Это было сложнее, чем просто наглотаться таблеток, получить по башке от санитара и превратиться в растение. Где-то можно согласиться с Иоахимом. Где-то — возжелать приложить его зализанную голову о торпеду. В любом случае, Алья думала вновь увидеть дядю только на юбилее бабушки.

***

Алья высадила Иоахима у порога и уехала, оставляя за собой визг шин и запах жжёной резины.

Иоахим чувствовал, будто его миссия здесь подходит к концу. Пальцами он нащупал телефон, легко вынул из кармана и открыл приложение такси. Зашёл в дом, вспоминая злополучный день, и понял, что ничего не чувствует. Ни запаха разогретых полуфабрикатов, ни летающей пыли в воздухе; даже не работает телевизор. Палец его повис над выбранной машиной бизнес-класса.

Ямад спускался по лестнице и остановился, заметив Иоахима. Они смотрели друг на друга немигающим взглядом. Дядя должен был много чего сказать. Но он опустил глаза и подтвердил заказ машины на раннее утро.

— Где… Отец, кстати? — нахмурившись, спросил Ямад первое, что его интересовало, и спустился.

— Уехал лечиться, — Иоахим убрал телефон, прошёл в центр дома. Прошибло желанием оттолкнуть слишком близко подошедшего племянника. — Сестра твоя не знаю куда рванула.

— Вот как, — с грустью согласился Ямад, позволил дяде пройти к лестнице и обернулся ему вслед. — Я не думал, что Алья вас поддержит.

— Ты не можешь меня осуждать, — Алья говорила ему то же самое. Иоахим был уверен, что ни единого упрёка в свой адрес не услышит.

Ямад растерялся, пожал плечами и прошёл к кофейному столику. Трещину на нём кто-то очень грубо замазал холодной сваркой. Коробку с сухим завтраком, стоящую на этом самом столе, никто не спешил доедать, поэтому племянник забрался туда рукой, шурша пластиковым пакетом, подцепил горсть колечек и кинул в рот. Всё это не сводя взгляда с Иоахима. Колючего, презрительного взгляда, который был совсем не к лицу миловидному Ямаду.

— Я никогда не пытался вас осуждать. Хотя подразумеваю сейчас именно это.

Иоахим сжал и без того тонкие губы в едва различимую полоску. Химический яблочный запах ощущался даже около лестницы.

— Завтра я уезжаю, — Ямад открыл рот, чтобы дополнить уже сказанное, и Иоахим перебил его, намеренно повысив голос. — И не говори, что будучи в моей шкуре поступил бы иначе.

Множество витающих в голове мыслей не могли собраться в одну единую. Ямад не понимал, что сделало дядьку таким злым. Как кошка скребёт шершавым языком кожу, так он ощущал каждый свой короткий разговор с Иоахимом. И даже когда он пытался быть добрым, шутить или поддерживать, это получалось в своей, испорченной манере.

Он сожрал яичницу, в ответ сожрали сердце или что похуже, разбили. Понимание того, что уже завтра с утра дядя уедет, оставив дом в спокойствии, вызывало противоречивые чувства. Иоахим наконец ушёл наверх, подарив напоследок ещё один хмурый взгляд (умел ли он не хмуриться), но в конце остановился, чтобы предупредить:

— Я закажу еду на дом.

И теперь уже абсолютно точно оставил Ямада одного, потому что на втором этаже оглушительно хлопнула дверь.

Утром Иоахим стоял перед сальным зеркалом в чужой ванной, поправлял свежую укладку и рассматривал морщины на собственном лице. Водитель должен подъехать с минуты на минуту и наконец отвезти в родную городскую суету. Тихая жизнь бедного района огорчила до неприятного привкуса на языке. В коридоре Иоахим взял чемодан за ручку и спустил вниз, стараясь не издавать лишних звуков; чаще всего он так и уходил, не прощаясь. Обиженные глазки Ямада лишний раз встречать не хотелось.

Но скорее перед племянником банально стыдно. Они с Альей сделали то, что сделали. Обменялись контактами и пообещали беспокоить друг друга только в крайнем случае. Познакомиться ближе с Ямадом не получилось, но и надо ли?

