоящему знакомы.

Все-таки то, что шокирующая история могла иметь непосредственное отношение ко мне, заставляло мысли в голове кружить каруселью. Нужно было что-то покрепче чая. Я пробралась на кухню и достала початую бутылку виски. Стараясь не вдыхать, выпила половину бокала почти залпом и, уставившись на бассейн во дворе Натана в окне, стала ждать изменений в сознании. Больше всего хотелось выбросить все из головы хотя бы на время и уснуть, но полбокала с этой задачей никак не справлялись.

Ближе к концу бутылки я стала замечать на дне странный осадок. Остальные воспоминания поглотил дружелюбный диван Натана.

Я проснулась от ударов по голове. Нет, меня никто не бил, но перманентный шум врывался мне прямиком в мозг. Я не сразу поняла, где нахожусь. Каждое веко, казалось, весило килограмма два, и я еле смогла продрать глаза.

В гостиной Натана я была по-прежнему одна. Грохот, разбудивший меня, раздавался сверху, из спальни. Динамики стереосистемы нечленораздельно кричали – музыка, под которую он тренировался по утрам. Чтобы не беспокоить соседей, Натан установил в комнате звукоизоляцию. Работало это примерно так. Раньше во время его тренировок могло показаться, что на голову вам надели жестяной котел и со всей дури лупят по нему ломом. Теперь же котел обернули меховой горжеткой. Натану казалось, что расходы того стоили.

Я попыталась укутать голову в плед, но не слышать музыку и дышать одновременно стало невозможно. Я вяло сползла с дивана и пошла варить кофе.

Первый же глоток вернул мозг на место. Несмотря на то, что за прошедшие сутки случилось много того, что еще не до конца улеглось в моей голове, в которой уверенно плескался вчерашний виски, план на день наметился моментально и требовал немедленного исполнения.

Я очень тихо прополоскала рот водой, на магнитной доске холодильника нацарапала Натану пару слов на прощание и сбежала самым бестактным образом.

В ближайшем кафе я взяла божественно горячий завтрак, лучший в мире кофе и решилась наконец проверить телефон.

Как ни странно, тетя Зоуи мне не писала. Дядя Том ответил накануне, что в любое время будет ждать меня дома (святой дядя Том). Джей Си спрашивал, как дела и приглашал к себе. Простое “ОК” в ответ значило бы открыть ящик Пандоры, поэтому я включила в телефоне режим полета и с воодушевлением принялась за еду: фактически я не ела около суток.

Прежде всего я решила уволиться.

Удивительно, насколько просто и естественно эта мысль пришла мне в голову. Ведь мне казалось, что я люблю свою работу, что она действительно нужна мне, что она делает меня мной. Но как только я поняла, что могу не проводить в крохотном офисе 8 часов 5 дней в неделю, я словно сняла с ног кандалы и готова была кинуться наутек, не разбирая дороги.

Не только о работе я так подумала… Но другие мысли я пока гнала от себя.

На день рождения я всегда брала небольшой отпуск: даже если празднования никакого не планировалось, я предпочитала просидеть день дома, нежели выслушивать формальные поздравления коллег, поэтому в офис мне не нужно было спешить. Едва ли мое отсутствие заметили бы, летом жизнь немного затухала, коллеги уходили в творческую работу, не требующую жестких сроков и строгой отчетности.

Сколько я себя помню, тетя Зоуи пыталась найти во мне хоть какой-нибудь талант. Что я только не испробовала в детстве. Разумеется, мы начали с фортепиано, играть на котором меня учила сама тетя. Осознав, что великой пианисткой мне не стать, Зоуи решила перепробовать другие виды искусств. Я пыталась танцевать – от хип-хопа до классического балета, от чечетки до ирландского народного танца. Напрасный труд, в солистки меня не ставили, хореографы моих талантов упорно не замечали, и я перешла к лепке. Тут все оказалось еще хуже посредственного: скульптура определенно не была создана для моих рук. Мой сценический опыт в роли певицы или актрисы заканчивался хором и массовкой.

В отчаянии Зоуи наняла мне учителя рисования, что коренным образом изменило ход моей истории. Полная и добродушная миссис Тельман учила меня рисовать с ничем не объяснимой любовью, а я вполне объяснимо любила ее. Ни до, ни после я не встречала людей с таким большим сердцем, веселым нравом и бездонными коровьими глазами, в которых была вся нежность мира, передаваемая через объятия ее больших, сильных рук. Она давала мне что-то больше, чем умение пользоваться кисточками и карандашами.