***

К вечеру помятая «Хонда Цивик» приобрела божеский вид и в гараже осталась только Алья, возившаяся с тормозами. На девчонку Иоахим совсем не обращал внимания, как и она на него.

Арс весь вечер торчал то у гриля, то обеспокоенно убегал в гараж, вспоминая, что дочь чинит вовсе не их машину или машину хороших друзей. Иоахим сидел за столом для пикника, в непривычно расстёгнутой рубашке, и пялился в экран ноутбука; дрянной бизнес не мог отпустить даже в отпуске. Арс бы пошутил, будто работу стоит оставлять на работе и хоть иногда нажраться «вдрабадан» — но сам был занят ремонтом и шипящим мясом на гриле. Один Ямад не находил себе места, перемещаясь из дома на шезлонг у бассейна или обратно. В третий раз — краем глаза Иоахим наблюдал за его передвижениями — он вышел с литровой бутылкой ядерно-зелёной газировки в руках. И вопреки ожиданиям, пошёл точно к Иоахиму.

— Скукотища, — он уселся напротив, чуть боком, открыл бутылку и глотнул из горла. — Я думал, вы с отцом хотя бы смешно спорить начнёте.

— Я работаю, — бездумно бросил Иоахим, даже не желая посмотреть поверх монитора.

Ямад поправил прилипшие к потному лбу волосы и поставил газировку на стол. Сосредоточенное лицо дяди в тени вечера показалось ему на удивление мягким и спокойным. Он очень похож на отца, только всегда чисто выбрит, хорошо одет и не воняет перегаром. Под рубашкой крепкая грудь, а не висящее комком жира нечто — мысль заставляет Ямада сначала пристыдить себя, а после крепко вздохнуть, вспоминая явно не самые приятные моменты из жизни.

— Перерабатывать вредно.

— В любом случае, испить зелёной дряни на брудершафт я не желаю, — от такого тона племяннику явно стало неприятно, и Иоахим заметил, как нервно дёрнулась его губа. Последнее, чего сейчас хотелось от жизни, так это расположения от едва знакомого родственника.

Арс позвал помочь как-то совсем неожиданно, так что Ямад поднялся, качнув поджарыми от тяжёлой работы бёдрами, и исчез, оставив Иоахима в одиночестве на мгновения до ужина. Он закрыл ноутбук и обернулся назад, где Ямад, залитый закатным светом, перекладывал мясо с решётки на огромный поднос. Обнажённая спина светилась от пота.

Иоахим смотрел и думал: сколько же им лет? Восемнадцать? Двадцать? Сколько тогда вообще исполнилось матери; всё это плясало разбросанными воспоминаниями, но не складывалось в единую картину.

Ближе к ночи и концу семейного торжества у Арса начал заплетаться язык от алкоголя. Это было одним из тех воспоминаний — проблемы брата с алкоголем — и усилием воли Иоахим сдержал себя, чтобы грубо не перебить отвратительную пьяную речь. Алья, сидящая сбоку от начала и до конца, замешивала коньяк с зелёной газировкой и пила каждый раз, когда отец срывался на пьяный крик и дешёвые понты. Уводить его пришлось втроём, а в доме только грубо закинуть неповоротливое тело на диван. Они вернулись к столу, разобрать посуду, но Алья лишь устало плюхнулась на лавку. В этот момент Иоахим впервые по-настоящему обратил на неё внимание:

— Часто он так?

Алья пожала плечами.

— Вообще, с периодичностью. Это болезнь, — почти спокойно ответила она и махом допила свой своеобразный коктейль. — Иоахим, вас так зовут?

— Да.

Какие-то события восстанавливали провалы в памяти. За ненадобностью Иоахим не возвращался к временам, когда брат почти спился из-за погибшей любви. Он не знал, что всё продолжается по сей день.

— Я думала отправить его в реабилитационный центр. Но ни я, ни Ямад повлиять не можем, а принудительно — ну, у нас законы не такие.

Последнюю фразу Алья сказала с досадой и решила больше не пить, отставляя стакан в сторону. Остатки алкоголя из бутылки она просто вылила на газон.

— Может, поможете вы? — и продолжила Алья, будто с мольбой.

