Менеджер следил краем глаза, не отрываясь от своего прилавка. И Бертольд тоже с него взгляда не сводил — посматривал периодически; два «Дабл-стака» и один «Биг бейкон». Последнее Ганс явно заказывал для себя. Неплохой выбор.

Но Бертольд, честно, жрал бы отсюда только картошку.

Ганс забрал поднос с горячими булками и подмигнул Бертольду. Он кивнул в ответ, а менеджер проводил парня-ковбоя недобрым взглядом.

Уже позже Бертольд заметил Ганса в зале. Нет, не с друзьями. Нет, не с родителями, что из всего меню знали только «Дабл-стак». С двумя уголовными мордами. Здоровенный мужик с мутными наколками на открытых предплечьях, какой-то чернявый; то ли итальянских, то ли испанских корней. И «плешивые усики»: худой, старый, глаза навыкат, словно только что травы курнул. На нестриженных усах у него висела капля кетчупа. Бертольд тыкал пальцами на клавиши кассового аппарата, старался считать падающие в руки деньги и поглядывать на компашку Ганса. Час-пик, мать его. Суббота, два часа дня.

О, какое же дерьмо. Вся биография этих увальней написана на их лицах. Чутьё Бертольда никогда его не обманывало. Ганс — пришит к криминалу Калифорнии белыми нитками. Один похож на налётчика или вышибалу, другой на взломщика. И Ганс. Ели булки, сосали колу из стаканчиков, о чём-то говорили. Ганс рассказывал, жестикулируя худой ладонью. Эти слушали.

Красавчик Ганс. Держал этих двух, что ли? Будучи учеником старшей школы.

Да ладно. Ну и бред.

Его держали эти два урода.

— Бертольд, забери булки!

Менеджер смотрел на него с неприязнью. Бертольд подорвался и в два шага оказался на выдаче.

***

Больше этих мужиков рядом с Гансом Бертольд не видел. И менеджер в Wendy’s не заметил, как накануне увольнения Бертольд тырнул из кассы сотку баксов и мешок картошки фри с кухни. С деньгами всё понятно: накупит себе сигарет или ещё какой-нибудь дряни из немногочисленных увлечений. Но картошка.

А картошку Бертольд просто любил. Близился выпускной.

С работой в фастфуде Бертольд твёрдо завязал: нет, всё, нахер их всех. Ноги просто отваливались после смены. Лучше в каком-нибудь прокате фильмов торчать или на заправке, чем здесь. Негоже продавать булки человеку, который ни разу не напоролся на легавых в процессе своих недокраж. Фартовый. Всегда с удачей в кармане. Таким парашу зазорно драить.

Ганс хорошо с ним сдружился. Лучше, чем с теми, с кем общался с самого начала; а тут с новеньким, переехавшим невесть откуда. Сжалились, нашли место, впихнули в класс. Дружки Ганса недобро смотрели на Бертольда, занявшего почётный стул в кафетерии рядом с вожаком: ты кто вообще? Из Иллинойса — спрингфилдский чертила? Зачем ты вообще в Калифорнии, так далеко?

Да, я. Он самый. Голливуд покорять приехал, мать вашу.

Сидели в тачке Ганса. Ели бургеры из придорожной забегаловки. Бок он машине давно залечил, будто ничего и не было. Забылось под слоем полированной чёрной краски. И Ларри, и плешивые парни, и директор Стивенс.

— Надо валить из этого ёбаного Сакраменто, — рассуждал Ганс вслух, рассматривая освещённую фонарями парковку. В очках отражались желтоватые блики фонарей. Не Джеффри Дамер — Марлон Брандо. — Здесь слишком тихо.

Бертольд щедро обмакивал картофельную дольку в сырный соус. Откусывал половину. Макал снова. Приборная панель, отделанная золотом, сильно выделялась в темноте; Бертольд невольно сравнил этот цвет с сырной жижей.

— Все хотят жить в Майами, чувак, — ответил, прожевав картошку. — Но Майами не хочет, чтобы все там жили.

Ганс зашуршал бумажной обёрткой бургера. Кататься ночью и жрать всякую дрянь оставалось их любимым занятием.

— Нахуй нам Майами? — он откусил, показалось в темноте, сразу четверть. Бургеры здесь и вправду делали неплохие. С самодельными котлетами, не как в франшизах. — Эл-Эй, Бертольд. Эл-Эй.

Это откровенное предложение свалить вместе? Они толком не узнали друг друга.

— А в Эл-Эй слишком громко, — картошка у Бертольда заканчивалась.

