А Бертольду до одури жарко.

— Но ключики-то под ногами валялись. Выпали из кармана, пока ты его башкой в очко мутузил.

— Заслужил, мудила.

Новый знакомый выглядел расстроенным: опускал голову на свою грудь, осматривался по сторонам, цепляя взглядом случайные вещи. Хотел отвлечься от чего-то страшного, что свалится на голову по приезду домой. Может, Понтиак и не его собственность вовсе. Ветер трепал светлые волосы с остатками геля на них.

«Какую же хуйню ты натворил, Бертольд? — спрашивали оба образа. — Кого на самом деле подставил больше?»

— Ладно. Ты на колёсах?

— Стоит на ремонте.

— Садись, подвезу.

Вот так вот просто. Ганс завалился за руль выёбистого Понтиака с кислой миной, ткнул ключ с пёстрым брелком в зажигание. Скорее всего, он простой человек. Гораздо проще той машины, на которой ездил, и Бертольд конкретно покрылся ледяным потом. Сполз по кожаному сидению, вдохнул запах: едва уловимый парфюм Ганса, натуральная кожа, пластик. Куревом не пахло. Нет этого характерного запаха Винстона.

Странно, наверное.

— Выкинь меня у Wendy’s.

— Окай.

Вот так вот просто! Как дважды два. Никакого интереса больше — у фастфуда, так у фастфуда. Ни что ему там надо, ни предложение посидеть вместе. У Ганса не принято интересоваться лишним. У Бертольда тоже. Он работал в Wendy’s после школы, честно зарабатывал небольшие деньги в перерывах между мелким воровством; так надо, если не хочешь прогореть по полной.

Да и дома лишний раз не появляться. Ездил Ганс аккуратно.

Мутный парень. Но свой.

***

Их собрали во время уроков. Всех, кто был тогда в мужском туалете на первом этаже: мистер плешивый бейсболист с друзьями, Ларри, Ганс и Бертольд. Завуч ходила хмурая, как не самый удачный бюст Вашингтона на столе у директора; завели всей толпой в просторный директорский кабинет, посадили на приготовленные стулья полукругом — прямо напротив дубового стола. Миссис как-её-там с каменным лицом отца Америки приказала дождаться её и мистера Стивенса.

Сама смылась в подсобку. Ганс сел рядом с Бертольдом. Плешивый по правую руку обливался потом — сегодня в футболке Red Sox. Усмешка. Пацан и сам не понял, в какую задницу может попасть, задирая новенького в школе. Ларри за чужими телами не было видно. Сидел в самом конце, с краю, и нервно держался за собственные коленки.

Пару раз они с Гансом переглянулись. Ганс, оказывается, носил очки; такие же точно, как у молодого Джеффри Дамера. На узком лице смотрелось просто отлично, как на Дамере, чью морду крутили по телеку каждый чёртов день. Да и были они чем-то похожи. Душегуб Дамер и Ганс-Ганс-Ганс, красивый парень из Техаса.

Как его фамилия? Он американец? Немец?

Каменное лицо Джорджа Вашингтона почти осуждающе смотрело на собранную толпу хулиганья. Государственный флаг грустно свесился из органайзера с канцелярией. «Тихо как в блядской каталажке», — размышлял Бертольд, и был прав. Кто-то грустно вздыхал, потел, протирал мокрые глаза. Но не он и уж тем более — не Ганс. Отпетые преступники.

Дверь подсобки с полупрозрачным стеклом открылась. Миссис завуч поправила очки и попросила каждого из присутствующих представиться.

Ганс прочистил горло:

— Ганс Хенрик Эвальд.

Эвальд, значит. Немец, даже второе имя немецкое. Увидели друг друга, зацепились.

— Бертольд Майкл Шульц.

Так и познакомились чуть ближе. Завуч записала их имена на листочке и вернулась искать карточки.

Мистер Стивенс горбатый и выглядел как алкаш: закрывал залысину жидкими седыми прядками, зыркал исподлобья. Бертольд занял свою позицию. Раскинулся на стуле, положил согнутую в колене ногу на ногу. Сложил руки на груди. Стивенс сел за свой рабочий стол, сгрёб в охапку их личные дела. Полистал карточки, выискивая имя наглого рыжего пацана. И посмотрел чётко на него:

— Сядь нормально, Шульц.

Бертольд опустил ногу. Выпрямляться не стал.