Иоахим посмотрел сначала на Ямада, опустившего взгляд в телефон, потом на Алью, своей худобой на механика совсем не похожую. Сальные нестриженные волосы, борода и лишний вес Арса совсем не красили и были не свойственны их роду. Увидев сына, мать бы наверняка громко охала, держась за сердце. Он поможет, конечно, деньги для него не проблема. Какую благодарность получит — и получит ли за такое вторжение в жизнь, оставалось неизвестно. Дикой любовью к братцу и его детям Иоахим не воспылал. Всё, что он сделал — лишь принял одно из тысячи приглашений.

— Я посмотрю, что можно сделать.

Такой фразой он часто пользовался на работе. Обычно она значила то, что разговор закончен, и Алья восприняла это правильно.

На кухне Иоахим вновь остался с Ямадом. Алья ушла в гараж, сославшись на сроки.

— Скажите, он же всю жизнь таким был? — осторожно спросил Ямад. Дядя складывал грязную посуду в мойку.

— Всю вашу жизнь. Я помню его трезвенником.

Удивительно, как из резвого пацана на побегушках Ямад превратился в своё задушенное подобие лишь за один вечер. Он стоял за спиной, облокачиваясь бёдрами о разделочный стол; совсем близко — стоит только развернуться и Иоахим столкнётся нос к носу. Вязкий жир слезал с тарелок неохотно, как и непонятная гадость, осевшая на душе таким же комком жира, отвратительно липучим. Теперь Иоахим понимал, почему так остро отреагировал на сегодняшнюю попойку. Пазл начинал приобретать формы.

Алья показалась более бойкой. Ямад будто в отца, какой-то инфантильный ленивец, лишь создающий вид полезной деятельности. И Иоахиму честно было всё равно, что племянник только раскладывает посуду по шкафам, а не отмывает её от литров жирного майонезного соуса, но он привык видеть перед собой людей работящих. Не пьяниц и матершинников, а деловых, образованных работников.

И уж точно он не привык видеть полуголое молодое тело, мелькающее размытым пятном в жёлтом свете кухонных ламп.

***

Арс лежал на диване и прижимал упаковку замороженной фасоли ко лбу. Иоахим смотрел на брата свысока с той статью, которая присуща только победителям, но не офисным клеркам с графиком «пять-на-два». Руки его согревала кружка с свежезаваренным чаем.

— У нас пиво осталось?

— Нет у нас пива. Ты всё вчера высосал.

Вид отмороженных, пьяных тел ещё с детства будил в душе отвращение. То ли родной отец породил такое отношение, то ли окружение никогда не могло обуздать свои желания — и Иоахим пропитался закономерной ненавистью к алкоголикам. Хуже, что Арс оставался родным братом, немного глуповатым, удивительно наивным (идеальные качества, чтобы захлебнуться в бутылке); Иоахим не ставил себя ни выше, ни ниже.

С проблемой Арса в таком случае остаётся учтиво смириться без рукоприкладства — так же учтиво, как он зазывал сюда, на попойку.

— Ну и чё ты как ебучий Цезарь стоишь? — Арс завозился, откинул фасоль на кофейный столик и сел, сразу же зарываясь пятернёй в запутанные волосы. В его голосе нет ни упрёка, ни агрессии, только хрип больной глотки, хотя Арс подразумевал всё и сразу. — Сходил бы поплавал.

Иоахим поставил кружку на влажное пятно от замороженной упаковки.

— О, — он вскинул брови, — значит я должен, блять, поплавать.

Арс внимательно следил за тем, какими медленными и плавными движениями брат ступает по голому паркету, затем останавливается чтобы раздвинуть подёрнутые пылью двери, бросает грозный взгляд из-за плеча и скидывает халат на пол. Его, Арса, халат, белый и застиранный. Доходящая до абсурда педантичность растворяется, когда следом на махровую ткань грубым шлепком приземляется телефон. Иоахим выходит навстречу свежему утреннему воздуху, предрассветным розовым облакам; Арс поднимается, морщась от головной боли, и старается угнаться за братом, который падает в бассейн плашмя, орошая брызгами заросший газон. Всплеск воды в гудящей голове звучит почти болезненно. Он останавливается в дверях, переваривая у себя внутри этот гротеск, а Иоахим выныривает, рукой приглаживая мокрые волосы назад.

Холодная вода уже давно ничего не остужает. Ни пыл, ни тело.

— Я выполнил твоё желание. Выполни-ка и ты моё: скажи, дорогой, давно ты как тварь бухаешь?