— Да ну, — усмехнулся Ганс, вытирая рот от жира салфеткой, — не, нам надо остаться в Сакраменто, найти работу пять на два, и в жизни не скурить ни одного косячка за рулём, ни-ни!

— Завали-ись.

Ганс уже не пытался скрывать, что связан с криминалом, косвенно или напрямую. В Сакраменто большой куш не сорвать, это название не висело у народа на языке. Вот Эл-Эй — Голливуд — это да. Там всякое крутилось, прикрытое кинокамерами. Подумать только, сколько денег отмывается, Бертольд в жизни таких сумм не видел. Тачки, бабки, всякое дерьмо! Он призадумался, размазывая жирные крошки между большим и указательным пальцем. Посмотрел на капот — на феникса. За спрос не побьют.

Город Ангелов, чтоб его.

— Чем ты занимаешься, Ганс?

Ганс уже почти доел и посмотрел на Бертольда, сидящего рядом, зажав пальцами обкусанную со всех сторон булку.

— Рэкет, — ответил спокойным голосом. Что-то вроде: ты чего, не догадывался, дурень? Вор вора издалека видит.

«Какого хуя ты мне это выдаёшь? Откуда знаешь, что я не обращусь к легавым?»

Да потому что они оба такие.

— Рэкет? — в недоумении переспросил Бертольд. Поставил локоть на бардачок меж двумя сиденьями, подтянулся, шурша пакетами. — Гонишь, бля.

— Не-а.

— Тебе же даже пушку не продадут.

— Открой бардачок.

Дрожащими нервными пальцами Бертольд подцепил крышку. Интуитивно понял, что делать: порылся в кассетах, каких-то мятых бумажках, выкинул коробку с презервативами и маленькую записную книжку. И нашёл «Беретту» девятого калибра.

Почему-то заржал очень жирно. Во весь неровный ряд зубов своего лягушачьего рта. Вытащил пистолет, зацепившись пальцем за спусковую скобу.

— Сколько банков с этой пукалкой ограбил?

Ганс поддержал чужой ржач. Доел, наконец, свой бургер, смял упаковку и кинул в лицо Бертольду — шутливо, беззлобно.

— Банки с этой пукалкой и не грабят. Только корейцев в их дебильных магазинчиках, — он двинулся вперёд, чтобы отобрать у Бертольда пистолет и крутануть в руке. В узкой длинной ладони Ганса «Беретта» смотрелась детской игрушкой. — Ты к нему влетаешь, приказываешь кассу выносить, а он смотрит и «не понимаю нихуя, начальник». Потом достаёшь волыну. Из кармана, буквально. И понимает сразу, надо же. Инструмент для разговора. Пе-ре-вод-чик.

С Гансом общаться очень легко. Шутливый, весёлый, любил трепаться по делу и нет, практически за любой движняк. Это тот человек, с которым Бертольд не хотел бы иметь исключительно выгодную дружбу. И так некрасиво всё началось с подставы. Как будто Ганс не заметил бы мелкого вора сам, через какое-то время.

— А ты? Ты кто?

— Ну так, — Бертольд пожал плечами. Ганс положил пистолет обратно в бардачок, придавил хламом. По сравнению с вооружённым грабежом, бертольдовские деяния — детские шалости. — Подворовываю. Кошельки из карманов, с прилавков что-нибудь. Старые машины вскрывать умею.

— Я же это увидел. У тебя на морде написано.

Хитрый взгляд из-под опущенных ресниц, изогнутые губы, вытянутые в хитрую ухмылочку, — Бертольд, юный преступник. Знакомьтесь.

— А много ли честных людей ездит на «Файербёрде»?

— Да мы повязаны судьбой, чтоб её!

Ганс окинул взглядом безлюдную ночную парковку; не хватало для полноты картины только несущегося меж рядов перекати-поля или зловеще мигающего света. Нет, только они здесь жрали в такой час. Старенький Форд в тёмном углу привлёк его внимание: а что, а если проверить Бертольда в деле? Тень на лице Ганса повисла совсем злая.

— Давай вскроем какую-нибудь малышку, а?

И Бертольд ответил:

— А давай.

Давно этого не делал. Успокоился немного на новом месте, устроился в фастфуд как большинство подростков его возраста, честно работал и честно платил недостачу из своего кармана. Только вот на душе кошки скребли: да какого я должен платить за идиота с прошлой смены? Потому, что у одного прилавка стоим? Или что? И менеджер с лоснящейся рожей лишь посочувствовал в ответ, ничего не предприняв. Проще всё повесить на бунтующего Бертольда. Выглядишь как бандит. Общаешься под стать шпане. Да и запашок от тебя так себе, уличный.