У каждого должна быть своя версия произошедшего. Первым рассказывал Ганс, сидящий с краю. Задал начало выдуманной истории. Умолчал про разборки с тачкой, но соврал, что защищал Бертольда от напавшего на него Ларри. Бертольд подыграл. Да, на меня набросился Ларри. Хотел подставить, что я украл ключи от машины. Но ключи лежали в его кармане. А Ганс просто оттащил полоумного. Клевета, товарищ прокурор! Я новенький, меня не любят и задирают! Бейсболисты, послушав двух немцев (что явно были заодно, судя по кротким одобрительным взглядам), соврали, что всё так и было: разборки. А они ничего. Поссать пришли, потом сбежали.

Последним остался Ларри. Призадумался под пристальным взглядом директора и завуча, выдохнул, закусил губу. И начал говорить чистейшую правду:

«Бертольд приехал на моей машине. Поцарапал машину Ганса. Ганс подумал на меня. Задел. Я увернулся, пошёл искать Бертольда, нашел в туалете и высказал всё, пока тот угрожал ножом трём другим ученикам. Придавил к стене. А потом появился Ганс и не стал ни в чём разбираться».

Бах-бах-бах! Ларри словно расстрелял их всех, сложив пальцы в пистолет. Финита ля комедия, парни. Негласно сочинённая история рассыпалась.

Бертольд побледнел, выпрямился на стуле, подорванный гневом. Бейсболисты побелели с ним вместе, только уже от страха. Один Ганс сохранял лицо, сидящий с противоположного от Ларри края, в противовес его словам. Я здесь закон. Я здесь крутой. Я здесь в очках а-ля серийный маньяк, аккуратный и зализанный, все верят мне, а не растрёпанному выскочке в почищенной жилеточке.

Стивенс вдруг рассмеялся тяжёлым смехом.

— Лоуренс… — посмотрел в карточку, — Конрад, ты долго это сочинял?

Бертольду показалось, или Ганс улыбнулся?

Ларри и сам не ожидал, что ему не поверят. Раскрыл рот, глаза, обмяк в мгновение. Серьёзно? Директор встал на сторону какого-то богатого сынка, с которым его бывший друг стал заодно?

— Ты понимаешь, что это звучит как какой-то бред? — Стивенс успокоился, сел ровно, прижался к столу полным животом. Взял листок, начал небрежно вырисовывать произошедшее: — Первый приезжает на твоей машине, задевает машину второго. Сговаривается с ним, чтобы подставить тебя, третьего. Третий бежит от второго в туалет, где первый угрожает четвёртому, пятому и шестому. Третий нападает на первого. Первого спасает второй, избивает третьего. Четвёртый, пятый и шестой убегают, — закончил Стивенс, показал лист с цифрами и стрелками всем, точно насмехаясь, — может тебе в литературный кружок, Лоуренс Конрад?

Он растерялся, как и всегда, когда его в чём-то обвиняли. И правда же, наверняка звучало как сюр в глазах того, кого там не было. Но это правда. Такая вот хитрая, запутанная правда, где весомую роль играли только первый и второй.

Проще поверить в историю Ганса. Ларри сам задел машину, сам хотел подставить Бертольда, новенького, с кем был знаком едва несколько месяцев. Парни-бейсболисты просто попали под раздачу. Ганс заступился за слабого. Да, это очень удобная история.

Первый и второй. Бертольд Шульц. Ганс Эвальд. Один будет мозгами, второй силой. У Ларри выступили слёзы от происходящей несправедливости — Стивенс записывал замечание именно в его карточку. А в горле встал плотный ком, из-за которого невозможно что-либо возразить.

И видел он, как выходя из кабинета Бертольд с Гансом крепко пожимали друг другу руки.

========== Сакраменто 2/2 ==========

— Добрый де…

Бертольд поднял голову, выглядывая из-за кассы. Высокий и красивый Ганс Эвальд стоял, навалившись левым боком на прилавок, и улыбался своим солнечным взглядом сквозь стёкла очков.

— День, — Бертольда словно кипятком ошпарило. Он здесь, за кассой ближайшего к школе Wendy’s, в их дурацкой красной форме.

Ганс в голос засмеялся. Бертольд тоже бы посмеялся от души, не будь сейчас на работе.

— Пробей мне два «Дабл-стака» и один «Биг бейкон». И три средних колы.

Их тут трое, значит. Считая Ганса. Кто-то из его школьных друзей или же нет? Он бы с удовольствием спросил, если бы менеджер не крутился рядом с хитрожопой шпаной невзначай, следя за его руками и кассой, у которой эти самые руки скакали. Больше всего Бертольд любил жарить котлеты. Никто не сновал рядом. Никто не лез под нос. Не надо вымученно улыбаться в лицо очередному сальному любителю майонезных булок.