Резвый топот за спиной тут же сбил с мысли. Иоахим успел развернуться лицом к лестнице и отметить совершенно отчаянное выражение на лице племянника. Ямад заметил чемодан под ногами, сорвался с места и бросился на дядю, зажимая крепкими объятиями. Зачем и для чего — вопросы растворились в воздухе, потому что собственные руки, ничего не ведая, легли на острую в позвонках спину. Словно так и надо, жизнь идёт по сценарию, а они с Ямадом на самом деле знакомы с детства и не видят друг друга буквально пятый раз в жизни.

Ямад поднял голову, боднув подбородком плечо, и понял, что он с Иоахимом практически одного роста. Смотрел в его холодные голубые глаза, не моргая, и раз за разом облизывал собственные пересохшие губы. Он не думал о том, как глупо выглядит. В голове, наоборот, было пусто, потому что решилось всё ещё вчера, на этом же месте. И в глазах абсолютно точно темнело, когда Ямад рванул вперёд, практически в истерике прижимаясь к чужим губам.

Иоахим начал обратный отсчёт двенадцати шагов. Двенадцать, одиннадцать: Ямад осознаёт свой поступок, в полной готовности отстраниться, но не чувствует ни сопротивления, ни ответа. Десять. Иоахим прислушивается к действиям племянника, опускает ладонь ниже, на поясницу, и толкает к себе. Девять: перехватывает инициативу на себя, хватает мягкую нижнюю губу и целует. Восемь, семь, шесть. Таким неровным счётом ощущается на груди чужое сердцебиение и горячие влажные губы на своих. Пять. Большой палец легко скользит по гладкой щеке и поднимается выше, оглаживая выпирающую скулу. Четыре, и Ямаду уже не хватает дыхания от своей неопытности, он бьётся словно загнанный борзой заяц. Три, два: Иоахим перемещает правую руку на затылок и там сжимает короткие, пропитанные потом волосы, оттягивая назад.

Один — оглушительно звучит клаксон прибывшей машины в абсолютной тишине, перебитой лишь дыханием двух людей. Ямад отталкивается сам, а глаза его такие же злые, как вчера вечером. Он вытирает свой влажный рот тыльной стороной ладони, лишая удовольствия видеть распухшие блестящие губы, и Иоахим повторяет это движение, чтобы быстро притянуть пацана обратно и вновь чмокнуть.

Вместо любых прощаний. Иоахим всегда уходил по-английски. Twelve-step program пока что требовалась только ему.

***

Алья написала осенью. Рассказывала, что расторгла аренду и переехала вместе с братом в большой город. Получила приглашение от бабушки на почту, предложила заказать костюмы на «это блядское торжество» и сердечно просила подобрать Ямада после работы, ибо сама не могла. Иоахим удивился подобной наглости, но отказывать не стал. В конце концов, он ещё летом думал о том, что жизнью ближайших родственников стоило интересоваться хоть иногда.

Про отца Алья не спрашивала. Кажется, ей было так же всё равно. Они даже не обсуждали, стоит ли привозить его на матушкин юбилей.

Иоахим стоял на парковке небольшого сетевого супермаркета. Ямад выполз из-за ворот шиномонтажки и безошибочно угадал отполированную тачку своего дяди. Серый «Мерседес» очень хорошо выделялся на фоне обшарпанного здания магазина «всё за доллар», представляясь какой-то иронией над остальными. Будто мужик на таком авто будет покупать консервированную ветчину или килограмм сырных шариков в ведре; иными словами, то самое, что Ямад обычно и покупал. Иоахим стоял спиной к сервису и смог увидеть племянника только в левое зеркало.

Ямад выглядел… По-другому. Более грубо, или просто по-осеннему, но Иоахим не мог каким-то ёмким словом описать внешний вид. Тяжёлые берцы, тактические чёрные штаны, свитер крупной вязки и лёгкая штормовка неопределённого цвета. Тоже какой-то военный, грязно-синий; Иоахиму подумалось, что в этой же одежде Ямад и работал, и пускать его в машину обойдётся лишней платой на автомойке, но было поздно.

Лицо племянника, не слишком-то приветливое и уставшее, показалось с противоположной стороны. Он пару раз постучал кулаком в стекло с просьбой открыть дверь. Иоахим опустил палец на кнопку. Щёлкнул замок.

В салон ворвался стойкий запах солидола. Принесённый на куртке Ямада, он рисковал впитаться в идеально вычищенную кожу. Назад полетел такой же вонючий рюкзак.