— Так, господа, сегодня у нас будет особый вечер — устроим тематическую вечеринку. — Сказал Тафар со своей широкой улыбкой. — Вечеринка в стиле «Маркиз Де Сад». Желающие принять участие поднимите руки, — он осмотрел сидящих, руки у всех подняты, так как петли в стенах выше головы. — Как много желающих! Прямо лес рук! Спешу вас расстроить, на всех меня и Агнии не хватит, поэтому возьмем двух девушек и одного парня. Американец, приглянулся ты нашей красавице, что поделаешь. А девушки, — он потер подбородок пальцами, переводя взгляд с одной на другую. — Пожалуй вы двое, сегодня хочу брюнеток.

— На хер иди, выродок. — Сказала пленница с каре, и плюнула мужчине под ноги.

— Какая ты строптивая, мне это нравиться. — В этот раз псих не просто улыбнулся, он оскалился, показав все свои тридцать два зуба.

Их выводили по одному и поднимали наверх, на третий этаж, где раньше была комната отдыха, сейчас переделанная под «комнату развлечений». В невысокое помещение с оббитыми деревом стенами стащили мягкую мебель со всего дома, несколько кресел, два дивана и софу. Везде горы подушек, покрывал, одеял, столики завалены бутылками и полными пепельницами. Стива подвели к знакомому дивану, в последний момент он попытался вырваться, но тут же получил удар рукояткой пистолета по затылку, от которого полетели звезды из глаз и улетучилось любое желание сопротивляться. Опять заиграла музыка, та же, что и в прошлый раз. Одну из девушек Тафар перекинул через спинку дивана, и пристегнул за руки и ноги, вторую, та что с каре, уложил на соседнюю софу и растянул как на дыбе. Прикованная тоже брыкалась, стараясь угодить мужчине в пах ногой, но пара жестких пощечин угомонили её. Голые тела не вызывали никаких чувств кроме жалости и пожирающей злости к парочке маньяков. Это неправильно, ненормально и бесчеловечно. Он не понимал, как сейчас, когда эпидемия убила почти все человечество, люди могут такое творить. Когда все должны объединиться, чтобы выжить и возродить цивилизацию, кто-то, наоборот, готов вернуться в дремучее средневековье с пытками и рабством.

Агния подошла к Стиву и попыталась положить в рот таблетку, но он упирался и не хотел открывать рот. Женщина ловко двинула в солнечное сплетение локтем, продемонстрировав навыки обращения с заключенными. Резко разжал зубы, в попытке захватить воздуха. Она тут же закинула таблетку и прямо с горлышка бутылки начала заливать водой. Два выхода: или захлебнуться, или проглотить. Инстинкты опередили мысли, и он сделал несколько больших глотков, чтобы освободить рот и наконец-то вдохнуть. Агния скинула халат и начала танцевать в такт музыки между мебелью, прикладываясь к алкоголю и затягиваясь сигаретой. Тафар не отходил от девушек, рассматривая их с разных сторон.

— А теперь начнем веселье. — Сказала маньячка и подошла к Стиву с длинной и тонкой стальной спицей. — Ты любишь боль?

С этими словами, она забралась на него сверху, и схватила в одну руку его сосок, оттянула и начала медленно, с упоением, прокалывать спицей. Стив почувствовал, как кожа натянулась и лопнула, все тело пронзило как электричеством, стало одновременно и жарко и холодно, лоб усыпали капли пота, а желудок скрутило в спазме тошноты. Закричал, громко и дико, как раненный зверь, сам не думал, что может так кричать. Казалось, что звук идет не из горла, а прямо из груди. Агния, с сумасшедшей улыбкой, согнулась и слизнула капли крови со спицы. Перестал кричать и лишь громко мычал. Тут его крик перекрыл глухой стон. Постарался приподняться и увидел, как Тафар, насилуя девушку с каре, обоими руками обхватил ее горло и бил её головой об софу. Лицо жертвы стало лиловым, глаза выпучены, вены на шее вздулись. Она махала руками, пытаясь вцепиться ногтями в глаза насильника, но не доставала, и дернувшись последний раз, безжизненно замерла. Стив начал вырываться и кричать, но тут тело пронзил второй спазм боли — Агния проткнула спицей второй сосок. Не выдержав, потерял сознание.

28 июня. 10.11 По московскому времени.

Москва.

— Блин, сочувствую. Даже не знаю, что сказать. — Проговорил Джавид и неловко осмотрелся по сторонам, словно в поисках места, куда можно сбежать.

Они стояли в квартире Сахаровых. После смерти родителей в нее переехал старший брат — Герман, вместе с семьей. Где жена и сын сейчас, Марк не знал, но то что осталось от брата, видел прямо сейчас. Посреди двуспальной кровати в скандинавском стиле, прямо на лавандовых простынях, под цвет нынешнего неба, лежала высушенная мумия, больше походившая на высохшее растение в экибане. Силился рассмотреть в обтянувшей кости коже знакомые черты, но то, что это Герман говорил только медальон на золотой цепочке и кольцо на пальце с черной вставкой. Еще одна связь с этим миром лопнула как перетянутая струна, оставив только пронзительный металлический звон в ушах.

— Так что мы будем дальше делать? Хочешь его похоронить? — Спросил Джавид.

— Не знаю. — Марк не отрываясь смотрел на тело.

«Трупы хоронят на кладбище, укладывают в каменный склеп, где они покоятся в ложах. Сейчас в каждой квартире этого дома лежат тела умерших. На своих постелях, среди своих вещей. Чем это хуже склепа? Большого, просторного склепа. Только табличек на дверях с именем покойника не хватает. Весь город — кладбище, дома — склепы, стоящие аллеям, как надгробия. Цветов только нет, обычно же цветы приносят. Четное число.»

Молча развернулся и вышел на кухню. На столе, изрядно покрытые пылью, стоят искусственные цветы. Вытащив две каллы, прихватил черный маркер из вазочки с мелочевкой и пошел к выходу. Захлопнув дверь, положил цветы на коврик у порога и большими размашистыми буквами написал на белой стене «Герман Сахаров». Джавид, следовавший по пятам как тень, сначала хотел что-то сказать, но промолчал. Спустившись по лестнице, вышли на улицу. Марк сел на качели в центре детской площадки, оттолкнулся и посмотрел на небо.

— Красивое.

— Ага, и жуткое. — Задрав голову, подтвердил Джавид.

— Сначала думал, что это у меня в голове.

— Ты мне так и не рассказал, что с тобой? — Спутник опустился на вторые качели рядом и тоже начал раскачиваться.

— Да ничего такого, просто с ума сошел. — Сахаров перевел взгляд с неба на многоэтажки и начал смотреть в окна, представляя сколько тел лежит в этих квартирах.

— Врожденное, или головой бился?

— Ты когда-нибудь кого-нибудь терял?

— Тупой вопрос. Чувак, на планете почти все умерли, покажи мне сейчас того, кто никого не потерял.

— Нет, до этого, до эпидемии. Кого-нибудь очень близкого?

— Да у меня никого не было.

— Что прямо вообще? — Немного удивился Марк.

— Вообще. Ты себе представляешь культуру Кавказа?

— Да, я же с ума сошел, а не дебил.

— Так вот, морду мою видишь? Ничего странного не замечаешь?

Марк всмотрелся в лицо Джавида — смуглая кожа, очень пухлые губы, черные как смоль волосы и брови, карие глаза и тонкий и острый нос. Что-то было в его лице, что-то необычное, редко встречающиеся в людях сочетание черт.

— Ну да, есть что-то странное.

— Конечно странное, а теперь представь на секунду, что моя мать была из очень традиционной армянской семьи, прям вот все обычаи и заветы соблюдали. Целый клан. Чистота крови, наследственность и прочее. А мамка моя — бунтарка, из прогрессивной молодежи. Хрен его знает, где она его нашла, только рассказы о нем слышал, но забеременела она знаешь от кого? — Джавид сделал паузу, и не дождавшись вопроса, ответил сам. — От негра. Ты прикинь, армянка и у нее родился ребенок, как молочная шоколадка. Она даже не стала ждать реакции родителей. Сразу с роддома дернула в Москву, наобум, просто подальше от дома. Так вдвоем мы и перебивались. Она то в магазинах работала продавщицей, то няней. А я рос белой вороной, среди армян чужой, даже языка не знаю. Для негров я тоже — снежок, а для русских вообще черт знает, что. Вот и представь. Мать страдала. Ничего не говорила, но я видел, как она скучает по дому и семье. Годы пахоты убивают бунтарский дух, и со временем начинаешь думать о родне. А для меня все чужие, я о них только слышал. Не любил их, для меня они с самого детства были злодеями, из-за которых мы с мамой должны так жить. Так вот, когда стукнуло шестнадцать — ушел из дома. Написал письмо матери и ушел. Специально. Нет, я любил ее, даже очень, и ушел ради нее. Вместе со мной ее бы не приняли, а она вяла на глазах. И я ушел, что бы она могла вернуться домой. Сбросил груз глупой молодости с ее шеи. А что? Я же просто ошибка, меня вообще не должно было быть. Символ протеста. Так вот, все это время живу один, работаю, друзей нет, родственников тоже, болтаюсь, как говно в проруби. А как кого-то можно потерять, если никого нет, даже себя самого?